Враги сожгли родную хату…

Там, где нет человека, будь человеком.
Хилель - еврейский мудрец и учитель времён Второго Храма

В эти дни, когда идёт война в Украине, я опять и опять возвращаюсь к воспоминаниям из своего детства. Я родился в Новосибирске за два с половиной года до начала Второй мировой войны, а моя сестра - за год. Моего отца призвали в армию на третий день после нападения фашистской Германии на СССР. К счастью, он вернулся с войны живым, хотя дважды попадал в госпиталь из-за ранений. К моменту его возвращения с фронта, а приехал он домой лишь в октябре 1945 года, я знал о нем только из рассказов матери и очень плохо представлял себе как он выглядит. В то же время очень многие мои ровесники не дождались своих отцов, и могли видеть их только на довоенных фотографиях в семейных альбомах, если таковые у них сохранились.

Теперь кто-то в Украине тоже будет отсчитывать свой день рождения от момента нападения России на Украину и пытаться вспомнить своего отца, погибшего в сражениях за свободу своей страны.
А война там идёт жестокая. Российская армия бомбит мирные города, стреляет по больницам и роддомам, убивая всех подряд. Уже больше двух миллионов украинцев покинули свою страну, а беженцев внутри страны наверняка не меньше.

Любая война когда-нибудь кончается. Когда она закончится в Украине, я не знаю, но легко могу представить себе пепелища, разорённые города, матерей-одиночек, безруких и безногих молодых мужчин, бедность и безотцовщину послевоенного времени.

Написав это, я вспомнил своего учителя истории Василия Петровича Красноухова, молодого высокого мужчину, у которого не было правой руки и правой ноги. Чуть не в первом бою он был почти убит, но выжил лишь потому, что обладал богатырским здоровьем, от которого после ранения ничего не осталось. Ходил он на протезе, опираясь левой рукой на палочку и сильно наклоняясь вбок.

А вслед за этим вдруг совсем неожиданно для себя вспомнил о нашем соседе Ёське, который подвыпивши любил разгуливать по двору и петь песню «Враги сожгли родную хату».

Я прекрасно помню всех членов его большой семьи, но никогда о них не вспоминал. Однако события последних дней вдруг вернули меня в те послевоенные дни. Известно, что с годами легче вспомнить то, что было десятки лет назад, чем то, что случилось вчера.

У нашей соседки Али Фаддеевны было три сына - Исай, Иосиф и Самуил и две дочери Фрида и Сарра. Старший сын погиб на фронте, и Аля Фаддеевна, часто плакала, вспоминая своего Исаиньку, сидя на скамейке с соседками. Я его никогда не видел, а может и видел, но совершенно не помню. Зато остальных её детей помню прекрасно. Средний её сын, которого все во дворе звали Ёська, попал на фронт уже в конце войны, вернулся живым и работал шофером. Насколько я помню, хотя может это и не точно, он одно время был личным шофером первого секретаря Новосибирского обкома партии Кулагина, особняк которого, окружённый высоким деревянным забором, покрашенным в зелёный цвет, находился совсем недалеко от многоквартирного дома в котором мы жили. Я хорошо помню этот забор, потому что семь лет ходил мимо него в школу. Младший сын Али Фаддеевны Самонька окончил речной техникум и плавал на каком-то пароходе по Оби. А тетя Сарра была матерью наших подружек по двору Гальки и Эльки.

Прошу обратить внимание на то, что я употребляю несколько уничижительные имена своих героев. Но их именно так и звали в те времена. А в школе вообще никого не звали по именам. Были только клички, основой для которых служили фамилии. Меня, например, в классе все называли Руба, и это было не обидно, а вроде как нормально.

Это хорошо характеризует время моего детства: полстраны сидело в ГУЛАГе, а значительная часть другой - в тюрьме. Оттуда шла в народ тюремная культура. Учительница в школе никогда не называла нас по имени, только по фамилии, так что я помню фамилии практически всех своих одноклассников школы-семилетки, но не могу вспомнить имена большинства из них.
В стране, разоренной войной и управляемой бесчестным и лживым правительством, всё приходит в упадок, в том числе и культура общщения между людьми.

Возвращаюсь к Ёське. Голос у него был противный, но пел он свою любимую песню с чувством. Уже в первом куплете слышались грустные интонации:

Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

Песня была длинная и когда он доходил до её последнего куплета:

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт,

он и сам начинал плакать.

И вот я подумал, какими же медалями будет награждать Путин своих террористов, захватчиков и убийц. Неужели медалью «За взятие Херсона»? И какой орден дадут ему самому его холуи?
Так что замечательную песню Матвея Блантера на стихи Михаила Исаковского в нынешней России запретят, как экстремистскую и русофобскую, чтоб не бередила души людей. Ведь такое с ней уже случалось в СССР. После первого исполнения по радио в 1946 году, её в эфир больше не выпускали. Правда, по другой причине, а именно потому, что она якобы «распространяет пессимистические настроения». Как будто война была сплошным праздником.

И только после её повторного исполнения в 1960 году Марком Бернесом она пережила второе рождение и получила всенародное признание и любовь.

В заключение хочу ещё раз вспомнить о своём учителе Василии Петровиче Красноухове.

Я хорошо помню, как он плакал, сидя за учительским столом у нас в классе. Он долго добивался квартиры, как инвалид и участник войны. Наконец ему ее дали. В новом доме на пятом этаже и, конечно же, без лифта. А он и по ровному месту ходил с трудом. Так проявились чуткость, внимание и забота об участниках войны «наших родных партии и правительства», как тогда писалось в газетах.

Судя по тому, как относятся в российской армии к своим погибшим солдатам в Украине, трудно представить, что к своим инвалидам, да и просто к участникам войны, там будут относиться лучше, чем в СССР, об исчезновении которого некоторые нынешние руководители России, да и не только они, вспоминают не иначе, как о геополитической катастрофе.