Бруклинские закоулки

Сегодня я хочу вернуться к теме, которую уже затрагивал раньше, например, в статье “Руинисты”. Просто недавно залез в свои бумаги и наткнулся там на толстую пачку открыток с репродукциями картин и художественных фотографий, которые когда-то выставлялись в “OK Harris Gallery”, расположенной в манхэттенском СоХо. Много лет я регулярно посещал эту галерею, экспозиция в которой постоянно обновлялась, познакомился там со многими молодыми художниками и фотографами-профессионалами. В основном это были фотореалисты, выбиравшие в качестве объектов своих фотосъемок заброшенные и полуразрушенные заводские корпуса, автомобильные свалки, старые дома, покинутые их обитателями, покосившиеся заборы и прочие места с признаками запустения и заглохшей жизни. Короче, уходящую, натуру, которую они старались запечатлеть до того, как она окончательно исчезнет.

Многие фотохудожники выставлялись там неоднократно, и каждый раз с новыми работами. Некоторые из них я хорошо помню до сих пор. Таковыми оказалась, например, представленные в галерее Петером Монро два десятка цветных фотографий размером примерно 50 на 60 см, на которых были зафиксированы старые, полузаброшенные, покрашенные зеленой краской дома в увядающих, приходящих в упадок, городках Holyoke, Chicopee и Pittsfield в Новой Англии.

“Почему только зеленые дома?” - спросил я его. “Это мой любимый цвет, как и моего отца. Большинство разных в архитектурном плане домов, заснятых мною, принадлежали представителям верхней части сельского среднего класса. Да я и сам вырос в одном из таких домов”, - сказал мне Петер, показывая на фото, около которого стоял.

А там был запечатлен зеленый, облезлый, с заколоченными, будто в бельмах, окнами, старый дом. Этот грустный старикан навевал чувство тоски по уходящей сельской Америке, более того, по исчезающему укладу жизни многих поколений людей. У автора фотографии, сделанной жарким, слегка туманным вечером, вид этого дома, стоящего в нескольких блоках от морского побережья в Бриджпорте, явно вызывал ностальгию по прошлому, по воспоминаниям детства.

Длинноволосый, очень худой, зябко поёживающийся Питер, производил странное впечатление. Когда я попросил разрешения его сфотографировать, он поинтересовался будет ли вспышка, и получив положительный ответ, надел темные очки.

Другим запомнившимся мне фотохудожником был Питер Майма. Наиболее часто на его снимках, обычно оригинально решенных в колористическом плане, присутствовали заброшенные промышленные постройки, полуразрушенные дома и пустоши со следами деятельности человека. Как сказал мне Питер, он специально ездит по сельским дорогам Америки, выискивая объекты для своих фотографий, которые со временем могут совершенно исчезнуть. Выставки его снимков я видел несколько раз, и они всегда вызывали у меня чувство ностальгии по чему-то ушедшему, потерянному и полузабытому.

Заброшенные, разваливающиеся от времени и сиротства дома, автозаправки, свалки, заборы в городской и сельской местности обладают по моему глубокому убеждению своеобразной эстетикой, даже какой-то нестандартной красотой и странной, нездоровой привлекательностью уродства.

Сохраненные на фотографиях, они будили во мне воспоминания о послевоенном Новосибирске, где прошли мое детство и юность. В те времена там было много неухоженных, полузаброшенных углов, домов и даже улиц.

Написав это, я подумал о недавно прочитанной, замечательной книге известного художника и писателя С.Голлербаха “Свет прямой и отраженный”. Есть там небольшая глава под названием “Размышления о детстве”, где он пишет: “Когда люди ругают “гниение” в искусстве (”Какая мерозость! Какое гнилое воображение!”), я понимаю, что эти люди не знали в детстве таинственности старой помойки. А если знали, то не поняли. Помойки, свалки, старые кладовки и чуланы - всё это необходимые этапы экзистенциального познания мира. Нюхнуть вони и пыли так же важно, как и глотнуть свежего воздуха. Нужен позитив и негатив”. Я полностью согласен с этим наблюдением профессионального художника.

От себя могу добавить, что в детстве я любил лазить в глубокое подполье, расположенное под всей нашей квартирой, и рыться там среди сваленных за лестницей старых вещей, а также листать, лежащие в каменных нишах, отсыревшие довоенные научно-популярные журналы, покрытые пятнами черной и розовой плесени, издававшие специфический запах подгнившей бумаги.
После такого длинного вступления или может быть некоторого оправдания, я могу признаться, что и сам старался запечатлеть на камеру попадавшуюся на глаза уходящую натуру или нечто подобное.

И если Питер Монро заснял зеленый дом с заколоченными окнами, то и у меня есть похожий подслеповатый дом, но серого цвета. Не скажу, что это его прямое влияние, просто подобные объекты не так уж и редки. Однако, насмотревшись произведений фотохудожников-реалистов, я несомненно был увлечен их сюжетами.

Так, в тупике, где кончается Channel Avenue в Gerritsen Neighborhood, однажды сфотографировал скатанные с большие рулоны чехлы для лодок и катеров из разноцветной тентовой ткани, вероятнее всего из санбреллы, в основе которой лежит акриловое полотно. Брошенные на произвол судьбы, они все вместе выглядели, тем не менее, очень привлекательно благодаря своему яркому пестроцветью.

В другой раз уже в районе Mill Basin я попал на склад старых грузовых контейнеров, поставленных друг на друга. К ним явно годами не прикасалась рука человека, но они сохранили свою окраску - кирпично-красную, зеленоватую, серую и даже бледно-голубую. Собранные вместе, они привлекали внимание своей упорядоченностью и пестротой.

А тут же неподалеку, в соседнем контейнерном закоулке картина была совсем другой - облупленная и ободранная стена, какой-то куб, обернутый синей синтетической тканью, и стоящий рядом с ним колченогий стул из металлических прутьев. Будто кто-то, стороживший этот таинственный куб, недавно вышел из глухого закутка размять ноги.

А на краю этого склада, зажатые между контейнерами и высокой земляной кучей медленно ржавели и дряхлели большой голубого цвета трак и бежевый грузовик с разбитой фарой. Грузовик оброс кустами и наполовину был обвит плетями биттерсвита. Ясно было, что никто и никогда уже не сядет за его руль и не выведет из мертвого тупика на дорогу.

В другом месте того же района можно увидеть огромное складское помещение, стены которого смонтированы из кусков гофрированного шифера, ржавых листов железа и заплат из самых разнообразных материалов, многие из которых похожи на асбестовые пластины, ДСР и гипсокартон. Всё это выглядит неряшливо, отдает скукой, заброшенностью и ненужностью. Но стоит. Видимо, цена за снос этого огромного сооружения очень уж велика.

Точно так же, как и за соседнее, тоже очень большое кирпичное здание, щербатая, дыраявая крыша которого нелепо смотрится на фоне цветущих деревьев.

Ну, и последнее фото. Попалась мне на глаза однажды панцирная кроватная сетка. Всё своё детство и юность я спал на такой кровати. Сетка на ней с годами растянулась и провисала подо мною чуть не до пола, но я расстался с ней только тогда, когда мы переезжали в другой город. Поэтому я не мог пройти мимо этой сетки, её не засняв. Многое она мне напомнила.

.
А еще, пересмотрев в очередной раз свои фото, я подумал о бренности нашей жизни. И вспомнил крылатое латинское выражение “Vanitas vanitatum et omnia vanitas”, что по-русски означает “Суета сует и всяческая суета”. Есть оно и в Библии. Всему в этом мире отпущено своё время, а затем оно дряхлеет и исчезает. И к нам самим это относится в полной мере.

Получилось как-то пессимистично, но что поделаешь. Сказано же, что нужен позитив и негатив.

От Зигмунда Фрейда к Святоплуку

В прошлой своей статье “В память о евреях Восточной Европы” я писал о мемориалах и памятниках, посвященных жертвам Холокоста. В этот раз мне хочется рассказать о совсем других скульптурах, статуях, изваяниях и других объемных изображениях, увиденных мною в столицах и городах восточно-европейских государств. Все они показались мне интересными, иногда ироничными и забавными. В любом случае они, на мой взгляд, достойны нашего внимания, потому что показывают отношение жителей той или иной страны к своим героям, их терпимость к подшучиванию над самими собою, их чувство юмора, степень свободы и творческую изобретательность.

Такие произведения искусства украшают парки, улицы и бульвары многих городов. Жизнь-то идет своим чередом, и есть в ней место художественной выдумке, веселью, насмешке и сатире.
Особенно богатой подобными творениями показалась мне столица Чехии Прага. И произошло это в первую очередь благодаря одному из самых известных современных чешских скульпторов, талантливому и эпатажному Давиду Черни. Его провокативные, остро-социальные, иногда просто юмористические произведения часто вызывали бурную критику и неприятие, но тем не менее многие из них установлены на улицах Праги и стали яркими достопримечательностями этого города.

Начать можно с висящего Зигмунда Фрейда. Эту скульптуру Давида Черни смело можно назвать одной из самых необычных. Автор изобразил знаменитого ученого висящим на одной руке высоко над Гусовой улицей в центре Праги. Он уцепился за стальную балку, торчащую из крыши одного из домов. Кажется, еще немного, рука его ослабеет, и бедняга упадёт и разобьётся. По этой причине в первый момент встречи с основателем психоанализа хочется позвонить в полицию, пожарным, спасателям, в общем всем, кто мог бы срочно приехать и вызволить человека из опасной ситуации, в которую он попал в результате какого-то недоразумения или несчастного случая. Но Фрейд силен и могуч, он висит над улицей с 1997 года и не думает падать, привлекая туристов со всего света и вызывая среди них настоящий ажиотаж.

Мало того, творение Давида Черни побывало на выставках в Берлине, Лондоне, Чикаго и везде пользовалось большим успехом. Причем люди в висящем человеке видели то Ленина, то Фрейда, то еще кого-то, наиболее близкого им по личным ассоциациям.

Хотя человек, уцепившийся за балку, имеет рост в два метра и двадцать сантиметров, он кажется небольшим, так как висит достаточно высоко и поэтому на фото выглядит не очень впечатляюще. Лучше всего смотреть на него “вживую”, задрав голову.

Зато другое произведение Давида Черни, расположенное не столь высоко в пражском пассаже «Люцерна», можно рассмотреть в деталях. Речь идет о скульптуре под названием «Конь». Она изображает святого Вацлава, князя и патрона Чехии, жившего в первой половине десятого века (907-936). Князь сидит верхом на брюхе своего высунувшего язык мертвого коня, подвешенного за ноги в ротонде пассажа.

Не открою Америку если скажу, что в каждой европейской столице есть помпезные памятники королям, военачальникам и прочим историческим или легендарным личностям, признанным национальными героями. Обычно они отливаются в металле в полном боевом снаряжении, восседающими на коне с мечом или саблей в руке.

После распада Советского Союза и обретения подлинной независимости бывшими социалистическими странами, а также возникновения новых государств в результате разделения старых федераций вроде Чехословакии или Югославии, в них начались усиленные поиски национальных героев, стоявших у истоков их государственности. Молодые и не очень страны стремились утвердиться в своей самостоятельности, опираясь на персонажей, отыскиваемых в глубинах истории.

В Праге тоже есть подобный памятник князю Вацлаву Святому, где он представлен грозным воином в полном боевом снаряжении, восседающим на коне.

Давид Черни создал ироничную скульптуру князя в качестве противовеса старой конной статуе, чтобы избавить чехов от поиска национальных героев, ставшего очень модным после создания новой Чешской республики.

Наконец, нельзя пройти мимо ещё одной композиции скандального чешского скульптора. Все знают брюссельскую статую-фонтан “Писающий мальчик”, являющуюся одной из достопримечательностей столицы Бельгии. Так вот Д.Черни создал нечто подобное, но своё. Его композиция называется “Писающие фигуры”. Двое обнаженных мужчин стоят по щиколотку в воде неглубокого бассейна, очертания которого полностью соответствуют границам Чехии на карте. Тела мужчин созданы как бы из отдельных металлических пластин, которые постоянно двигаются относительно друг друга, при этом фаллосы у скульптур то поднимаются, то опускаются. По этому поводу ходит слух, что мужчинам полезно притронуться к интимной части любой из двух статуй, так как её металлическая твёрдость обычно передаётся прикоснувшемуся. По моим личным наблюдениям композиция Давида Черни вызывает также жгучий интерес у ряда женщин, а некоторые из них испытывают почти непреодолимое желание пощупать то же самое, хотя в последний момент их что-то останавливает. Вероятно, столпотворение, которое обычно наблюдается около бассейна с обнаженными мужчинами, задумчиво справляющими малую нужду.

А еще говорят, что они выписывают в прямом и переносном смысле некоторые фразы на воде карты Чехии, посреди которой стоят. Но я лично этого феномена не наблюдал, так что ни подтвердить, ни опровергнуть его не могу. Точно так же, как и утверждение номер один. Ибо ни к чему не притрагивался.

В столице Чехии есть ещё несколько чрезвычайно оригинальных произведений Давида Черни, но, конечно, не он один приложил руку к приданию своеобразия и неповоторимости лику родного города.

Свою лепту внёс, например, Криштоф Хошек своей скульптурой “Like”, установленной в Пражском Юнгманн сквере. Ныне всему миру хорошо известен жест со сжатыми четырьмя пальцами руки и поднятым вверх большим пальцем, означающим в европейской культуре знак одобрения и согласия. В Фейсбуке появилось огромное количество желающих получить “лайк” на свой пост или селфи. Иногда погоня за лайками принимает иррациональный и даже опасный для жизни характер. Возможно, в ответ на это и появилась работа Криштофа Хошека в виде руки скелета, демонстирующего этот жест. Не уверен, можно ли это трактовать, как одобрение, полученное из потустроннего мира, хотя мне думается, что некоторые фанаты готовы получать лайки и с того света лишь бы их было побольше. С другой стороны это может быть и предостережением для некоторых, потерявших связь с реальностью любителей лайков.

Ну, а теперь пришла пора покинуть Прагу, которая, по моеиу мнению, наиболее богата подобного рода скульптурными произведениями.

Могу лишь добавить, что гуляя по Праге, я часто вспоминал главного акушера-гинеколога Минздрава Узбекской ССР Леонида Григорьевича Орехова, который будучи сыном русских эмигрантов первой волны, родился и учился в этом городе. В конце пятидесятых годов он вернулся на родину. Мы работали с ним в одном институте. Он был очень хорошим специалистом, но окончательно запуганным человеком, который фактически никогда не рассказывал мне о своей жизни в Праге за исключением некоторых мелочей, хотя у нас были весьма дружеские отношения.

Я тогда и мечтать не мог оказаться в его родном городе, но через много лет судьба предоставила мне такую возможность. Прага оказалась замечательным городом, и я не сомневаюсь, что по ночам несчастный Леонид Григорьевич горько жалел о том, что когда-то её покинул.

Мы же отправимся теперь в Краков. Памятник, о котором я хочу рассказать, фактически традиционен, но в нем есть своя изюминка. Он посвящен известному польскому художнику Яну Матейко. Я о нем узнал довольно давно благодаря советской почтовой марке, собиранием которых я был увлечен в очень уже далекие годы. На этой марке, выпущенной в 1955 году, воспроизведена картина Яна Матейко, изображающая Николая Коперника. Художник назвал её “Коперник. Беседа с богом”, однако на марке вторая часть названия опущена, так как в Советском Союзе никто, включая Коперника, с богом беседовать не мог. В правом верхнем углу марки в овале помещен и портрет автора этой картины.

Памятник широко известному на родине живописцу находится в Старом городе напротив Краковской академии искусств. На гранитном постаменте покоится большая рама в какую обычно художники помещают своё полотно. Но в этот раз в углу пустой рамы стоит кресло, на котором сидит художник. Сквозь раму видны могучие деревья старого парка и получается, что Ян Матейко устроился посреди чудесного пейзажа, который постоянно меняется в связи с состоянием погоды, временем суток и сменой сезонов года.

Ну, и напоследок скажу пару слов о памятнике князю Великой Моравии Святоплуку, установленному в столице Словакии Братиславе. Этот ничем не примечательный памятник привлёк моё внимание лишь написанным на постаменте странным, на мой слух, именем героя - Святоплук. У меня в голове сразу выскочило Святоплут, и я никак не мог от этого избавиться, хотя в русской транскрипции это имя звучало бы, как Святополк. Сам этот исторический персонаж имеет отношение к тому, что я говорил в начале этого очерка - к поиску национальных героев. Святоплук правил Великой Моравией, преемницей которой считает себя нынешняя Словакия, с 870 по 894 годы. После его смерти начались раздоры между тремя его сыновьями, приведшие к распаду Великой Моравии. Третий его сын Предслав правил областью в районе современной Братиславы. Памятника ему нет, так как о нем почти ничего не известно.

Всё упомянутое здесь - лишь малая толика того, что удалось мне увидеть во время путешествия по некоторым странам Восточной Европы. В общем есть ещё о чем рассказать.

В память о евреях Восточной Европы

Пару недель назад получил я из Пизы с десяток фотографий от сына, который путешествовал по Италии со своей семьей. Я тоже там бывал и видел, конечно, знаменитую падающую башню, но речь не об этом. Просто глядя на присланные фото, я вспомнил, как приблизительно пару месяцев назад прочитал на сайте Mignews.ru, что в Университете Пизы в ходе обширной программы, посвященной 80-летию расовой дискриминации, состоится официальная церемония извинений и поминовения всех евреев, изгнанных из итальянских университетов с приходом фашизма.

Ректор Университета Пизы Паоло Мария Манкарелла заявил в связи с этим следующее: “Мы придумали эту идею более года назад. Поскольку в Пизе был подписан первый указ об осуществлении итальянских расовых законов, и 20 преподавателей, а также более 250 еврейских студентов были изгнаны из нашего университета, мы были вынуждены помнить это печально известное действие”.
Жаль, что вынуждены, но хорошо, что помнят. Но речь опять не об этом. Дело в том, что эта цепочка событий вернула меня в испепеляюще жаркие агустовские дни прошедшего лета, когда мы с женой путешествовали по странам Восточной Европы.

И вот там я впервые воочию увидел, чем был Холокост. Я родился в Сибири, и все мои родственники оттуда. Никто из них не погиб в Холокосте, только отец был дважды ранен на фронте, но и он вернулся с войны живым. А вся Восточная Европа была огромной кровавой раной.

Мы посетили пять стран этого региона: Чехию, Польшу, Словакию, Венгрию, а также Австрию. В каждой из них жили сотни тысяч и милллионы евреев. Теперь в каждой из этих стран есть мемориалы и памятники погибшим евреям. Хорошие памятники, красивые мемориалы. Только евреев там практически нет. И чем дольше мы ездили, тем чаще мне приходила в голову мысль, а где же вы все были, когда евреев убивали? Ответ давно всем известен. Сначала активно помогали палачам уничтожать евреев, а потом вспомнили, что они здесь жили, и многие из них немало потрудились во славу своих стран. Не скажу про чехов, а про поляков точно известно, что они сами убивали евреев, которым попросту даже некуда было бежать из лагерей смерти, так как местные жители их тут же ловили и выдавали нацистам. Теперь все эти памятники и мемориалы кажутся мне ханжеством, хотя и за это спасибо.

Из увиденного в Праге могу отметить Йозефов квартал, где когда-то жили евреи. Назван он так в честь короля Йозефа II, который предоставил евреям равные права с другими народами. Сейчас главной магистралью этого квартала является Парижская улица с самой дорогой недвижимостью в Праге. В начале этой улицы стоит очень оригинальный памятник Францу Кафке работы Ярослава Роны. Называется он «Преодоление». На пустом костюме сидит верхом Кафка и якобы показывает пальцем на то место, где стоял дом, в котором он жил. Восседает писатель на герое своей повести «История одной борьбы».

Кафка часто менял свои пражские адреса. На одном из таких домов я сфотографировал мемориальную доску с его именем. Вообще же от еврейского квартала в Праге осталось одно название, так как его начали сносить ещё в конце XIX века, а завершили это дело в самом начале ХХ-го. Посетили там две синагоги. Одна действующая, другая нет. Евреев в столице Чехии сейчас очень мало, приход крошечный.

Врезалась в память старинная пражская синагога, превращенная в музей. Все её стены исписаны именами убитых чешских евреев. Всего там 75 тысяч фамилий и имён, но это далеко не все, а только те, которые удалось установить. Случайно наткнулся там на фамилию Freud. В числе погибших членов этой семьи есть девочка Яна, которую убили в возрасте семи месяцев в октябре 1944 года.

Рядом с этой синагогой находится древнее еврейское кладбище XIV века. Последние триста лет там никого не хоронили, но когда оно было действующим, его территорию не расширяли, а другого кладбища у евреев не было. Это явилось одной из причин того, что захоронения там в 12 слоёв. На этом кладбище покоится прах знаменитого раввина, мыслителя, математика и ученого XVI века Йехуды Лёв бен Бецалеля, советами которого пользовался даже император Священной Римской империи Рудольф II. Бен Бецалель был знаком и дружил со многими известными людьми своего времени, в том числе с выдающимся датским астрономом и алхимиком Тихо Браге.

Согласно легенде, Йехуда Лёв бен Бецалель, применив свои знания Каббалы и собственные сверхъестественные способности, создал из глины великана Голема, который по его замыслу должен был защищать еврейский народ от преследований. Однако, с течением времени Голем вышел из-под контроля, стал убивать мирных жителей, и раввин вынужден был его уничтожить.
В столице Чехии есть памятник этому великому галахичесому авторитету, мыслителю и ученому.

В наши дни практически в любом сувенирном магазине Праги можно купить глиняную или пластмассовую фигурку Голема на память о посещении этого города.

Покидая Чехию, мы остановились в расположенном недалеко от границы с Польшей городе Оломоуц - бывшей столице Моравии.

Здесь стоит упомянуть о том, что во многих старых европейских городах улицы и особенно тротуары вымощены небольшими квадратными гранитными плитками. Так вот в Оломоуце я впервые увидел небольшие таблички в тротуарах около домов, с именами загубленных евреев когда-то в них живших. Это результат осуществления проекта «Камни преткновения» немецкого художника Гюнтера Демнига. Цель его заключается в том, чтобы напомнить людям о жертвах нацизма.

Камнями преткновения служат бетонные кубики со стороной в 10 см, окованные листами латуни. На одной из сторон этого кубика гравируется имя, год рождения, а также год и место смерти человека. Затем этот камень встраивается в мостовую или тротуар около бывшего дома жертвы. Идея родилась у Г.Демнига в 1993 году. Через 22 года в 1200 городах Германии, Австрии и других европейских стран было установлено 50 тысяч таких камней. Подавляющее большинство их несут на себе имена погибших евреев.

Нужно отметить, что нашлись и критики этой идеи, которых покоробило «топтание ногами имён погибших людей». На это Г.Демниг вполне резонно, по моему мнению, ответил: «Те, кто нагибается, чтобы прочесть надписи на камнях, кланяются жертвам». И это правда. Камни небольшие, текст достаточно мелкий, и чтобы его прочесть, нужно нагнуться. Я тоже нагнулся, прочитал и поклонился. Вечная память.

Из Оломоуца мы приехали в Краков. В один из дней посетили бывший еврейский квартал этого города Казимеж. Теперь там полно ресторанчиков и кафе со столиками на улице, много гуляющих и вкушающих. Видели там несколько старых зданий, где когда-то были синагоги, послушали ансамбль, на улице исполнявший клезмерскую музыку.

Постояли у памятника поляку Яну Карскому, который пытался донести до сознания руководителей стран антигитлеровской коалиции, что творят немцы с евреями, но те не хотели этого слышать.

А затем посетили фабрику Шиндлера, где пару лет назад открыли музей. Правда, смотреть там пока особенно нечего, потому что сохранились только ворота фабрики, несколько вагонеток и тачек, в которых развозили продукцию и какие-то ржавые кастрюли, подносы, железные заготовки, лежащие в этих тачках. Есть и остатки оборудования фабрики, а также стенды с фотографиями евреев, которые работали на фабрике и были спасены Шиндлером. В общем, по-моему, чтобы всё это превратилось в полноценный музей требуются энтузиасты, время, деньги и немало труда.

Следующей страной, которую мы посетили, была Венгрия. В Будапеште нам показали построенную немецкими архитекторами в середине позапрошлого века в мавританском стиле с большой примесью готики самую большую синагогу в Европе. Внутри там всё очень богато и красиво. Каким-то чудом синагога эта сохранилась, жаль только, что прихода нет. Гидом у нас была венгерка, неплохо говорившая по-русски.

Во дворе этой синагоги стоит памятник жертвам Холокоста в виде плакучей ивы, на каждом металлическом листочке которой выдавлено имя погибшего еврея. Это дань памяти американского актера Тони Кёртиса, сыгравшего роль саксофониста Джо в знаменитой музыкальной кинокомедии “В джазе только девушки”, своим еврейским корням в Венгрии.

В Будапеште на берегу Дуная есть пронзительный по эмоциональному воздействию мемориал, посвященный жертвам Холокоста - разнокалиберные, отлитые из чугуна, мужские ботинки, женские туфли и детские башмачки. Венгерские нацисты привозили евреев на берег Дуная, приказывали снять обувь, загоняли обреченных на смерь людей на баржи и увозили за город, где их расстреливали, а трупы топили в водах реки. Оставленную же на берегу обувь распродавали. Невероятная, подлая жестокость и гнусная, циничная жадность.

Сейчас в обувь кладут камешки и оставляют записочки.

В столице Словакии Братиславе памятник жертвам Холокоста найти легко. Однако понять чему посвящено это абстрактное сооружение достаточно трудно. Только несколько искаженная звезда Давида на его верху может навести на правильную мысль. Этот памятник был сооружен на том месте, где когда-то стояла древняя синагога, построенная еще в начале XVII века и снесенная во времена коммунистического правления в Чехословакии.

Последней страной на нашем пути была Австрия. В Вене, как и практически во всех других городах, увиденных нами во время этого путешествия, тоже был еврейский квартал. Там, напротив памятника основоположнику классической немецкой литературы Г.Э.Лессингу, автору поэмы “Натан Мудрый”, стоит, на мой взгляд, очень неинтересный мемориал, посвящённый жертвам Холокоста. Ещё есть там лестница имени Теодора Герцля, синагога и еврейский общинный центр, около которого дежурил полицейский патруль: молодая девушка и мужчина постарше. Когда они увидели, что я их фотографирую, оба отвернулись, особенно поспешила это сделать девушка.

По пути в гостиницу заглянули мы в расположенную неподалёку от общинного еврейского центра греческую православную церковь, около которой никакой охраны не было. Видимо, и не требовалось, что весьма показательно и говорит о многом.

В день отъезда из Вены домой я еще успел сходить на железнодорожный вокзал West Bahnhof, который был расположен совсем недалеко от нашего отеля. Я знал, что там находится еще один памятник, связанный с Холокостом. Там я разыскал и сфотографировал скульптуру еврейского мальчика, сидящего на своём чемоданчике в ожидании человека, который его заберет и увезет с собой от гитлеровских убийц.

Он был одним из тех 669-ти детей, которым удалось спастись благодаря мужеству и благородству британского филантропа Николаса Уинтона, сумевшего организовать транспортировку детей из оккупированной фашистами Чехословакии в Великобританию. Он никогда никому не рассказывал об этом эпизоде своей биографии. История его подвига вскрылась случайно. После этого он получил широкое признание и известность, был награжден высшими государственными наградами Чехии, а в 2002 году королева Великобритании Елизавета II произвела его в рыцари. Умер сэр Николас Уинтон в возрасте 107-ми лет.

Однако, вернемся к мальчику. Когда я смотрел на несчастное, растерянное, испуганное лицо ребенка, на его жалкий чемоданчик с пожитками, сердце моё обливалось кровью. Мальчишке было лет 8 - 10 и значит он всё понимал. Я представил себе о чем он мог думать в одиночестве сидя в многолюдном зале, ожидая неизвестного спасителя: “А вдруг он не придёт? Что тогда делать? Куда идти, у кого просить помощи?!” И этот скромный памятник оказался моим последним впечатлением о Вене, от которого я не могу избавиться до сих пор.