Книги с автографами и без них

Должен признаться, что я консервативен в своих привычках, а по мнению своих детей, бываю иногда по-советски старомоден. Так, есть у меня дома довольно приличная библиотека, а среди расставленных по полкам книг примостилось несколько с автографами известных советских и российских писателей. Все они дороги мне, потому что связаны с теми или иными, может и незначительными для стороннего наблюдателя, но ценными или интересными для меня, воспоминаниями и событиями.

Одной из таких книг несомненно является сборник стихов Сергея Михалкова под названием “Дядя Стёпа”, который был опубликован издательством «Детская литература» в 1975 году.
Эту энциклопедического формата книжку с цветными иллюстрациями замечательного художника Ю.Коровина, отпечатанную в твердом переплете с суперобложкой в Германской Демократической Республике (ГДР), я купил по случаю довольно давно, заплатив за неё весьма приличные деньги. На форзаце этой книги имеется дарственная надпись автора: «Детской библиотеке Вюнсдорфа от автора. С.Михалков ГДР 21.I.79». На титульном листе книги стоит синяя печать «Дом офицеров ГСВГ. Библиотека». Аббревиатура ГСВГ расшифровывается, как Группа Советских войск в Германии.
Естественно, мне захотелось узнать, что из себя представляет город Вюнсдорф, и я нашел о нём следующую информацию: «После Второй мировой войны, с 1946 года и до вывода войск из Германии в 1994 году, здесь дислоцировались: ставка Главкома ГСВГ, штаб Группы советских войск в Германии и ряд боевых и вспомогательных частей. Рядом с 2700 немецкими жителями жило от 50 000 до 60 000 советских военных, а также члены семей офицеров и прапорщиков. Для граждан ГДР территория Вюнсдорфа была закрыта». Довольно интересный факт.

Однако, Германской Демократической Республики уже давно не существует, так же как и Советского Союза, Понятно, что и советских войск нет в нынешней Федеративной Республике Германия.
Автор книжки пережил все эти, казавшиеся когда-то почти невероятными, события, но и он умер около десяти лет назад. Так что книга эта является свидетельницей ушедшей эпохи, материальным доказательством былого существования канувших в Лету государств. Для меня это почти как глиняные клинописные таблички из древнего шумерского Ура или папирусы из Египта времен фараонов. Хотя, пожалуй, я несколько увлекся и хватил лишку. Но со мной это бывает. Пора вернуться в наши дни к “Дяде Стёпе”.

Я купил эту книжку не столько из-за автографа, сколько из-за того, что она напомнила мне о встрече с её автором. Случилось это давным-давно в Новосибирске. Я учился тогда в пятом или шестом классе, и вот однажды нам сообщили, что в наш город приехал знаменитый поэт и писатель Сергей Михалков. И мы всем классом пойдём на встречу с ним. Где проходило это мероприятие я не помню, но зал был очень большой и целиком заполнен школьниками. Нашему классу повезло, мы сидели где-то в первых рядах.

И вот на сцене появляется высокий представительный мужчина с усиками, встает за трибуну и неожиданно тонким голосом начинает с нами говорить. Такое несоответствие фигуры крупного мужчины с почти бабьим голосом меня просто поразило. Но потом удивление моё прошло, а слушать Михалкова было интересно. Из всего сказанного им мне запомнились его слова о том, что у нас в Советском Союзе очень много хороших писателей. “Но кто из них с полным правом может назвать себя детским писателем?” - задал риторический вопрос Михалков. И сам же ответил: “Почти никто! А я могу. И я горжусь тем, что являюсь детским писателем и поэтом!” И это было правдой, потому что по крайней мере “дядю Стёпу” знали мы все.

И еще мне запомнилось, как поэт сказал с трибуны, обращаясь к сидящим в зале: “Я знаю, что многие из вас пишут стихи. Ну-ка, поднимите руку те, кто пишет!” Я стихи писал, и об этом в школе знали, так как они часто появлялись в стенгазете А наша школьная библиотекарша однажды даже назвала меня “нашим будущим Маяковским”, чем я очень гордился. Свои стихи я переписывал себе в отдельный альбомчик, который сохранился до сих пор, но приводить цитаты оттуда я не буду, потому что не только Маяковским, но даже и рядовым поэтом не стал. Однако тогда, после того как прозвучала просьба Михалкова, ребята, сидевшие рядом со мной, стали толкать меня в бока и спину, мол, подними руку. Но я этого не сделал, потому что всегда был очень зажатым и стеснительным. А в зале действительно поднялось немало рук.

Я думаю, встреча эта запомнилась мне потому, что других подобных встреч с писателями или поэтами больше не было за все мои дальнейшие школьные годы.

Зато потом, уже в Нью-Йорке я повидал и послушал многих известных пистателей, которых, останься я в Ташкенте, откуда эмигрировал, не увидел бы никогда.

Здесь расскажу лишь об Андрее Битове, на встречи с которым ходил пару раз. К сожалению, этот очень хороший писатель, один из основателей постмодернизма в русской литературе, президент российского ПЕН-клуба совсем недавно умер, что служит лишним поводом для того, чтобы его вспомнить.

Впервые я слушал его на встрече, проходившей в Центральной Бруклинской библиотеке в ноябре 2001 года. В начале своего выступления он напомнил о поверье, согласно которому, как проживешь 1 января нового года, так проживешь и весь год. “Для человечества таким днем в новом XXI-м веке является 2001 год,” - продолжил он. “А как мы его прожили? Имеем трагедию 11 сентября. Не очень хороший знак.”

Сейчас, оглядываясь назад почти на двадцать лет, можно сказать, что в большой степени А.Битов оказался провидцем. Холодная война, которая вроде бы осталась в прошлом навсегда, вернулась вновь.

В целом выступление А.Битова было очень интересным, рассказчиком он был хорошим.

Я принёс на встречу его книгу “Неизбежность ненаписанного”, которая, по-моему, является собранием достаточно примечательных, хотя и будто бы разрозненных мыслей и соображений автора по разным поводам. Ещё раньше я прочёл его замечательные “Уроки Армении” и “Жизнь в ветреную погоду”.

Хочу привести здесь одну, очень понравившуюся мне, небольшую выдержку из “Неизбежности ненаписанного”, где в главе “Пальма первенства” Битов пишет: “… мысль о том, что бедность – это не отсутствие денег, а качество, мне понятна и близка; богач и в разорении тратит несравнимые средства… Но разорившийся – это не разоренный. Разориться можно несколько раз, быть разоренным кем-то, чем-то – необратимо. Нет, не быть мне богатым!
И что я на себя наговариваю! Мне ведь нравится бедность. Я не люблю лишнего, правда, нелишнее хочу высшего качества. Домик мне нравится бедный, но там, где мне нравится; костюм мне нравится один, но по мне… Так ведь это и есть богатство, чтобы время свободно и никто не мешал!! Это же и стоит дороже всего. Оказывается, я достатка не люблю, а богатство – годится. Просто – либо богатство, либо уж нет. Паче гордости».

В конце встречи, когда пришло время раздавать автографы, вдруг выяснилось, что мало кто пришел в библиотеку со своей книгой, а книг на продажу автор не привез. Вобщем я оказался первым в немногочисленнной очереди у стола, где Битов приготовился оставлять свои инскрипты.

А еще сохранилась у меня листовка с расписанием выступлений российских авторов в Бруклинской библиотеке в последней трети 2001 года. Первым там шел Наум Коржавин, вторым Андрей Битов и третьим знаменитый физик, академик Роальд Сагдеев. Он расписался на этой листовке по моей просьбе.

Третий автограф, о котором мне хочется рассказать, я получил совершенно случайно и вовсе не от писателя. Произошло это девять лет назад в несуществующем уже книжном магазине “Черное Море”. В то время там, а также в магазине “Санкт-Петербург” и Русском книжном магазине №21 на Манхэттене продавалась моя книга “Пока ходишь, надо ездить”. Я зашел в “Черное Море”, чтобы узнать, как идут дела. И там увидел известного певца и музыканта, исполнителя русского шансона Михаила Гулько. Мы не были знакомы, но я хорошо знал его в лицо. Он принес на продажу десятка полтора экземпляров своей, только что вышедшей из печати, книги “Судьба эмигранта” с приложенным к ней CD.

Я поинтересовался книгой, потом представился, сказал, что много раз с удовольствием слушал его песни в записях. В общем мы разговорились. Михаил оказался человеком, с которым было легко общаться. Он явно обладал даром легко сходиться с людьми, беседовать с ним было приятно и интересно. В итоге я купил у него книгу с CD, получив хорошую скидку и такую запись в книге : “Борису Рубину, писателю, человеку, доктору с уважением. Миша Гулько. NY. 2010 г.”

Потом книгу я прочитал и послушал CD. Для исполнительской манеры Михаила характерны хорошая дикция, своеобразный хрипловатый голос и душевность. Он сделал карьеру начав с обычного ресторанного музыканта, превратившись со временем в звезду шансона, хотя основным местом его работы как были самые разные рестораны в Союзе, так и остались в Америке.

В этом плане книга его воспоминаний вызывает у меня к нему уважение по той причине, что он поднял планку ресторанного музыканта на высокий, престижный уровень. Мой отец тоже был музыкантом, руководителем эстрадного оркестра и много лет играл в ресторанах Новосибирска. И это было в те годы настоящим искусством, где звучали замечательные произведения, рождалась и крепли создатели и исполнители современной музыки.

Завершить своё нынешнее повествование о книгах с автографами я хочу рассказом об одном американском авторе. Зовут его Sid Roth. Я купил его книгу “They Thought for Themselves” на блошином рынке. Книга была издана в 2009 году в твердом переплете с суперобложкой, к которой был приклеен бумажный кружок золотистого цвета с таким текстом: “Over One Million copies in print”. На форзаце этой книги имелась размашистая подпись автора, сделанная черным фломастером.

Мельком просмотрев книгу, я понял, что в ней описаны истории десяти евреев, и это послужило причиной того, что я её купил.

Автор книги был мне неизвестен, хотя где-то краем уха я слышал его имя. Придя домой я легко нашел информацию о нем. Сид Рот оказался евангелистским проповедником и очень известным телеведущим, создателем популярнейшего ток-шоу “It’s Supernatural”, автором более тридцати книг.

В начале книги “They Thought for Themselves” Roth написал несколько строк о себе. Он родился и вырос в достаточно религиозной еврейской семье, в детстве ходил в синагогу и прошел обряд бар-мицвы. Теперь же он евангелистский проповедник, то есть выкрест. В этой книге он рассказывает о десяти, как он их называет, “замечательных” евреях, которые кое-чего добились в жизни: один победил тяжелую болезнь, другой стал миллионером, третий получил докторскую степень и так далее. Но все эти чудеса произошли с ними только после того, как они уверовали в Иисуса Христа. Что ж, как говорится “блажен, кто верует”.

Мне захотелось узнать, какие книги ещё написал этот автор. Я зашел на Amazon и неожиданно для себя обнаружил там другое издание купленной мною книги, опубликованное в том же 2009 году. Отличается оно от моей тем, что там на обложке имеется подзаголовок “Ten Amazing Jews”.

Однако, интересно не это, а то, что на эту книгу также наклеен золотистый кружок, на котором уже написано “Over two million copies in print”. Если учесть, что книга впервые вышла из печати в 1996 году, и через 13 лет, то есть, допустим, к началу 2009 года количество её копий достигло миллиона, то какое такое чудо случилось, коли на другом издании того же года нам сообщают, что тираж уже перевалил за два миллиона? Что за бомба такая взорвалась? Или это просто, мягко выражаясь, рекламный приём, чтобы побудить потенциальных покупателей приобрести книгу? Не знаю. Но в чудеса не верю.

Закончить свой рассказ об автографах хочу историей о некоем забавном казусе. Когда-то на распродаже купил я тоненькую, в 35 страниц, самиздатовскую книжку под названием “Бежка, Чешка и другие”.

В книжке нет не то что автографа, но и вообще никаких выходных данных и, мало того, даже фамилия автора отсутствует. Зато на внутренней стороне первой страницы мягкой обложки есть фото счастливой писательницы - улыбающейся немолодой женщины с рыжим котенком на руках. В книжке напечатаны рассказики о жизни домашних кошек, среди которых затесались два енота. В тексте упоминаются Витя, Гриша, Марина, Гила и некоторые другие, но кроме имен об этих людях ничего не известно. Оно и понятно: главными героями для кошатницы являются кошки. Только они едят, бегают, прыгают, играют, болеют и имеют некоторые индивидуальные черты. Например, окраску. Может поэтому она и сама не захотела раскрывать своего имени. Мол, считайте, что всё это написала талантливая Бежка. Или Чешка.

Я же свою статью решил-таки подписать.

Бусинки-2

Двойные фамилии

В конце XIX-го века в России распространилась мода на двойныце фамилии. Эта мода сохранилась вплоть до первой четверти следующего столетия. Легко можно вспомнить множество известных писталей, композиторов, художников, деятелей искусства, носивших такого рода фамилии: М.Е.Салтыков-Щедрин, Д.Н.Мамин-Сибиряк, Н.Г.Гарин-Михайловский, С.Н.Сергеев-Ценский, Н.А.Римский-Корсаков, В.П.Соловьев-Седой, К.С.Петров-Водкин, В.И.Немирович-Данченко и т.д. Имена этих известных людей у всех на слуху и никого ими не удивишь. В большинстве случаев первоначально они носили одну фамилию, а позже, став известными, добавляли к ней по тем или иным причинам вторую, и затем такой двойной псевдоним становился их официальной фамилией, с которой они и вошли в историю.
Но были и довольно забавные псевдонимы, которые придумывали для себя некоторые особы женского пола. Например, жена поэта С.Городецкого, создавшего в свое время вместе с Н.Гумилевым поэтическое объединение “Цех поэтов”, Анна Городецкая, поэтесса третьей руки, подписывалась под своими творениями не иначе, как Нимфа Бел-Конь-Любомирская. Да и выдуманный М.Волошиным для действительно неплохой поэтессы Е.Дмитриевой псевдоним Черубина де Габриак можно с известной натяжкой отнести к этой же категории.
А вспомнил я обо всём этом потому, что кратковременный всплеск моды на двойные фамилии, хотя и в пародийном ключе, я застал в самом начале своей учебы в Новосибирском медицинском институте, куда поступил в 1956 году. Через год в Москве прошел Всемирный фестиваль молодежи. Явившись на занятия после летних каникул, я воочию столкнулся с теми ребятами, которых в печати уже объявили стилягами. Главным среди них был широко известный в институтской студенческой среде Вила (Вилен) Колупаев, учившийся на курс старше меня. Он побывал в Москве и привез оттуда брюки в дудочку и яркий галстук с пальмами. В этих брюках, галстуке и туфлях на микропористой подошве он и явился в институт.
Хочу напомнить, что микропористая подошва, модная в то время, было достаточно толстой. Так Вила приклеил к своим туфлям вторую такую подошву. Будучи довольно высоким парнем, на своих двойных подошвах, он и в толпе был хорошо заметен. Короче, Вила произвел фурор. Помимо этого, от стал именовать себя на просто Колупаевым, а Колупаевым-Чибриковым, присоединив к своей фамлилии еще и материнскую. С этого и пошло. У него нашлось много подражателей. И если в нарядах за Вилой угнаться было трудно, то присобачить себе вторую фамилию ничего не стоило. Появились, условно говоря, всякие Бендеры-Задунайские и, конечно же, реальный Эпштейн-Шапиро, бывший другом-соперником Вилы. Как же без него.
В то время у нас широко распространилась своеобразная игра. Завидев издалека Вилу один из ребят делал изумленное лицо, вглядываясь в его долговязую фигуру и недоуменно спрашивал друзей: “Это кто там? Колупаев?. “Да нет, что ты! Это Чибриков! - отвечал другой. И они громко начинали спорить, выясняя кого они видят перед собой - Колупаева или Чибрикова.
А вообще-то Вила был хороший парень. Позже мы играли с ним в институтском эстрадном оркестре. Я на саксофоне, а он на тромбоне.
Но это еще не всё. Мы стали сами придумывать двойные фамилии ради забавы. Самыми популярными были якобы двоюродные братья Книппер-Дунский и Столпер-Дунский.
Фамилию актрисы О.Л.Книпер, жены А.П.Чехова знали практически все, а фамилии известных советских сценаристов А.Б.Столпера и Ю.Т.Дунского слышали многие.

Приветик

На первом курсе в мединституте мы изучали анатомию человека. Вся терминология была на латинском языке. Слегка её освоив, мы иногда подшучивали друг над другом, передавая привет от Ани. Сначала это работало. “Тебе привет от Ани!” - сообщал один другому.
- От какой Ани?
- От Сфинктер Ани!
Тут нужно пояснить, что по-латински Sphincter ani - это наружный жом прямой кишки.

Реклама

Видел недавно в одной русскоязычной газете рекламу семейного врача. Очень симпатичная девушка «играет» на скрипке. Но судя по тому, как она ее держит, девушка играть совершенно не умеет. Просто застыла в «красивой» позе музыканта. Если доктор так же лечит, как играет эта «скрипачка», то своё здоровье я ему никогда не доверю.

Крах алмазной империи

Одно время активно рекламировалась водка Смирнофф “с настоящим листовым съедобным сусальным золотом в 23 карата”. Отведав сей напиток, а затем разглядывая на свет плавающие в бутылке золотые хлопья, один мой знакомец сидел за столом в глубокой задумчивости. Неожидано для себя самого он обнаружил в себе предпринимательскую жилку, и решил начать добычу золота из этой водки. Но свою золотую жилу разработать не смог, так как быстро прогорел.
Допив остатки водки с плавающими в ней самородками, он, не теряя оптимизма, собрался приступить к добыче алмазов на экзопланете, большая часть мантии которой, по мнению астрономов её открывших, состоит именно из этого минерала. Вращается эта планета вокруг звезды 55 Cancri в созвездии Рака. Находчивому предпринимателю осталось только решить некоторые технические вопросы, после чего можно будет начать разработку бесценных местрождений. Похоже алмазной империи De Beers в скором времени грозит финансовый крах.

Отрывок из спортивного репортажа

Левый полузащитник заводской футбольной команды “Удар” Лев Полевой (кличка По левой) во время матча с фабричной командой “Пинок” сумел мастерски подковать соперника ударом по левой ноге, а правый полузащитник той же команды Костя Правов (кличка Костоправ) пнул своего визави из “Пинка” по правой. Тем не менее, победила команда “Пинок” в серии послематчевых пенальти, отыгравшись на вратаре “Удара”.

Аля Фаддеевна и её дочь

В свои юные годы я жил в Новосибирске, и была у нас соседка, толстая пожилая еврейка, которую звали Аля Фаддеевна или просто баба Аля. Летом она часто сидела во дворе на лавочке с перевязанной вафельным кухонным полотенцем головой, потому что страдала от мигреней.
В летние каникулы я от нечего делать много читал. Сильное впечатление произвела на меня тогда книга “Тысяча и одна ночь” с ее некоторыми фривольными историями, но особенно понравилась сказка “Али-Баба и сорок разбойников”. Имя Али-Баба показалось мне тогда очень забавным, и хотя принадлежало молодому человеку, в моем воображении при каждом его упоминании почему-то возникала баба Аля. После этого я, в силу своей уже умеренной испорченности, стал часто задумываться о том, как могла бы выглядеть дочь бабы Али и сорока разбойников.
А ещё у Али Фаддеевны была кошка по имени Зара. “Что за странное имя?” - спрашивали бабу Алю. И она отвечала, что полное имя кошки Зараза, потому что она постоянно таскает у неё с кухонного стола то мясо, приготовленное для эсик флейш, то фаршированную рыбу, да и бутылку с молоком один раз перевернула.
“Ну как после всего этого у меня не будет болеть голова!” - трагическим голосом завершала свое объяснение баба Аля.

Турист

Подрабатывал я когда-то гидом. Мне предстояло провести экскурсию по Нью-Йорку. Место сбора - Брайтон в Бруклине.
Когда мы тронулись на автобусе в путь, я сообщил туристам, что мы направляемся в Манхэттен, где и проведем сегодняшний день. Сразу после этого гость из города Черкассы - здоровенный мужик под два метра ростом и весом, наверное в два с половиной центнера, потребовал у меня объяснения, почему это я буду показывать туристам только Манхэттен. “А как же другие районы города?” - продолжил он недовольно. Мол, Нью-Йорк это не только Манхэттен, но ещё Бруклин, Квинс и Бронкс, продемонстрировал он свою осведомленность. Во время его филиппики, я подумал, что он мог питаться собственными словами, так как во время разговора половину из них глотал.
Ему я этого не сказал, а просто предложил вернуться к этому разговору к концу нашей экскурсии по Манхэттену. Мне было ясно, что этот провинциал спутал наш город со своими Черкассами, в которых проживает триста тысяч жителей. Он искренне полагал, что весь Нью-Йорк можно показать за 7 часов. А между тем, один только Бруклин почти в 8 раз больше этого областного центра Украины.
К концу экскурсии по Манхэттену он уже еле ползал, часто присаживался отдохнуть в любом удобном месте и не просил показать ему весь Нью-Йорк за один раз.

Беседа

Во времена Брежнева, когда в перерыве участникам какой-нибудь межобластной конференции медицинских работников не о чем было говорить, в Узбекистане, где я жил тогда, обычно обменивались мнениями о хлопке. “Как у вас в этом году с хлопком?” - интересовался один из собеседников. “Два раза пересевали из-за дождливой погоды,” - с тяжелым вздохом отвечал другой. “Ай-яй-яй”, - сочувственно кивал первый, хотя им обоим было совершенно наплевать на обсуждаемую проблему.

Бочки

Банальный вопрос: какая разница между полупустой и полуполной бочками? Если из бочки что-то вычерпывают и осталась лишь половина ее содержимого, то обычно дают пессимистический прогноз. Дело идет к полному опустошению. Если же бочку наполняют, то в перспективе она будет загружена доверху и прогноз кажется оптимистичным.
Однако, несомненно очень важное значение имеет не только само направление действия, а то, что из неё вычерпывают и чем наполняют. А вдруг её загружают дерьмом или наоборот освобождают от него? Тогда знаки плюс и минус в наших прогнозах надо будет поменять на противоположные. И это лишний раз подтверждает старую истину, что всё в нашем мире относительно.

Бусинки

Читаю сейчас “Выбранные места или сюжеты разных лет” лингвиста, литературоведа и писателя Александра Жолковского. Есть в его книге коротенькие истории, которые он создавал и раньше, названные им “виньетки”. В результате он ввёл некое новое жанровое обозначение в русское литературное пространство. Виньетка по Жолковскому - “это художественное изделие, требующее обработки и отбора, а вовсе не любой занятный эпизод из жизни”.

Мне вспомнилось, что сам того не зная, я тоже написал некоторое количество таких историй и опубликовал их в своей книге “В саду воспоминаний” под общим названием “Краткости”. Но виньетки звучит лучше. В итоге я решил собрать небольшой венок из своих новых виньеток и опубликовать их под более звучным общим заголовком.

А потом подумал, что написанное мною все же не соответствует литературной форме виньеток, вложенную в них автором. Мои ещё короче, мимолетнее. Они похожи на заметки из записной книжки. Но только внешне, не более. Заметки часто пишутся на ходу, скорописью, чтобы не забыть тот или иной момент, короткое, но достойное внимания событие, новую мысль, зафиксировать неожиданный образ. Я же над своими очень короткими литературными созданиями посидел и покорпел, подправляя их и выбирая нужные слова, что-то добавляя или наоборот убирая. Они как цветные камешки, рассыпанные на земле. Я их нашел, подобрал, насколько мог обточил и отшлифовал, превратив в бусинки, хотя вряд ли мне удастся нанизать их на одну нитку. Слишком уж они разные по цвету, форме и фактуре, хотя и сделаны из одного словесного материала.

По этой причине я просто соберу их небольшой горсткой в ладонь и покажу вам, а вы уж сами решите можно сделать из них бусы или нет.

Непредвиденное событие

Однажды давным-давно мой папа пошел на прием в Ташкентский военкомат по поводу своего удостоверения участника Великой отечественной войны. Мама это удостверение пропустила через стиральную машину вместе с папиной рубашкой, и оно пришло в негодность.

Отказывая папе в выдаче дубликата, военком выговаривал ему, что все надо заранее предусматривать и не оставлять важный документ в кармане снятой рубашки.

День был жаркий, кондиционер в кабинете почему-то не работал, а вентилятор лишь гонял горячий воздух. Военком обильно потел и пил зеленый чай, непрерывно подливая его себе в пиалу из фаянсового чайничка. Когда чая в нем осталось уже совсем мало, его пришлось сильно наклонить. Крышечка чайника соскользнула и упала в пиалу, брызнув кипятком на руку военкома. Тот непроизвольно дернулся.

“Вот видите, - сказал папа, - вам тоже надо было бы предусмотреть такую ситуацию. Невозможно застраховаться от всех случайностей”.

Военком надулся, но дубликат все равно не выдал.

Обнимашки с деревом

Когда-то давно я мечтал иметь маленький дачный участок, где бы росло хоть одно моё собственное дерево. Я бы с ним обнимался и рассказывал ему о своих радостях и печалях. Оно стало бы моим верным и бескорыстным другом, которому можно было поведать все свои самые сокровенные мысли и чаяния. Но не случилось.

Прошло много лет, и вот теперь во дворе дома моего сына растут большие деревья, и, хотя бы косвенно, они теперь не только его, но и мои. Я могу обнимать их сколько душе угодно и молча делиться с любым из них своими мыслями, сомнениями и надеждами, выпрашивая что-нибудь для себя или родных и близких мне людей.

Теперь беспокоюсь о здоровье пары больших деревьев на заднем дворе, листва на которых прошлым летом была редкой, а их стволы чуть не до верха покрылись пятнами серых и зеленых лишайников. Очень хочу, чтобы весной они зазеленели снова. Надо будет обнять их и прошептать просьбу их древесному богу о даровании им долгой жизни.

“Родная советская власть”

Я никогда не был жадным, но и щедрым не был тоже. И это потому, что у меня никогда не было денег. Я всю жизнь мечтал сделать своим родителям подарок: купить им путевки куда-нибудь в дом отдыха на Кавказ или в Крым. Но эту мечту мне не суждено было исполнить. Безденежье. И это у человека, который был кандидатом медицинских наук, заведующим отделом в научно-исследовательском институте, опытным хирургом. Просто в жизни я был очень непрактичным человеком. Немало было врачей, не годившихся мне в подметки, как специалисту, но жили они лучше, чем я, благодаря своей оборотистости, умению брать и вымогать взятки. Я этого никогда не делал. Было совестно. Жил на зарплату и еле сводил концы с концами. Вот за это я лично ненавидел “родную советскую власть”, как она сама себя называла. Эта власть не дала мне возможности почувствовать себя мужчиной, который мог сделать широкий жест, повести женщину в ресторан или сделать подарок любимым родителям, которые всю жизнь гнули на неё спину, но тоже ничего не заработали.

Не печатать

Где-то в конце 60-х годов, когда я жил в столице Киргизии городе Фрунзе, мне попался сборник стихов В.Котова. Стихи мне настолько не понравились, что я решил написать на них пародию, чего раньше не делал никогда. К этому времени я опубликовал в местной городской и республиканской прессе десятка два стихов. Мои пародии не напечатали, сказав, что им не с руки шутить над московским поэтом. Вот, мол, над своим, местным еще можно, но тоже осторожно.

С огромным опозданием решил всё же представить пародию на суд читателей.

Итак, сначала цитаты из двух разных стихотворений Котова:

Четко вьются снежинки, снежинки,
Звездопадом январской красы,
И пуржинки гудят, как пружинки…

Нет! Надо голову иметь –
Не только пятки!

В. Котов.

А теперь моё:

Всюду вьются снежинки, как жинки,
А ливнинки, как половинки,
Тарабанят по черепушке,
Но строфинки бегут, как дрофинки,
Хоть вьюжинки жгут, как вожжинки
По моей заумной макушке.
Хоть буранки хрустят, как баранки,
И кружа в хмельном беспорядке
Бьют словинки в виски, как сливянка,
Я не силюсь играть с ними в прятки,
А рожаю стишата из пятки.

В. Котов был автором слов нескольких хороших песен, но в основном писал барабанно-коммунистические стихи, рифмованные лозунги и казённо-патриотические песни. Позже я узнал из книги Е.Евтушенко “Волчий паспорт”, что Котов страдал тяжелой формой антисемитизма.

На пикнике

Дело было в Киргизии. Приехал я со своими коллегами в командировку с проверкой в один из горных районов республики. Гостеприимные хозяева вывезли нас в выходной день в горы на пикник. Красотища была вокруг необыкновенная! За дастарханом глава нашей делегации, уже изрядно принявший на грудь, решил щегольнуть восточной цветистостью речи. Подняв стопку, он начал так: “Как сверкают на солнце здесь снежные вершины, какие здесь травы, какие цветы, какой воздух! Я завидую вам и вашим овцам: я вкушал бы эту траву, нюхал эти цветы, пил хрустальную воду из этого горного ручья, дышал бы этим воздухом и вечно жил бы здесь!”

Я расположился на противоположной стороне скатерти и услышал, как один из принимающих нас потихоньку сказал другому: “Зачем он завидует нашим овцам? Он и так натуральный баран, хотя, наверное, об этом не догадывается!” А тот ответил: “Конечно, коз-зёл!”

Врачебная тайна

В советские времена роддом был учреждением закрытого типа. Посторонним вход туда был строго запрещен, чтобы, не дай бог, люди с улицы не занесли туда инфекцию, которой внутри и без того было достаточно много. Поэтому счастливые отцы общались со своими женами или с помощью записочек, или же в летнее время через открытые окна палат, из которых молодые мамы сообщали своим мужьям последние новости. Хорошо помню, как одна из них, совсем молодая девчонка, кричала из окна третьего этажа роддома: “Родила хорошо, только вся разорвалась, меня целый час зашивали!” Видимо, хотела вызвать сочувствие у мужа. Потом удивлялась, откуда все в округе знают, что с ней было.

Под влиянием С.Беккета

Теперь несколько строчек, написанных под влиянием прочитанного у знаменитого драматурга, одного из основопложников театра абсурда, Нобелевского лауреата Сэмюэла Беккета в переводе В.Молота.

Для того, чтобы было понятнее о чем идет речь, приведу небольшую выдержку из эссе С.Беккета “Худшему навстречу”: “Назад чтобы не сказать лучше хуже больше никоим образом. Если больше мрака меньше света тогда лучше хуже больше мрака. Несказанного тогда лучше хуже никоим образом. Лучше хуже не может быть меньше чем меньше будет больше. Лучше хуже что? То что говоришь? То что сказал. Одно и то же. Одно и тоже ничего. Одно и тоже но не ничего”.

А теперь я: “Казалось, прошли века. Без века глаз не видит ничего. Он испугался наступившей тьмы. Тьмы комаров и мошек обрушились на него. Где же тучи мышей летучих? Они съедят комаров, иначе кома и ров. Нет мышей, уснули голуби. Голуби меня, голубка моя, приголубь. Голуба и глубока вода в реке. А ты сидишь на берегу и прядешь пряжу - жизни нить. А я тебя не берегу, но хватит ныть! В руке вертится веретено. Ветрено. Жара спала. Спала она на открытом воздухе. А река становилась все уже и уже. Уже и не видно ее за излучиной. Из лучины свечу, а свечу загасили”.

Мог бы продолжать в таком духе и дальше, но передумал.

Телефонный разговор

Как-то дома возникли проблемы с газом. Я позвонил в «Горгаз», но ошибся номером. “Да!” - услышал я на другом конце провода. “Это Горгаз?” – спросил я. “Гордым”, - ответил мне ехидным голосом какой-то мужчина. “Тогда позовите Дымового”, - потребовал я. В трубке что-то хрюкнуло, и раздались гудки отбоя.

Фотограф и живописец

Вычитал в книге известного художника и писателя С.Голлербаха “Свет прямой и отраженный” строчки о том, что он любил сидеть в одном манхэттенском кафе у окна и разглядывать проходивших мимо людей, делая в блокноте наброски наиболее интересных из них. И мне подумалось о разнице между фотографом и живописцем. У фотографа не всегда есть возможность заснять заинтересовавшего его персонажа, так как человек может быть резко против. А художник может тихо сидеть в сторонке и спокойно наблюдать за своим объектом, как это сделал Пабло Пикассо. А потом пришел домой и написал картину “Любительница абсента”.

Пара

Глаза у него были посажены так глубоко, что постоянно казалось, будто он затаился и выглядывает из-под собственного лба через два маленьких круглых окуляра. И вот он подглядывал оттуда за своей сидевшей напротив собеседницей, а она всё время хихикала и игриво смеялась. Ее смех походил на куриное квохтанье. Казалось, что вот-вот она снесет яичко. Интересная была пара.