Каменный дом

Во время своих регулярных наездов в небольшой городок Риджфилд в Коннектикуте я всегда стараюсь посмотреть там и в округе какую-нибудь местную достопримечательность или историческое место.

В последний свой приезд, побродив в Интернете, я обнаружил, что в северо-западной части Риджфилда находится West Mountain Historic District, которому был присвоен этот статус благодаря расположенным там поместьям с особняками, построенными в первой трети прошлого века. Оттуда же узнал, что самым большим из них владел Филипп Вагонер, который был президентом Underwood Corporation. Наткнувшись на название этой корпорации, я вспомнил про одну давнюю историю, связанную с пишущей машинкой Ундервуд, о которой расскажу чуть позже. Но сам этот факт подтолкнул меня к тому, чтобы поехать в этот уголок города. Благо, это место находилось от меня примерно в четверти часа езды, судя по данным напигатора.

На деле же это заняло гораздо больше времени, потому что навигатор привел меня совсем не туда, куда я хотел. Однако, в итоге я все же нашел то, что мне было нужно.

Усадьбы широко расположились по обе стороны пустынной Oreneca Road. От дороги они отгородились невысокими заборами из дикого камня, в основном из валунов, но въездные ворота в имения были монументально построены из тесаного известняка и перекрыты массивными, литыми из чугуна, створками.

Огромный и красивый особняк, возведенный в георгианском стиле Филиппом Вагонером, стоял в глубине усадьбы довольно далеко от забора, но был виден достаточно хорошо, хотя только сбоку.

Сейчас, думаю, самое время сказать пару слов о Ф.Вагонере. Поначалу он был президентом Elliott-Fisher Company, являвшейся материнской для Underwood Typewriter Company and the Sundstrand Corporation. В 1927 году он реорганизовал компанию в Underwood Corporation, в которой Томас Ундервуд был избран председателем, а Вагонер президентом. И если имя очень успешного, сделавшего многомиллионное состояние, предпринимателя Ундервуда, как называют его по-русски, известно многим, то, думаю, о Вагонере не знает практически никто. А между тем он тоже был небедным человеком, в чем я имел возможность наглядно убедиться.

Выбирая лучший ракурс, чтобы сфотографировать его особняк, я долго ходил вдоль каменного забора, но никак не мог найти точку для съёмки, потому что мешали большие деревья, растущие вдоль ограды.

Пока я бродил там туда-сюда, мимо меня проехала всего одна машина. Вторая около меня остановилась. В ней сидели две молодые, симпатичные девицы, и та что сидела рядом с рулившей подругой, спросила меня, не видел ли я здесь сбежавшую собаку. Никакая собака вокруг меня не бегала. Вдоль этой улицы, как я уже писал, дома стояли далеко друг от друга, да ещё и на приличном расстоянии от дороги посреди огромных приусадебных участков, так что любой собаке там было место, где порезвиться. С самого начала было ясно, что во мне сразу же распознали чужака и на всякий случай решили рассмотреть меня получше. Я ответил отрицательно, а осмотр моей персоны, вероятно, не вызвал особых опасений, и девицы мило улыбнувшись, уехали, оставив меня в одиночестве на их безлюдной улице.

А я продолжил обход забора, пока неожиданно не наткнулся на узкий в нём проход, за которым начиналась хорошо протоптанная тропинка, ведущая на территорию усадьбы. Никаких предупреждающих табличек перед входом на тропинку не было.

Некоторое время поколебавшись, и убедившись, что около меня не видно ни одного прохожего и ни одной машины, а по огромной поляне перед домом не бегает злая собака, я вторгся в бывшие владения Вагонера.

Прижимаясь к деревьям, растущим вдоль тропинки, я вышел на край поляны и оказался почти прямо перед особняком. Сфотографировал его несколько раз, получив таким образом полдюжины неплохих снимков, и тут же ретировался.

Могу заметить, что этот дом не является секретным обьектом, и его фотографии легко найти в Интернете. Но я представляю свои.

Дом выглядит не столько красиво, сколько очень внушительно, что вполне соответствует георгианскому стилю, для которого характерны строгая геометричность, симметрия, парные дымоходы, среднескатная крыша, очень скромный декор и двенадцать стекол в каждом окне.

Вагонер возвел свой каменный особняк в 1932 году на собственном земельном участке площадью в 65 акров или 26 гектаров. На этой территории расположен еще один солидных размеров каменный дом и несколько относительно небольших подсобных строений вроде гаражей. За ними виднеется Round Pond - большой водоем, площадью 32 акра, возникший после отступления ледника из этих мест. Какой-то участок этого пруда, вероятно, тоже являлся владением Вагонера.

Теперь следует сказать несколько слов и о Джоне Томасе Ундервуде. Он родился в Лондоне и эмигрировал в США будучи подростком с семьей своего отца, который в Нью-Джерси основал компанию, которая занималась производством бумаги, чернил и других принадлежностей для пишущих машинок, выпускаемых в коммерческих масштабах компанией Ремингтона с сыновьями.

Позднее он со своим братом переселился в Бруклин и в 1895 году купил патент у изобретателя Франца Вагнера на машинку, производство которой и принесло ему всемирную известность. Так что не он ее изобрел, он лишь наладил её производство. Его фабрика по производству машинок в столице Коннектикута Хартфорде была в 1915 году крупнейшей в мире.

Преимущество новой конструкции перед машинкой Ремингтона заключалось в том, что в процессе печатания человек мог сразу видеть текст, в то время как увидеть напечатанное на машинке Ремингтона можно было только после того, как бумага была извлечена из машинки.

Сам же хозяин компании, как я уже писал, поселился с женой и дочерью в Бруклинском районе, который теперь называется Clinton Hill Historic District. В конце позапрошлого и начале прошлого веков это место облюбовали богатейшие люди того времени, в числе которых были Pratt, Pfizer и Bedford.

После смерти мужа, жена и дочь Ундервуда подарили свой земельный участок городу, чтобы там разбили парк. Он был открыт в 1956 году и носит имя Джона Томаса Ундервуда.

А теперь могу рассказать и свою историю. Название “Ундервуд” мне было хорошо известно. Многие люди помоложе, познакомились с ним, вероятно, прочитав книгу Сергея Довлатова “Соло на ундервуде, соло на IBM”. Я узнал об этом гораздо раньше выхода в свет этой замечательной книги.

В самом начале 1970-го года я закончил работу над своей кандидатской диссертацией. Все материалы были собраны, исследованы и описаны в тетрадках и на листочках бумаги. Теперь предстояло все это напечатать на машинке и представить на просмотр своим научным руководителям.

Машинки, естественно, у меня не было, и я обратился к машинистке, работавшей секретарем у директора НИИ, в котором я работал младшим научным сотрудником. Цена, запрошенная машинисткой, оказалась для меня совершенно неподъёмной. Подумав, я решил, что проще купить машинку и напечатать всё самому. Но найти машинку в те времена было непростым делом.

К тому моменту мой папа надумал поехать в Красноярск, где жили его дяди и тети со стороны матери. Их отец, мой прадед был до революции очень зажиточным человеком, имел большой дом с флигелем и вместительным полуподвальным помещением, где располагался склад для товаров, которыми он торговал. Прадед умер относительно молодым, еще до революции, а прабабушка прожила долгую жизнь, и я её прекрасно помню.

Будучи еще мальчишкой, я бывал в этом складе. В то время там хранились ненужные, старые вещи и много книг. Эх, сейчас бы попасть в тот скалад! Тогда же я отыскал там старый велосипед без седла. На его место я намотал толстую тряпку, и так гонял на нем по соседним улицам.

Вот в этом складе мой отец отыскал тяжеленную, весившую, наверное, не меньше пуда, с огромной кареткой, в которую можно было вставить газетный лист, пишущую машинку “Underwood”, и привез её во Фрунзе, где мы тогда жили.

Пролежав не один десяток лет в сыром, неотопляемом помещении, машинка проржавела и покрылась толстым слоем окаменевшей пыли. От подарка я отказался. Ремонтировать её не было смысла, и я купил подержанную, небольшую, но рабочую машинку. И убил таким образом двух зайцев: напечатал черновой вариант диссертации и научился печатать на машинке. Что сделал мой отец с чудом техники начала прошлого века я не знаю. Вероятно, кому-то отдал.

В заключение хочу вернуться к особняку Вагонера. Прожив в нем всего несколько лет он навсегда его покинул после смерти жены.

Долгое время этот уникальный архитектурный памятник оставался практически заброшенным. В 1965 году имение было куплено предпринимателем Харрисоном Хорблиттом. Когда он с семьей вселился в дом, он был настолько заросшим, что из его окон невозможно было любоваться шикарным видом на Round Pond.

Последний раз дом был продан в декабре 2004 года за 6.950.000 долларов. Кто сейчас им владеет я узнать не смог.

Стул Савонаролы

На днях, в который уже раз, я отправился в наш замечательный Бруклинский музей искусств. Мне нравится бродить по его залам, и я проделываю это минимум пару раз в год. Постоянная его экспозиция меняется мало, и я уже помню, где висят те или иные картины и часто заранее знаю, что увижу, свернув в соседний зал. Однако там периодически устраиваются специальные выставки, где всегда можно увидеть что-нибудь новое. В этот раз мероприятие было посвящено Энди Уорхолу (Andy Warhol: Revelation).

Но сейчас я хочу рассказать вовсе не об этой экспозиции.

Обычно, когда говорят о музее искусств, имеют в виду в основном картины и скульптуры. Я же решил в этот свой визит в музей обратить особое внимание на предметы прикладного искусства, в первую очередь на мебель, разных образчиков которой там собрано немало.

По моим наблюдения мимо таких экспонатов обычно проходят не задерживаясь, если это не какая-нибудь уникальная вещь.

Однако в музейной экспозиции иногда на глаза попадается такой предмет мебели, который, как кажется, можно было бы увидеть на улице рядом с мешками и мусорными баками, выставленными из домов в день, когда приезжает мусороуборочная машина. Главным образом это относится к стульям и комодам. Но почему же они тогда попали в музей?

Вот, к примеру, небольшой, безо всяких изысков, простецкий, рассчитанный явно на невысокого человека стул. Думаю, любой житель Бруклина, и не только, видел выставленные на улицу для утилизации разобранные кровати, комоды, разнообразные кресла и стулья. Если бы я увидел на улице стул, подобный выставленному в музее, то прошел бы мимо. И сделал бы это зря.

Из таблички, укрепленной рядом со стулом, я узнал, что его создал в 1904 году Frank Lloyd Wright. Имя этого человека было мне хорошо известно, ибо он является выдающимся американским архитектором и педагогом, по проектам которого построено множество офисных зданий, церквей, школ, музеев, гостиниц и небоскребов. Лишь один пример - знаменитый музей современного искусства Соломона Гуггенхайма в Нью-Йорке. Но помимо этого Фрэнк Райт выступал и в качестве дизайнера интерьеров, а также мебели и даже столовых сервизов.

Из той же самой таблички я узнал, почему этот стул удостоился чести занять почётное место в экспозиции музея. Там было сказано, что его дизайн, в отличие от подобных вещей из прошлых эпох, не опирается на старые или экзотические модели. Он несет на себе новые абстрактные идеи, основанные на геометрии и плоскостях. Райт отверг стремление дизайнеров 19-го века к комфортабельности, декоративности, цветистости своих изделий в пользу не связанной никакими обязательствами простоты, стремясь лишь показать суть того, что есть обычный стул.

Так что, кто этого не знает, может прийти и посмотреть.

Но всё, конечно, не так просто. В музее можно увидеть как эволюционировали стулья и кресла от штучного изделия мастера краснодеревщика к утилитарной, выпускаемой массовым тиражом, вещи, собранной из алюминиевых или стальных трубок, с натянутыми на них сидениями и спинками из синтетической клеенчатой ткани. Посмотреть на переходные формы от одного стиля к другому достаточно интересно.

Примером же уникального стула ручной работы может служить произведение, иначе я это не могу назвать, неизвестного европейского мастера конца 19 века. Он создал стул в виде морского змия.

И тут я вспомнил про одну свою находку, ничего похожего на которую я в музее не обнаружил.

Однажды, лет 10-12 назад, съезжая с Белта, я заметил на выезде валяющийся в траве странный стул. Напротив стояли дома, я остановился около одного из них и прошёл на поляну. Там лежал складной деревянный стул, совершенно оригинальной конструкции. Его съёмная спинка, с небольшой, недостающей отколотой частью, валялась рядом. Вероятно, из-за этого стул и был выброшен. Удивительными были его перекрещивающиеся под сиденьем и насаженные на общий шарнир ножки Х-образной формы.

Я бросил стул в багажник и отдал его своему приятелю, который занимался реставрацией мебели и старинных рам для картин. От него и узнал, что такой тип мебели называется савонарола.
А потом уже сам почитал об этих стульях. Оказалось, что они были широко распространены в Средневековье и во времена итальянского Возрождения. Они были обычным предметом мебели не столько в частных домах, сколько в монастырях, где на них сидели монахи, занимавшиеся перепиской рукописей. Отсюда и прослеживается связь названия стульев с именем Джироламо Савонаролы - настоятеля монастыря Сан Марко во Флоренции и её фактического правителя с 1494 до 1498 года.

С середины позапрошлого века стулья савонарола вновь вошли в моду, их стали копировать, а некоторые их образчики производились и позже. Я не знаю, когда был сделан найденный мною стул, но мне точно известно, что мой приятель его отремонтировал и продал за неплохие деньги, о чем сам мне и поведал.

Я тот стул не сфотографировал, но если кому-то интересно, то изображения таких стульев легко найти в Интернете.

Отдельно можно упомянуть о стульях-качалках. Когда и где были изобретены эти предметы мебели неизвестно, однако ими пользовались в наших краях еще во времена северо-американских английских колоний. В музее есть несколько разных качалок, но мне больше всего понравилось изящное кресло, созданное известным австрийским мебельщиком Михаэлем Тонетом, который начал производство «венских» кресел-качалок в 1860 году. Он делал их из гнутой древесины, благодаря чему они обладают своеобразной формой, красотой и легкостью. Кресло именно этой уникальной модели, но произведенное в 1900 году, и выставлено в музее.

Давным-давно у нас дома были венские стулья, доставшиеся нам от родителей моего отца. Они явно были куплены ещё до революции и верно служили нам не менее полувека. Я их хорошо помню. Они действительно были очень легкими, но сильно шатались, так как шурупы, которыми были скреплены их части к тому времени, когда я их запомнил, уже протерли древесину и их невозможно было подтянуть.

Должен заметить, что в музее выставлена не только старая мебель, но и некоторые образцы современных изделий, иногда весьма причудливого дизайна. Мне запомнился комод, сконструированный нидерландским дизайнером Tejo Remy в 1991 году, а изготовленный в 2005-м из разных сортов дерева, крашеного и некрашеного металла, пластика, бумаги и текстиля.

Как можно заметить, многие ящики в нем расположены вкривь и вкось, так что предметы и вещи, в них помещенные, будут скатываться в один угол, и по этой причине потом так просто не отыщешь что-то срочно нужное. Зато этот комод выглядит очень необычно.

И таких необычностей там много. Так что стоит сходить и посмотреть.