Железный костыль

И вот опять я в небольшом коннектикутском городке в гостях у сына. Городок стоит посреди леса, и я, по заведенному уже обычаю, первым делом отправляюсь на прогулку именно туда.

Зимний лес стряхнул с себя вчерашний снежок, но на зелёных листьях медвежьего уха застыли бусинки замёрзшей росы. Светило солнце, однако его сил не хватало, чтобы нагреть воздух хоть на полградуса выше ноля по Цельсию.

Было тихо, но временами вдруг возникал громкий шум, будто где-то рядом проходил длинный железнодорожный состав или далеко в небе пролетал самолёт. Когда зашумело в первый раз, я невольно начал озираться по сторонам, отыскивая причину этого шума.

Если смотреть просто вперёд, на уровне своего роста и чуть выше, ничего не найдёшь, потому что деревья и кусты в лесной чащобе, предстают в сонной неподвижности скукожившегося зимнего дня, но стоит поднять взгляд к верхушкам деревьев, то легко углядишь, как их гнёт и треплет верховой ветер, порождая гул и шум.

Шел я медленно, сворачивал с дорожки, если видел что-то интересное. Вот так сфотографировал на валежине гриб-паразит ирпекс молочно-белый (Milk-white Toothed Polypore), название которого я определил с помощью программы iNaturalist в своем телефоне. С первого взгляда можно подумать, что на валежину кто-то пролил густую сметану, а со второго становится понятным, что это плотная белая плёнка, крепко приросшая к древесине.

Через несколько шагов после встречи с ирпексом, мой взгляд привлекли торчащие из боковины ствола давно упавшего большого дерева тесные ряды Церрены одноцветной. Эти грибы были похожи на кривые источенные, наползающие друг на друга зубы, неведомым образом выросшие в столь неподходящем месте. Сходство с зубами усиливал их легко заметный зеленоватый оттенок, указывая на то, что они не только источенные, но ещё и гнилые.

По-английски этот гриб называется Mossy Maze Polypore, что можно перевести, как “покрытый мхом трутовик”. Именно этим обстоятельством объясняется их странный цвет. Получилась некая этажерка: грибы выросли на гниющем стволе, а на них поселился мох.

Выглядели они довольно необычно, и в тот момент, когда я собрался их заснять, мимо меня, но где-то в стороне, опять прокатил длинный “железнодорожный состав”.

Я знал, что у подножия холма, по боку которого я бродил, расположен довольно большой пруд. И прямо по его берегу проходит железная дорога, а параллельно ей - автодорожная магистраль. “Может действительно сегодня там вдруг один за другим стали проходить поезда, - подумалось мне, - хотя обычно там проезжает всего несколько составов в сутки”.

Не очень в это веря, я повернул назад и вышел на короткую улочку, круто спускающуюся к железной дороге и пруду. Её недавно заново заасфальтировали и еще не успели убрать с обочины старую, проржавевшую, водоотводную гофрированную трубу из толстой жести, извлеченную из земли при ремонте дороги. Её длинный кусок, обращённый наружу вывернутой внутренней светлой, пластмассовой стороной, издали можно было принять за сохранившиеся рёбра гигантского питона, неведомо когда и как приползшего в наши края.

Не задерживаясь около “останков” этой змеи, вышел я к железной дороге. Как и ожидалось, поезда не носились по ней один за другим. Но к моему удивлению, пруд оказался покрытым ледяной коркой, несмотря на то, что минусовая температура, едва переваливавшая за нулевую отметку, держалась всего пару дней. Прошёлся немного вдоль берега пруда по деревянным шпалам и нашёл там ржавый железный костыль. Подобрал его, чтобы показать своим внукам. Пока шел назад, вспомнил про золотой костыль, который был вбит на торжественной церемонии в день завершения строительства Первой Трансконтинентальной железной дороги США.

Мне тут же захотелось освежить в памяти историю этого знаменательного события, породившего, помимо прочего, выражение “вбить золотой костыль”, которое иногда используют, говоря о завершении какого-нибудь важного дела.

Вернувшись домой, заглянул во всезнающий Google и вычитал много интересного. Оказывается идея церемонии в честь завершения грандиозной стройки принадлежала Дэвиду Хьюзу - финансисту и предпринимателю из Сан-Франциско.

Перед её началом два паровоза, принадлежавшие встретившимся компаниям Юнион Пасифик и Централ Пасифик, были поставлены друг напротив друга.

При большом скоплении народа, в первую очередь строителей дороги, в местечке Промонтори-Пойнт в штате Юта была уложена Последняя шпала из полированного калифорнийского лавра. После этого в неё вбили железный костыль от Аризоны, серебряный от Невады и сделанный низкопробного золота от Сан-Франциско. А в заключение глава Южной тихоокеанской железной дороги Леланд Стэнфорд вбил последний, четвертый действительно Золотой костыль. Он был изготовлен по специальному заказу и на всех его четырех сторонах были выгравированы надписи. На одной были указаны даты начала и окончания стройки - 8 января 1863 - 8 мая 1869. На двух других перечислены имена руководителей стройки, директоров и президентов железнодорожных компаний. На первом месте там стояло имя Леланда Стэнфорда. На четвертой стороне костыля было имя автора идеи церемонии и дарителя этого костыля - Дэвида Хьюза с такими его словами: “Да хранит Господь единство нашей страны, как эта дорога соединяет два величайших океана в мире”. Понять Хьюза можно, ведь только совсем недавно в США закончилась кровопролитная Гражданская война, возникшая из-за желания южных штатов отделиться от северных.

Кстати, Дэвид Хьюз был родственником Леланда Стэнфорда - железнодорожного магната, губернатора Калифорнии в 1862-63 годах и сенатора США, так как их жены были родными сёстрами.

Точности ради следует упомянуть, что Золотой костыль был вбит не восьмого января, как на нем указано, а десятого, так как церемония была отложена на пару дней из-за плохой погоды.
После окончания церемонии шпала и костыли были заменены на обычные, а удаленные, ставшие историческими, были впоследствии переданы на хранение в музей знаменитого на весь мир Стэнфордского университета, который был основан тем же Леландом Стэнфордом в память о своем единственном, рано умершем сыне.

Вооружившись этими знаниями, я показал костыль своим внукам и спросил, что это за штука. Моя девятилетняя внучка, слегка задумавшись, быстро заявила мне, что это огромный гвоздь, но куда его вбивают ни она, ни её двенадцатилетний брат сказать не смогли. И тогда я блеснул перед ними своими познаниями. Им понравилось.

В завершение своего очерка, думаю, стоит упомянуть о том, что строительство Трансконтинентальной железной дороги США побудило русского царя Александра III издать в 1891 году указ о строительстве Великого сибирского пути, соединившего европейскую часть России с крупнейшими сибирскими и дальневосточными городами. Так что не только дурной пример заразителен, но иногда и хороший тоже.

1

Yefim Karpman says:
Февраль 7, 2023 @ 16:03

Как всегда очерк написан очень образно , хорошим литературным языком, и я узнаю новые интересные вещи. Спасибо Боря и жду новых очерков. Ефим.

2

Борис says:
Февраль 7, 2023 @ 16:10

Спасибо, Фима! Буду стараться!

Оставить комментарий

Имя (обязательно)

Почта (не показывается) (обязательно)

Сайт

Notify me of followup comments via e-mail.

Капустный доктор

С конца семидесятых годов прошлого века с небольшим перерывом, когда я работал на кафедре акушерства и гинекологии Ташкентского института усовершенствования врачей, и до самого отъезда в США в середине девяностых, я заведовал организационно-методическим отделом в Республиканском НИИ акушерства и гинекологии Минздрава Узбекской ССР, ни на один день не прекращая при этом работу практического врача-клинициста, включая практику хирурга. В то же время мне часто приходилось ездить в командировки по республике. Я побывал во всех без исключения её областных центрах и очень многих районах.

С кадрами акушеров-гинекологов в Центральных районных больницах была проблема. Подавляющее большинство из них были женщинами, которые как и все сельские жительницы много рожали, и поэтому находились то в дородовом, то в послеродовм отпуске или сидели дома по уходу за детьми. Когда их у тебя минимум четверо и все мал-мала меньше, один из них непременно чем-нибудь да болеет. Так что все должности были укомплектованы, а работать было некому. По этой причине те немногие мужчины, которые выбрали специальность женского врача, были на вес золота. К сожалению, это золото бывало довольно низкой пробы.

Знавал я одного такого районного акушера-гинеколога, бывшего там единственным специалистом в этой области, хотя слово специалист следовало бы взять в кавычки из-за его малограмотности и просто бестолковости.

Я бывал в том районе не раз, и однажды он пригласил меня к себе домой. Жил он в собственном доме в колхозе с женой-домохозяйкой и четырьмя детьми. В это время в республике стали проводить аттестацию врачей для назначения им категории. От категории зависел размер зарплаты, и он очень нервничал, так как боялся вообще не пройти собеседование. Беда была в том, что будучи в общем-то неплохим человеком, добрым малым, он волею судеб оказался не на своём месте.

У него был хороший дом, окружённый тенистым садом из урючин и персиковых деревьев, через который бежал арык, а навес над входом был увит виноградной лозой. За дастарханом он разоткровенничался, сказал, что у них в семье есть разные специалисты. Один из братьев главный агроном, а другой главный бухгалтер в колхозе, а вот он - врач. Все свои. А потом поведал, что основной свой доход он получает с надела земли, который ему выделил колхоз, что было совсем неудивительно, учитывая те деньги, которые тогда государство платило врачам. На своём земельном участке он выращивал капусту.

Была весна и как раз подошло время сбора урожая весенней капусты, организацией которого он был озабочен, так как помимо её уборки предстяло организовать транспорт для её вывоза и последующей продажи. И тут он предложил мне посмотреть на его капустное поле. Мне было интересно, я согласился, и мы поехали на его машине.

Поле находилось совсем недалеко от его дома. Столько капусты за один раз я не видел больше никогда. Ровными, почти нескончаемыми рядами из земли торчали зеленые головы, выглядывавшие из зеленых же воротников, чем-то похожих на те, что носили испанские гранды в XVI веке. Эти воротники получили название “мельничные колеса”, в них очень неудобно было есть и трудно поворачивать голову, но они придавали их обладателям величественно-надменный вид. Именно с таким видом, как мне показалось, уставились на меня капустные кочаны. Урожай явно был очень хорош. А мой акушер-гинеколог, явно гордясь своей плантацией, со знанием дела принялся мне объяснять, как надо правильно возделывать капусту, как и чем удобрять, когда поливать, как бороться с вредителями и когда, наконец, её убирать. Мне стало понятно, что вот здесь он профи, тут он на своем месте.

И я вспомнил про римского императора Диоклетиана, который на старости лет добровольно удалился от власти и занялся огородничеством. А когда к нему приехали гонцы из Рима, чтобы уговорить его вернуться во власть, так как после его ухода там все пошло наперекосяк, он отказался, пригласив их посмотреть какую чудесную капусту он вырастил на своем огороде.

Нашему доктору мысль бросить медицину и целиком посвятить свою жизнь выращиванию капусты никогда в голову не приходила, да и заменить его всё равно было некем.

Политинформация

В январе 1953 года, когда в газете «Правда» была опубликована статья под названием “Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей”, я был учеником восьмого класса школы десятилетки в Новосибирске.

Среди «убийц в белых халатах» преобладали еврейские фамилии и тогда же я впервые в жизни узнал о существовании страшной «международной еврейской буржуазно-националистической компании Джойнт», которая и завербовала этих профессоров.

Об этих «врачах-отравителях» постоянно трубили по местному радио и писали газеты. Слушать и читать это было крайне неприятно. К тому времени мне уже достаточно давно было известно, что я жид и по этой причине не раз был я бит превосходящими силами противника в уличных драках.

В те годы в каждом классе еженедельно проводилась политинформация, которую по очереди готовили и проводили сами ученики.

В этот раз политинформацию нашей классной руководительницей было поручено проводить мне. Отказаться я не мог, и мне пришлось перечислить фамилии всех профессоров, но после этого я уцепился за профессора Виноградова, одного из немногих людей с русской фамилией среди сонма еврейских. Воздал должное и бдительной Лидии Тимашук, разоблачившей банду вредителей, проникших в Кремлевские чертоги.

До сих пор помню тягостное ощущение с неделю преследовавшее меня после этой политинформации. Тем более, что кое-что этому ещё более поспособствовало.

На следующее утро после своего доклада пошёл я в школу. Здесь нужно сказать, что в те дни как раз около неё ремонтировали проезжую часть улицы. Вся дорога была покрыта крупным гравием. И вот почти у самой школы ко мне привязался незнакомый парень, но явно какой-то старшеклассник, стал кричать, что я жид, а потом схватил камень с дороги и швырнул его в меня. Камень рассек мне бровь, кровь моментально залила пол-лица. Еще недостаточно окрепший кандидат в погромщики, видимо, не ожидал такого эффекта от своего поступка, и бросился наутёк.

А я прижав рану рукой, побежал домой. Но на полпути меня увидела бабушка Юры Кравцова, дом которого стоял в конце улицы, на которой стояла школа. Юра был на год старше меня, но мы с ним дружили, вместе ходили на спектакли в оперный театр, и я много раз бывал у него дома.

Бабушка заохала, втащила меня к себе в дом, помогла мне умыться, намазала рану йодом и перевязала голову. В таком виде я и явился домой, перепугав маму.

В скором времени мы получили письмо из Перми от тёти Тамары - папиной сестры. Её уволили с работы в мединституте, где она была доцентом на кафедре микробиологии.

А в марте помер Сталин, дело врачей закрыли, всех профессоров реабилитировали из-за отсутствия состава преступления и восстановили на работе, хотя, к сожалению, не все вернулись живыми из застенков сталинского НКВД, где их пытали и мучили.

Тетя Тамара вернулась на свою прежнюю работу в Пермском мединституте.

У «героини» и разоблачительницы сионистского заговора Тимашук отобрали орден Ленина.

А у меня рана благополучно зажила, оставив лишь небольшой шрам, который практически невидим из-за волос на брови. Точно так же, как невидимы шрамы на душе после всех этих событий. Но они существуют до сих пор.

Шкет

Когда я учился в девятом классе, мои одноклассники один за другим начали получать паспорта. Получил паспорт и я. В соответствии с советским законодательством подросток, достигший шестнадцатилетнего возраста имел право на получение этого документа.

Одним из моих одноклассников был Эдик Эшкенази. Однако по имени его почти никто не звал. К нему прочно прилепилась кличка Шкет. Он был маленького роста, худенький, черноволосый, неуклюжий, с типично еврейской внешностью, да ещё и отличник. В общем Шкет да и только. В этой кличке, думаю, вряд ли был антисемитский душок, скорее некоторая пренебрежительность из-за его малого роста, худобы и неуклюжести.

Я никогда не звал его Шкетом. Для меня он был Эдиком. Мы не были друзьями, но одно время часто общались после уроков по дороге домой. У нас находились темы для разговоров, мы испытывали какую-то симпатию друг к другу, чувствуя себя соплеменниками.

И вот однажды, когда мы вдвоём шли домой, Эдик достал из кармана свой новенький паспорт и с радостной улыбкой показал его мне, раскрыв на первой странице. И я с удивлением обнаружил, что передо мной стоит грузин Эдуард Эшкенадзе. Истолковав по-своему мое явное удивление и даже некоторую растерянность, Эдик объяснил мне, что его мама каким-то образом договорилась в паспортном столе, чтобы ему изменили пару буковок в фамилии, а заодно и национальность. К сожалению, я не знал тогда анекдота о том, что бьют-то по морде, а не по паспорту. Знал бы - непременно рассказал.

С тех пор я тоже стал звать его Шкетом. И домой вместе мы уже не ходили.

А время летело. Мы окончили девятый, а затем и десятый класс. И вот на торжественном собрании в присутствии выпускников всех десятых классов директор школы после поздравительной речи перед выдачей аттестатов зрелости огласил имена золотых и серебряных медалистов. При этом добавил, что аттестаты будут выданы всем, кроме медалистов, так как для них аттестаты и медали ещё не готовы и за ними нужно будет придти в школу на следующий день. Тут нужно сказать, что среди пяти золотых медалистов оказалось четыре еврея, в том числе Эдик и я.

Я пришел после собрания домой и сообщил радостную новость родителям. Жили мы в коммунальном доме, где все соседи знали почти всё друг о друге, так что эту новость сразу же узнали все. Меня поздравляли.

Когда на следующий день мы пришли за аттестатами и медалями, мне и Эдику сообщили, что нам медали не дали. Причину отказа Эдику я не знаю, а мне отказали потому, что поставили четверки по русскому языку и литературе. А это были мои любимые предметы, тогда я был частым автором школьной стенгазеты. Видимо в ГорОНО (Городской Отдел Народного Образования), решили, что четыре еврея из пяти золотых медалистов это явный перебор. При этом «грузинская» фамилия Эдика никого в заблуждение не ввела.

Я забрал свой Аттестат зрелости с двумя четверками и ушёл. Самое неприятное было не это, а то, что теперь надо было объяснять соседям, почему мне медаль не дали.

Эдик тоже ушёл, но в ГорОНО пришла его мама и устроила там скандал. В результате Эдику дали серебряную медаль.

Мои родители никуда не ходили. С медалью я мог бы поступить в институт без вступительных экзаменов, но теперь мне пришлось позаниматься летом вместо того, чтобы бы беззаботно почитывать художественную литературу.

Я подал документы в мединститут, благополучно сдал экзамены, набрав баллов больше необходимого минимума и был принят на первый курс.

Однако и институт я окончил без красного диплома, хотя для его получения мне оставалось лишь сдать госэкзамены на пятерки. Но меня почему-то невзлюбил преподаватель кафедры истории партии и научного коммунизма. А первым в перечне госэкзаменов шёл именно этот совершенно необходимый будущему врачу предмет.

И я его завалил, получив четверку. После этого я махнул на всё рукой и сдал на хорошо и все остальные экзамены кроме акушерства и гинекологии, на котором получил пятерку. А потом 32 года отработал до эмиграции в США акушером-гинекологом, завершив свою карьеру врача руководителем одного из отделов в республиканском НИИ акушерства и гинекологии в Ташкенте доктором медицинских наук.

Да, и ещё пара слов о Шкете. Думаю, в семидесятых годах, когда у евреев вдруг появилась возможность эмигрировать из СССР в Израиль и стали шутить, что еврей - это не национальность, а средство передвижения, его маме или ему самому повторно пришлось искать ходы и выходы, чтобы теперь уже из грузина опять превратиться в «эшкеназского» еврея.