Заброшенные дома

Вот ведь что оказалось:
на родной стороне
ничего не осталось, -
всё со мной и во мне.

Старый дом.
Вероника Тушнова.

В один из последних солнечных и относительно теплых ноябрьских дней надумал я поехать на Floyd Bennett Field, где бывал множество раз. На его обычно пустынных просторах можно легко отвлечься от изрядно поднадоевшей городской суеты.

Я медленно ехал по полю куда глаза глядят и неожиданно для себя оказался около двух длинных двухэтажных заброшенных зданий. К ним почти невозможно было подойти из-за высоких и сухих в это время года диких трав, кустов и деревьев, густо опутанных лианами и особенно вольно чувствовавшим себя здесь американским биттерсвитом, который по-русски называется древогубец лазящий, так как иногда вредит деревьям, туго опутывая их стволы. В то же время он очень декоративен осенью, так как его многочисленные плоды, имеющие вид шаровидной желтой коробочки, растрескиваясь обнажают трехдольные яркокрасные ягоды. Всё вместе это выглядит очень привлекательно. Причем биттерсвит может вскарабкиваться чуть ли не до самых верхушек довольно высоких деревьев, украшая их обезлиствевшие ветви будто маленькими елочными лампочками.

Здесь же гибкие лианы, украшенные красными ягодками в обрамлении желтых створок коробочек, оплели не только кусты и деревья, но вцепились в стены зданий и затянули густой сеткой мелких веточек окна с выбитыми стеклами.

Я остановился и вышел из машины. Вокруг никого не было. Тишина. Направился к заброшенным домам. Вдоль одного из них тянулась крытая галерея, тоже густо увитая лианами. Поднялся на нее по невысоким каменным ступеням и очутился в заколдованном мире, который потихоньку разрушался под действием времени, погоды и диких растений.

С галереи увидел повисшую в воздухе, покосившуюся, готовую рухнуть в любой момент, лестницу, ведущую на второй этаж.

Сразу же обнаружилось, что до меня здесь уже побывали. На одной из каменных колонн, к которым крепились трубчатые ограждения галереи, увидел надпись, сделанную то ли мелом, то ли белой краской на русском языке: “Здесь были Велка (вероятно Белка) и Жираф. И дата - 09/25/11″.

Хотя поначалу прочитав имя Велка, я вспомнил старый анекдот, родившийся во времена индустализации СССР, когда модными стали новые имена. Познакомились парень и девушка. Представились друг другу. Она - Вея, он - Тарик. А как полные имена: она - Веялка, он - Трактор. Так что может здесь с Жирафом была Веялка, не знаю.

Прогулка по этим почти поглощенным растениями полуразвалинам напомнила мне один ролик, где рассказывалось о том, что случится если вдруг все люди на Земле таинственным образом исчезнут. Первые признаки их отсутствия станут заметными уже через несколько часов по той причине, что на Земле станет гораздо темнее, так как остановятся все электростанции, работающие на ископаемом топливе, которое надо постоянно на них доставлять. Затем остановятся и все другие электростанции, а потом настанет очередь других творений рук человеческих. Через четверть века все улицы в городах зарастут травой и кустами, в них придут дикие животные, а через триста лет начнут рушиться железные мосты, небоскребы и плотины из-за разъедающей их ржавчины. И спустя всего десять тысяч лет от человеческой цивилизации не останется почти никаких следов, за исключением полузасыпанных песком египетских пирамид и отдельных участков Великой китайской стены.

По прошествии миллиона лет, то есть малого мига в истории Земли, возраст которой оценивается в четыре с половиной миллиарда лет, результатов деятельности человека на нашей планете практически невозможно будет отыскать. Земля станет царством растений и диких животных, которые будут чувствовать себя значительно лучше без людей.

Вот такая апокалипсическая картина промелькнула у меня в голове, пока я ходил по галерее около медленно и покорно разрушающихся, брошенных людьми на произвол судбы, отслуживших своё, строениями.

По возвращении домой я еще довольно долго находился под впечатлением от увиденного. Как раз в эти дни я читал книгу Александра Мелихова “Под щитом красоты” и остановился на эссе под названием “Требуется Шестов”, в котором меня зацепила фраза о том, что “неизменность - один из китов человеческого счастья”.

Прочитав её, я почему-то сразу вспомнил старый, но давным-давно разрушенный и снесенный дом в Новосибирске, где прошли мои детство и юность. А мне бы так хотелось его увидеть. Это был купеческий двухэтажный дом дореволюционной постройки, в котором уместилось 14 семей. Первый его этаж был кирпичный с фигурной кладкой, второй - деревянный, с резными наличниками вокруг окон, а фасад под крышей украшали две резные деревянные розетки.

Дом находился близко к центру города. Я понимаю, что старое должно уступать место новому. Но почему бы не сохранить кусок исторической застройки в центре города, что сделало бы его не только гораздо более привлекательным с туристической точки зрения, но при этом была бы ещё и отдана дань исторической памяти, дореволюционной архитектуре старого Новониколаевска, как город назывался во времена его основания.

Я понимаю также, что моё желание сохранить именно тот участок городской застройки, где стоял МОЙ дом, является не совсем справедливым и даже эгоистичным. Не сомневаюсь, каждый поддержал бы меня, но только с тем условием, чтобы сохранен был тот городской квартал, в котором прошло именно ЕГО детство. Но что тут поделаешь, всем не угодишь.

В эссе, о котором я упомянул выше, под неизменностью, конечно, понимается более обширное философское понятие, чем простая неизменность некоторых материальных объектов, но их неизменность может быть важной для отдельно взятого человека. Счастливчик тот, кто родился и провел свои детские годы в каком-нибудь историческом здании, которое занесли в регистр национальных памятников, и он теперь через полвека или больше может приехать и увидеть часть своего детства, как это сделал американский внук Маяковского, в ролике показанном недавно в одном из телевизионных шоу.

Мое детство - это глухие, заросшие по углам лопухами, крапивой, полынью и чёрным пасленом дворы, упрятавшиеся меж одно- максимум двухэтажных домов дореволюционной постройки, неглубокая, сбегающая в близлежащий лог, канава, забитая мусором, принесенным весенними ручьями и летними ливнями, булыжная мостовая с конским навозом и остатками деревянных тротуаров вдоль неё.

Зрительные образы всего этого крепко сидят в моей памяти, и даже малое, почти незаметное внешнее совпадение с ними, влечет неумолимо меня к себе, трогает за душу до сих пор. Так выглядели моя родина и моё детство и, хотя кому-то сказанное мною может показаться странным, но память о тех не очень уютных, запущенных, исчезнувших навсегда местах и том беззаботном для меня послевоенном, но безусловно тяжелом для взрослых людей, включая моих родителей, времени, милы и дороги моему сердцу.

И я благодарен двум заброшенным, разрушающимся домам, подарившими мне приятные и немного грустные, связанные с ушедшими временами и неизбежными потерями и утратами, воспоминания.