Руинисты

Когда мне хочется отвлечься от повседневной рутины, я сажусь в машину и еду в Бруклинский Gerritsen Neighborhood, уютно пристроившийся вдоль берега Shell Bank Creek с одной стороны и Marine Park с другой. Благо, ехать туда мне совсем недолго.

Практически все улицы там, хоть идущие параллельно главной магистрали района Gerritsen Avenue, хоть перпендикулярно к ней, упираются или в Shell Bank Creek или в его западное ответвление - Plumb Beach Channel. В основном это очень небогатый район, небольшие дома жмутся другу к другу, на узких улочках в некоторых местах трудно разминуться двум машинам. Но зато почти у всех жителей этого района, чьи дома стоят на берегу, есть свой причал и хоть небольшой катерок или моторная лодка. У воды ведь люди живут!

Так вот, доезжаю я до какого-нибудь уличного тупика, отгороженного от воды невысокой защитной бетонной стенкой, и выхожу из машины. Теперь можно подойти близко к берегу, посмотреть на старые деревянные причалы, лежащие на почерневших от времени сваях, глянуть на лодки и катера, или свернуть в первый же узкий переулок и… оказаться в совершенно ином мире. Для этого даже не нужно слишком напрягать фантазию, так отличается здешний мирок от спальных кварталов Бруклина, застроенных скучными трамповскими многоэтажками. Я иногда ощущаю себя в Gerritsen Neighborhood так, будто укатил от дома за тридевять земель. А раз так, то всё увиденное надо запечатлеть с помощью телефона или фотокамеры, как это делают все туристы, путешествующие по разным странам, городам и весям. По этой причине у меня накопилось очень много снимков с видами старых причалов с пришвартованными лодками и катерами, а также домов, глядящихся в воду. Не Венеция, конечно, но что-то своеобразное, скромное, мирное, уютное, несуетливое.

Встречались и разные казусы. Например, в этом районе, впрочем как и в большинстве других, на многих домах или флагштоках около них вывешаны американские флаги. А на одном флагштоке прямоугольное полотнище оказалось почему-то прикрепленным к древку не короткой стороной, а длинной, отчего полосы на флаге идут не горизонтально, а вертикально, и синий прямоугольник со звездами оказался в нижнем правом углу. Наверное хозяин этого флага думал о рыбалке или о чем-то еще более интересном, когда его прикреплял.

А еще мне понравилась одна очень скромная, но забавная композиция около небольшого и неприметного дома, хозяева которого украсили его к Хэллоуину.

Однако с некоторых пор мой интерес, как фотографа, сместился с водных или околоводных пейзажей на другие объекты. И это случилось, когда я наткнулся на старый, заброшенный дом, будто замерший в тяжелом раздумье на берегу почти у самой воды. Он был полон тайны, запустения и одиночества, и явно хотел утопиться. Дом казался мне символом ушедшей жизни, памятником самому себе, неким материальным знаком исчезнувшего прошлого времени, случайно зацепившегося за время настоящее.

Не скажу, что и раньше меня не интересовали подобные сооружения, напротив, они привлекали моё внимание с давних времен, просто я не занимался их поиском целенаправленно. Но наткнувшись на нечто подобное, я никогда не упускал случая, при возможности, запечатлеть увиденное на снимке.

В этот раз вид сдавшегося на милость разрушительному времени, никому ненужного и всеми покинутого горемыки, заставил меня замедлить шаг, а потом и просто остановиться. Он навел меня на мысли о бренности нашей жизни, извлек из подсознания давнишние, полустершиеся образы, заставил вспомнить нечто древнее и вроде бы напрочь забытое, что-то из далекой, канувшей в Лету, жизни. В общем всё как-то переменилось, перевернулось в сознании. Может прожитые годы тому причиной.

Я вспомнил своё далекое послевоенное детство, которое прошло в большом сибирском городе во дворе старого купеческого дома, превращенного после революции в многоквартирное общежитие. Во дворе была старая конюшня с просевшей крышей и примыкавший к ней высокий брандмауэр - кирпичная стена, отделявшая наш двор от соседского. Стена была щербатой, кирпичи в ней крошились от времени и выпадали по частям. Это был глухой и запущенный угол нашего двора и самое его таинственное и привлекательное место, где можно было отыскать полузасыпанные землей и кирпичной крошкой какие-то проржавевшие железяки, ободья от бочек и прогоревшие конфорки от кухонных плит.

И именно в то время у меня появился пленочный фотоаппарат “Любитель”, подаренный мне отцом. Я очень увлекся фотографией и сделал немало снимков нашего двора. Причем мне нравилось делать это забравшись на крышу нашего дома. Один такой снимок я хочу показать в качестве оправдания своего пристрастия к заброшенным и полуразрушенным объектам. Прошу учесть тот факт, что снимок, на котором запечатлены моя сестра и ее подружка, стоящие на крыше дома, сделан и отпечатан тринадцатилетним мальчишкой. Качество снимка соответствующее. Но он обладает одним неоспоримым, с моей точки зрения, достоинством: с крыши хорошо видна часть нашего двора с конюшней. Хотя в момент фотографирования, я вовсе об этом не думал. А получилось, что задний план на фото - это самое интересное, что на нем есть, потому что ни дома, ни конюшни, ни двора уже очень давно нет. На их месте стоит девятиэтажная махина.

Другим фактором, укрепившим мой интерес к фотографированию разнообразных заброшенных объектов и руин, послужила выставка в расположенной в манхэттенском СоХо “OK Harris Gallery”, куда я впервые попал лет пятнадцать назад. Потом я посещал эту полюбившуюся мне галерею много раз и много лет подряд. Помимо картин там экспонировались художественные фотографии. Нужно сказать, что эта галерея была в авангарде тех, кто предоставлял свои залы для работ фотореалистов. Так вот там выставлялось очень много снимков самых разных заброшенных объектов, начиная от пустых заводских корпусов и кончая полуразрушенными частными домами, старыми заборами и складскими помещениями. Движение фотореалистов много внимания уделяло именно этой тематике, и мне их работы очень нравились. К сожалению, галерея закрылась в 2014 году.

С некоторыми из профессионалов-фотографов я там познакомился, у меня есть их автографы на открытках с их работами. Вот, например, открытка с фотоснимком, сделанным Андерсом Гольдфарбом. Так что я далеко не одинок в своем увлечении.

Стоит сказать, что интерес к подобным объектам возник задолго до того, как люди придумали фотографию. Всё началось с тех пор, как археология из дилетантского увлечения некоторых любителей старины, стала превращаться в настоящую науку. Громадным толчком для её развития послужило открытие в первой половине XVIII века Геркуланума и Помпеи. Выдающиеся памятники архитектуры и искусства античного мира стали привлекать общественное внимание. Мимо новых веяний, витающих в воздухе, не могли пройти и художники. Появилась мода на изображение древних руин, которая в конце концов привела к появлению целого “руинистического” направления в изобразительном искусстве. Если до этого времени изображение античных руин служило декором для основного содержания картины, то теперь они стали основным элементом сюжета. Дань этому направлению в искусстве отдали многие выдающиеся художники того времени, среди которых можно назвать имена великих мастеров своего дела, таких как Николас Питерс Берхем, живший в XVII веке, Джовании Паоло Паннини, Джованни Батиста Пиранези, Юбер Робер и многие другие. Иногда они изображали на своих полотнах подлинные развалины, иногда кое-что придумывали и добавляли для придания большей романтичности своим работам, но не отклонялись в своих фантазиях слишком далеко в сторону от избранного сюжета.

Люди издревле тянулись ко всему неизведанному, загадочному и таинственному. А где можно обнаружить всё это, если не в, фигурально выражаясь, заросших мхом забвения объектах, где когда-то мирно текла, или напротив, бурно кипела жизнь, но от которых теперь остались лишь одни руины? Полотна с изображением романтических руин пользовались большой популярностью в XVII-XIX веках, да и сейчас они неплохо смотрятся.

Художники-руинисты создали огромное количество картин, и если кто-то захочет посмотреть их творения, то это легко сделать, набрав в браузере компьютера, например, “картины художников-руинистов”. Будет выдана масса сайтов, где собраны их работы.

А теперь самое время вернуться к необитаемому дому в Gerritsen Neighborhood. Он стоит в самом начале Gain Court. Этот серого цвета, низенький, односемейный дом был построен в 1940 году на участке земли в 0.35 акра. Его задний фасад обращен к узкой полоске земли, отделенной от подступающей воды гнилыми сваями и досками. В одном месте сваи и доски отсутствуют и земля там провалилась в образовавшуюся дыру.

Сбоку от дома расположен небольшой участок, заросший дикой травой, над которой возвышаются три засохших дерева с раскоряченными, черными ветвями. Участок огорожен сеткой, с зацепившимися за нее вьюнками с лиловыми граммофончиками и диким виноградом. Вероятно, дом был покинут после урагана Сэнди.

Я подошел к его входной двери покрашенной белой, ныне облупившейся краской, на которой было грубо процарапано: “Please stay out. Building is not occupied”, а сверху номер телефона. На двери висел цифровой замок. Я постоял около дома, глянул на прощание на его унылые, серые стены и ушел.

Завернул на соседнюю Noel Avenue и почти сразу же наткнулся на еще один заброшенный дом. Но он выглядел совершенно иначе по сравненияию с тем, от которого я только что отошел. Если тот был низеньким, непрезентабельным и приземистым, будто старался не попадаться на глаза, скрыться и спрятаться, то этот выглядел выставленным напоказ великаном, да еще возведенным на высоком каменном фундаменте. Это был солидный, двухэтажный, наверняка когда-то богатый особняк, привыкший выделяться на фоне своих более скромных соседей. Однако, вероятно, несколько лет назад, он был покинут. После этого весь особняк был закутан в синтетическую мешковину, испещренную многочисленными надписями компании Lowe’s, поставляющей различные матриалы для ремонта домов. Теперь же мешковина свисала со стен косматыми драными лохмотьями, из-под которых беззвучно кричали большими, черными, раззявленными, беззубыми ртами дверные и оконные проёмы. И это превращало дом из бывшего горделивого красавца в неопрятного, нечесаного, больного бомжа, если применимо такое сравнение к сооружению, предназначенному для жилья.
У некрашеного, серого деревянного забора, отделяющего дом от улицы стоял облупленный пикап Шевроле 1992 года.

Единственным свидетельством былого расцвета и подлинным украшением приусадебного участка служил великолепный, старый, и могучий кедр. Кто и когда посадил этого обитателя густых лесов и тайги в бруклинскую землю, является для меня загадкой. Однако, без сомнения, это было сделано очень давно.

Совершенно случайно я обнаружил большую, размером с кулак, шишку этого реликта, вколоченную в алюминиевую трубу у забора. Видимо дятел шелушил ее. Да не заметил один орешек, который сохранился между оттопыренных толстых чешуек.

Было ясно, что кедр переживет и разрушающийся особняк и его соседей, если люди его не загубят.

Думаю, не стоит лишний раз говорить, что всё увиденное я сфотографировал. Вероятно, у меня есть некоторые основания отнести и себя к руинистам. Звучит не очень презентабельно, но что тут поделаешь. Одно лишь хочу подчеркнуть: картины художников-руинистов, точно так же, как и работы их последователей фотодокументалистов и фотореалистов, по моему глубокому убеждению, всегда дают пищу для раздумий и размышлений.