В память об отце

В доме моих родителей советские праздники обычно никак не отмечались, правда, мы никогда не пропускали возможность поздравить маму с днём 8-го марта и вручить ей заранее приготовленные подарки. Но мы всегда собирались за праздничным столом в дни рождения и на Новый год. Из этого правила было лишь одно исключение - 9 мая. В этот день мама готовила праздничный обед, пекла сладкие пирожки, и мы все поздравляли папу с Днём Победы.

Его призвали в армию на третий день войны 25 июня 1941 года и вернулся он домой живым и относительно здоровым в октябре 1945-го.

Тогда я не осознавал, какое это счастье. Но понял, и то не до конца, когда пошёл в первый класс мужской средней школы, где во время переклички узнал, что у половины моих одноклассников отцы погибли на фронте. Папу бог миловал.

Мои родители поженились 1 марта 1938 года в Новосибирске, и к началу войны в семье было двое маленьких детей - я и моя сестра. Мама осталась с нами и нашей бабушкой - матерью отца. Сама она пошла работать на военный завод им.Чкалова, на котором строили самолеты, а мы оставались дома с бабушкой.

В этом году моему отцу исполнилось ровно 110 лет, его уже давно нет с нами, но в моем сердце он живет всегда, и в каждый День Победы мы поднимаем в его честь бокалы за праздничным столом.
В этот раз, вспоминая об отце, я решил снова перечитать некоторые из более чем сотни бережно сохраненных мамой его писем с фронта.

Для меня - это возможность лишний раз поговорить с родным человеком.

Но сначала несколько слов об отце.

До войны он получил профессиональное музыкальное образование и работал скрипачом в оркестре на Новосибирском радио, а позже стал руководителем эстрадного ансамбля. Был он, что называется «до мозга костей» интеллигентом, прекрасным музыкантом и педагогом, а еще нежно заботящимся о семье человеком.

А теперь я предоставлю слово своему отцу - Леониду Ароновичу Рубину. Это будут выдержки, взятые из писем, полученных от него мамой. Я лишь позволю себе добавить некоторые комментарии…
Сразу после мобилизации он попал на подготовку в военный лагерь, откуда пишет:

«… Нахожусь я во 2-й пулеметной роте 1-й взвод. Любочка, (моя мама – Рубина Любовь Наумовна) теперь я не имею свободной минуты, даже побриться… Когда взвалят на плечи пулемет, то это либо 22 кг 400 г или 33 кг 600 г, да плюс лопата и противогаз. При всей этой выкладке мы ходим на стрельбище заниматься. Это 6 км от места. Дорогой то бегом, то форсированным шагом. Вобщем учимся… Я жду скорей момента, когда отправят на фронт…».

Должен заметить, что отец не отличался ни высоким ростом, ни богатырским телосложением.

А отправки на фронт долго ждать ему не пришлось.

На протяжении почти четырех с половиной лет разлуки папа с мамой писали друг другу по два письма в неделю, а нередко и того чаще. Многие письма не доходили до адресатов в связи с военными обстоятельствами.

К сожалению, из маминых писем на фронт, сохранилось всего лишь одно - солдат, понятное дело, не мог их сберечь. А у мамы осталось, как я уже упоминал больше сотни, правда, в основном датированных 1943-45 годами. В начале войны она, как и многие, даже не предполагала, что весь этот ужас продлится так долго. Ведь советская пропаганда уверяла, что мы будет воевать на чужой территории, и добьемся быстрой победы. Вот она поначалу и не сохраняла письма. Только до конца осознав происходящее, стала беречь каждую весточку, от простой открытки до 12-страничного письма, написанных когда карандашом, а когда синими или фиолетовыми чернилами или иногда черной тушью, причем на всем, что попадало под руки.

Это могли быть листки из школьных тетрадей, большие страницы из каких-то амбарных книг, обложки блокнотов, зеленоватые, розоватые, желтые и лиловые клочки самой разной формы и качества.

Да, письма с фронта были разными, но в каждом из них чувствовалась твердая уверенность в полной победе над врагом, любовь к семье и детям, беспокойство о здоровье, оставленных в тылу родных и близких.

«Любочка! Хорошо сделала, что продала мой синий костюм. Что нужно, продавайте еще и обеспечивайте себя на зиму, а когда я вернусь домой, то сумею завести себе новые вещи. Нужно пережить как-то эту зиму. Дальше должно быть легче. Любочка, дорогая, смотри за нашими маленькими детками, воспитывай их так, чтобы они не чувствовали всех тягот войны сколько хватит у тебя сил и возможностей. Теперь задача у тебя двойная – заменить меня на время моего отсутствия… Вот все это учитывая, я тебе рекомендую продавать мои вещи, исходя из хозяйственных соображений… 8 сентября 1942 года».

«Для меня очень печально, что с дровами у вас обстоит дело скверно (В нашем коммунальном доме было печное отопление). Я думал, что моя справка из полка с фронта вам поможет достать дрова. Но оказалось, как ты пишешь, пустые хлопоты. Неужели военкоматы содействуют только начсоставу и кроме этого (ему) предоставляются закрытые магазины».

А в самом конце письма отец с гордостью сообщает: «Да, я скоро буду гвардейцем, нашей части присваивают гвардейское звание». 16 октября 1942 года.

В конце 1942 года отца направили в музыкальный ансамбль, который давал концерты перед солдатами прямо на передовых.

21 ноября 1942 года в дивизионной газете «За Сталина» напишут:
“…Под артиллерийским и минометным огнем противника, концертная группа лощинами, траншеями, нередко ползком по-пластунски, пробирается на передовую линию нашей обороны. Сколько радости и смеха приносит для бойцов эта веселая и жизнерадостная группа! Баянист Еремин, скрипач Рубин и солист Злочевский замечательно исполняют «Песни рыбака» из 9-го киносборника. Бойцы просят повторить ее по несколько раз. Тт. Колтуков и Пресняков хорошо исполняют веселые фронтовые частушки. За веселый досуг концертной группе большое красноармейское спасибо!
По поручению красноармейцев и командиров капитан Н. Диденко”.

Подлинник газеты папа подарил Историческому музею в городе Фрунзе, где формировалась его дивизия, а в нашем семейном архиве сохранилась копия статьи.

Папины письма всегда были бесконечно теплыми и, несмотря на весь его не военный нрав, по-настоящему мужскими:
“…Пишите мне чаще и все подробно. Вот обо мне меньше беспокойтесь, а то ты, Люба, спрашиваешь, не было ли чего страшного. Чего же здесь страшного. Голода нет, кормят нас хорошо. Холода тоже нет. Солнышко светит ярко, да здесь и теплее, чем у нас в Сибири, весна, Орловская область. Ну, немцы, правда, над нами летают, так и наши самолеты над ними летают. Ничего страшного нет, да ты будь уверена, если что будет, я сам напишу, ты не спрашивай. Вот могу тебе написать. Лес здесь замечательный: большой, густой, красивый”. 14 февраля 1943 года.
Я не сомневаюсь в том, что он специально переключается с темы войны, на описание красот природы. Мол, все хорошо, кругом тишь да гладь, да божья благодать, волноваться нечего.

А ведь к этому времени отец уже был дважды ранен, лечился в госпитале и после того, как перевозивший музыкантов грузовик подорвался на мине, успел получить тяжелую, еще много лет после войны напоминавшую о себе, контузию.

Очень дорог мне листок бумаги для письма с напечатанным на нем рисунком, изображающим концерт на передовой. Перед бойцами выступает певица, стоя на броне танка, а рядом идет текст:

В дыму, в огне военных дней
Нам песня, как винтовка, служит.
С веселой песней храбрый дружит,
И сердце открывает ей.

Этот стандартный листок посвящён как раз тому, чем занимался мой отец на фронте.

Папа настойчиво просил присылать ему на фронт наши фотографии – это была единственная возможность наблюдать, как растут его дети. И я до сих пор помню тот день, когда мы ходили в фотографию, чтобы сделать снимок для папы. Тогда это было событием.

На что я обратил внимание - все сохранившиеся конверты с фронтовыми письмами, имеют с одной стороны неровный оторванный край. У меня сложилось совершенно четкое впечатление, что они открывались в нетерпеливом волнении, в спешке, с острым желанием скорее впиться глазами в родной почерк, узнать, как там дела: не ранен ли, здоров ли, что думает, помнит ли…
«Спасибо тебе за расчесочку, она мне очень понравилась, а главное скоро не сломается, очень эластичная. Мне даже некоторые позавидовали, что в письме пришла расческа из дома». 4 января 1944 года.

И боль, и слезы и любовь, теплые воспоминания о тех счастливых днях, когда они с мамой только поженились, о свадебном вечере, а еще скорбь о безвозвратно потерянных друзьях звучат в каждой строчке, написанной 3 февраля 1945 года:
“…с тех пор прошло 7 лет из коих я почти 4 года без 3-х с половиной месяцев в армии, если подумать, так просто ужасно, самые молодые, лучшие годы украдены фашизмом. Но мне жаловаться нельзя еще, я просто счастлив. Вспомни тех ребят, которые были у нас на вечере тогда, их многих не досчитаешь. Аккордеонист Павел Голованов убит, Лева Перельман убит, Леня Волков убит, пианист Липский Борис остался без глаз. Трубач Вас. Полянский ранен в голову и уволен из армии. Саксофонист В.Ковалев, которого я встретил здесь на фронте 27/XII 44 г., ранен в легкое и руку; теперь ему очень трудно дуть, он сейчас в армейском ансамбле. А о других я не знаю…”.

Вот так просто и буднично о великом всенародном горе и подвиге…

Но вот наступил день, когда мы втроем – мама, я и сестричка, пошли встречать папу на железнодорожный вокзал в Новосибирске.

Я узнал его сразу. Он стоял по пояс высунувшись из окна вагона и широко улыбался.

Первое время после демобилизации папа очень часто брал меня с собой, когда ходил в военкомат, а потом оформлял документы для возвращения на свое старое рабочее место в оркестре. Только в те необыкновенные дни холодного сибирского октября, когда папа водил меня за руку по городу, я понял, что означало великое слово «Победа».

С тех пор прошла целая вечность, моего отца давно нет в живых, но то невероятное ощущение счастья, которое переполняло мое детское сердце после возвращения папы с войны, я не забуду никогда.