О, женщины…

Везучий случай

Случилось это в первой половине шестидесятых годов прошлого века. Был я тогда неженатым младшим научным сотрудинком Киргизского научно-исследовательского института акушерства и педиатрии во Фрунзе и приехал в отпуск в дом отдыха на Иссык-Куле по профсоюзной путевке. Стоила она смешные деньги, рублей 12-14, точно уже не помню, но и зарплата у меня тогда была вообще обхохочешься - 80 рублей в месяц. Так что дальше Иссык-куля я при всем желании уехать не мог. Однако должен сказать, что соленое озеро Иссык-куль, которое вполне заслуженно называли жемчужиной Киргизии было и, надеюсь, осталось, действительно замечательным, чудесным, красивым и уникальным местом. Я и сейчас с удовольствием туда бы съездил.

Условия в доме отдыха соответствовали цене путевки. Я жил в одной из четырехместных брезентовых палаток, установленных в два длинных ряда вдоль берега озера. Все удобства, понятное дело, находились рядом. И только столовая размещалась в стационарном помещении. Но я был молод, здоров и всё меня устраивало. Я наслаждался купанием в озере и вовсю флиртовал с молодыми девицами.

И вот однажды прихожу я утречком на пляж и вижу двух киригизских упитанных мадонн, лет за пятьдесят каждой.

Дамы пришли купаться, сняли платья и остались в трусах, но без лифчиков, которые по всей видимости вообще никогда не носили. Пышные груди у них свисали чуть не до пупа. Вероятно, это были жены каких-нибудь особо отличившихся чабанов, которым выделили бесплатные путевки в дом отдыха. Вот они и спустились с высокогорных отгонных пастбищ в тех самых одеждах, которые носили в своих юртах, оставив мужей пасти овец.

Но перед тем, как зайти в воду, они решили сфотографироваться в таком виде на память у бродящего вдоль берега фотографа, как это было принято в те, брежневские еще времена.
О нудистских пляжах мы тогда слыхом не слыхивали. Это сейчас на курортных пляжах Европы и Америки мы насмотрелись на разного возраста дам, загорающих топлесс. Тогда это было невиданным событием.

Как суетился фотограф, разгоняя зевак, которые мешали ему заснять этих двух наивных женщин, впервые в жизни попавших на пляж, где все ходили полуголыми! Он спешил, пока они не передумали или пока кто-то из местных не отговорил их фотографироваться. Несомненно он снял бы их и бесплатно, а тут такой кадр да еще за деньги. Везучий случай!

Врачебная тайна

Начну с выписки из Википедии: Врачебная тайна - медицинское, правовое, социально-этическое понятие, представляющее собой запрет медицинскому работнику сообщать третьим лицам информацию о состоянии здоровья пациента, диагнозе, результатах обследования, самом факте обращения за медицинской помощью и сведений о личной жизни, полученных при обследовании и лечении.
Понятие о врачебной тайне существовало с древних времен и, в частности, было включено в клятву Гиппократа, котрую давали врачи в СССР при получении своего диплома.
В советские времена доступ в родильный дом посторонним лицам, включая мужа и ближайших родственников, был категорически запрещен. Объяснялось это возможностью случайного заноса какой-либо инфекции в родильное отделение.
Поэтому обмен информацией между родильницами и родственниками осуществлялся с помощью записочек. У нас в семье, например, сохранился листок из тетради в клеточку, на котором мой папа написал моей маме в роддом коротенькое восторженно-лирическое письмецо в связи с рождением первенца, то есть меня.
Общаться можно было также и просто путем переговоров через окно палаты. А что делать, если послеродовая палата находится на третьем этаже? Приходится кричать.
Хорошо помню, как молодая мама высунувшись из окна третьего этажа огромного пятиэтажного корпуса Республиканского института акушерства и гинекологии Минздрава Узбекской ССР в Ташкенте, где работал много лет, громко сообщала мужу: “Доченька здоровенькая, на тебя похожа. Только молока у меня еще маловато. Родила нормально, но вся разорвалась, меня целый час зашивали! ” Видимо, хотела вызвать сочувствие у мужа, хотя некоторые детали, по моему мнению, ему знать было и не обязательно. А под окнами стояли мужья, бабушки и дедушки других молодых мам, и те им тоже что-то кричали. И все друг друга слышали.
Потом после выписки молодые мамы удивлялась, откуда всем соседям и знакомым известно, что с ними было.

Вы этого не замечали?

Девятого марта 1995 года, перед близким уже отъездом в Америку, ехал я в переполненном поезде ташкентского метро с работы. За три секунды до этого в вагон меня довольно грубо втолкнула тычком в спину крупная, молодая женщина с растрепанными, крашеными хной, волосами, одетая в затертое бежевое пальто. Когда я подбегал к поезду, механический голос сообщал, что двери закрываются.

Очутившись в последний момент в вагоне, я вцепился в хромированный поручень над головой, а зудевшую от тычка спину мне тем временем разминала своим бюстом протискивающаяся в середину вагона крашеная дама. Я закрепился на месте, сделал глубокий вдох и увидел сидящую напротив красивую голубоглазую блондинку лет тридцати пяти. Я невольно задержал на ней вызгляд, но… На лице ее была написана усталость, углы рта тоскливо опущены, глаза потухшие. Узкая, с длинными, тонкими пальцами, но красная, в ципках, рука, была безвольно брошена поверх дешевой, потерявшей от ветхости форму, сумки, сделанной из черного кожзаменителя. Темносиний, старушечий, поношенный плащ с облезлыми пуговицами, только подчеркивал дикое несответствие ее одежды и внешности и совершенно ей не подходил.

- Такой красивой женщине ласкать бы взгляд, - подумал я, - приносить радость своим присутствием, а она вызывает лишь сочувствие.

Я стал смотреть по сторонам. И не увидел ни одной женщины с блестящими глазами, улыбкой на губах или просто с лицом, отражающим внутреннюю удовлетворенность, готовность радоваться и улыбаться. Все были задумчивы, утомлены, погружены в себя, в свои заботы и проблемы. И мужчины, и женщины уже давно забыли о вчерашнем празднике, о здравицах и тостах, произнесенных в честь дорогих и любимых, об ушедшем, единственном в году, женском дне. Ничто о нем не напоминало в тот будний вечер. Никаких следов. С этим воспоминанием я и уехал.

Однако оно не покидает меня по сей день по той простой причине, что в нью-йоркском метро по вечерам я вижу ту же самую картину: женщины, впрочем, как и мужчины, вымотаны и замучены, только одеты иначе, почти всю дорогу спят на ходу, бессильно свесив головы. Все отдано работе, ни на что другое уже нет сил. Но может быть это только мое впечатление. Вы этого не замечали?

I’m freezing

Произошло это лет пять-шесть назад. Шел я прохладным, февральским утром по Шестой авеню в Манхэттене. День стоял довольно пасмурный, было минус два по Цельсию. Как всегда на улице было много народа. Неожиданно позади себя я услышал, как кто-то тоненьким голоском что-то бормочет себе под нос, вроде как причитает. Через несколько шагов меня обогнала молодая чернокожая женщина в теплом пальто и шляпке, которая все время заунывно приговаривала: «U-u-u, I’m freezing». А потом после небольшой паузы: «Mama…, papa. U-u-u, I’m freezing… Mama…, papa». И так довольно громко, однообразно и постоянно.

В это время я проходил мимо Центра Иммиграции и Натурализации. У входа в огромное здание переминались с ноги на ногу дышащие друг другу в затылок люди. Я вспомнил, что когда-то тоже отстоял свое, и неоднократно, в этой очереди. Сразу всплыло в памяти сколько нервов здесь было потрачено, когда выяснилось, что нерадивые и бестолковые делопроизводительнцы потеряли наши документы, сколько времени было убито на повторные сдачи отпечатков пальцев, не говоря уже о деньгах.

К этому моменту моя замерзающая на ходу незнакомка свернула с тротуара и направилась в хвост очереди. А я подумал, что может она недавно приехала в Нью-Йорк откуда-нибудь с Ямайки или из Гайаны, где говорят по-английски и стоит вечное лето. А может из Мексики или Гватемалы, где тоже всегда тепло. Теперь, естественно, мерзнет, бедняжка.

- Вот бы тебя в Сибирь на пару деньков, - мысленно перенес я ее в Новосибирск, где родился и вырос, - тогда бы ты поняла, что такое «I’m freezing», когда на улице трещит мороз под сорок градусов. А что для сибиряка минус два? Теплынь. Но и сорокаградусный мороз, я думаю, никому не страшен, если одеться потеплее.

Однако к холоду моей незнакомой южанке приготовиться надо. Ведь сколько этой неженке еще предстоит принять ледяных душей и не замерзнуть, не завять под ушатами холодной воды, которые наверняка выльют на нее в Центре Иммиграции и Натурализации ее более удачливые соплеменницы, одному Господу известно. Душу-то не укутаешь в меховую шубу.

Ого-го

Я стоял прижатый к двери в переполненном вагоне нью-йоркского метро. На очередной станции в вагон протиснулся пожилой мужчина. Встал, держась за верхний поручень, напротив молодой женщины. Она предложила ему сесть. Но он наотрез отказался. Хотел, видимо, показать, что он еще ого-го. Могу, дескать, и постоять. Застыл молодецки. А ширинка у него был расстегнута и находилась почти на уровне глаз пассажирки. Она отвернулась и уставилась в потолок. И тоже застыла. Через пару остановок я вышел.