ТЭЦ дымит, как черт кадит

Когда на меня нападает хандра, что, к сожалению, случается нередко, я сажусь за руль и отправляюсь в Бруклинский музей искусств. Для меня нет лучшего места, чтобы поднять настроение. Частично этим обстоятельством объясняется тот факт, что я бывал там несчетное количество раз. И никогда об этом не пожалел, хотя многие картины, находящиеся в постоянной экспозиции, мне хорошо знакомы. В этом замечательном музее всегда можно увидеть что-то новенькое и интересное. И это позволяет отвлечься от серых будней и нередко дает пищу для ума.

Свое последнее посещение музея я начал с обхода Beaux-Arts Court, находящегося на третьем этаже. Там развешаны картины, отражающие разные жанры живописи. И сразу же остановился около первой на моем пути. Это были “Березы” работы Абрама Маневича. Пейзаж завораживал, и я картину сфотографировал, для себя, чтобы потом в любой момент просто на нее взглянуть.

Следующей, около которой я остановился, была картина “Mennon and Butterflies”, написанная Куртом Зелигманом в сюрреалистическом стиле. Картина привлекла меня своей загадочностью, и я ее тоже сфотографировал.

Так я обошел весь зал по кругу, в очередной раз посмотрел на гигантские полотна Василия Верещагина, посвященные событиям русско-турецкой войны 1877-78 годов, и поднялся на четвертый этаж в зал современного искусства.

И там остановился около картины Мориса Киша “Job hunters”, на которой на фоне промышленного пейзажа и дымящихся труб, были изображены люди, пришедшие на завод в поисках работы.

Эти три совершенно разные картины привлекли мое наибольшее внимание, и когда я стал читать, потом уже, об их авторах, оказалось, что все трое - евреи. Такое вот странное совпадение, хотя, честное слово, я об этом совершенно не думал, когда надолго останавливался около их произведений.

Биографии у этих людей абсолютно разные. Абрам Маневич родился в белорусском городке Мстиславль в 1881 году. Учился в Киевском художественном училище, а затем окончил Художественную академию в Мюнхене. Через несколько лет сумел создать собственную изобразительную манеру и добился успеха как художник. В годы Гражданской войны во время одного из погромов на Украине был убит его сын, и он с женой и дочерью эмигрировал в Соединенные Штаты, где приобрел достаточно широкую известность. Его картины хранятся во многих крупнейших музеях мира и в частных коллекциях. В Америке от прожил до конца своих дней. Умер в Бронксе в 1942 году.

Курт Зелигманн родился в 1900 году в Базеле в еврейской семье успешного торговца мебелью. Он учился в Цюрихе в Школе изящных искусств, но вынужден был бросить учебу, чтобы помогать своему отцу вести бизнес.

В 1929 году он уезжает в Париж, где знакомится с Гансом Арпом и Максом Эрнстом, которые открыли для него сюрреалистическое искусство. Через пять лет он был принят Андре Бретоном в ряды сюрреалистического движения.

В самом начале Второй мировой войны Зелигманн с семьей уезжает в США. Он активно помогает своим друзьям-сюрреалистам покинуть оккупированную Фрнацию, чтобы избежать преследований нацистов, считавишх сюрреализм дегенеративным искусством. В Америке он добивается заметного успеха, его картины выставляются во многих картинных галереях страны. Он не только много работает как художник, но также занимается и педагогической деятельностью, в частности, в 1953-58 годах преподает в отделении дизайна в Бруклинском колледже. Курт Зелигманн погиб в 1962 году при неясных обстоятельствах.

Картина “Mennon and Butterflies” по словам художника родилась под впечатлением увиденных им “циклонических пейзажей” необъятных, открытых и пустынных просторов Юго-Запада Соединенных Штатов. В сюжете картины Зелигманн использовал один из скандинавских мифов, в котором бог грома и бури Тор путешествует по многим странам и землям подобно легендарной бабочке Меннон. Вертикальные, закрученные формы на картине символизируют постоянный и неровный её полет.

Наконец, автор картины “Job hunters”, написанной в годы Великой депрессии, Морис (Мойше) Киш родился в 1895 году в Двинске (ныне Даугавпилс, Латвия). В конце 19-го века Двинск был бедным еврейским местечком, в котором жили мелкие ремесленники, в большинстве портные и сапожники. Киш приехал в США подростком и перепробовал много профессий. Он писал стихи, занимался любительским боксом, был инструктором танцев и фабричным рабочим. Но любовь к живописи победила все остальное. Он учился изобразительному искусству в нью-йоркском университете Cooper Union и в Национальной Академии дизайна.

Приобрел известность как мастер городского и промышленного пейзажа, а также жанровых сцен. На своих полотнах он рассказывал истории из жизни индустриальных рабочих и сам в свое время был рабочим активистом. Умер Морис Киш в Нью-Йорке в 1987 году.

Меня в картине “Job hunters”, магнетически притягивали тщательно выписанные понурые спины безработных, одетых в одинаковые, вроде бы добротные, пальто. У некоторых с поднятыми воротниками. На улице явно было морозно. Люди двигались в сторону какой-то высокой металлической конструкции, похожей на странный дом без стен на первом этаже, где от холода не было никакой защиты. Они шли сквозь это бездушное, мертвенное сооружение в надежде устроиться на работу в далекий цех, над которым дымили трубы.

Я так долго простоял около этой картины, что успел втиснуться в толпу безработных, замерзнуть вместе с ними и почувствовать холодок на душе, который, вероятно, чувствовали и они. Безнадёгой веяло вокруг, хотя в отличие от своих соседей в толпе, я точно знал, что вскоре наступят совсем другие, гораздо более оптимистичные времена.

И тут я очнулся и вспомнил про заводские, индустриальные пейзажи моего друга, замечательного художника Михаила Звягина. Он чрезвычайно разносторонний живописец, прекрасный пейзажист, который не чурался абстрактной живописи, русского лубка и политической сатиры. И в то же время огромное место в его творчестве занимает индустриальный пейзаж. Там не было безработных, наоборот, там вкалывали в три смены, но царила та же безнадега, хотя людям постоянно втолковывали, что впереди их ждет светлое коммунистическое будущее. Правда, где-то далеко за горизонтом.

Вот его картина “Утренняя смена”. Мы видим заводские корпуса, вытянувшиеся вдоль берега реки, густо дымящие трубы, в том числе знаменитые “лисьи хвосты” - особо ядовитые рыжие дымы, а в нижней части полотна можно разглядеть крошечных, лишь контурно обозначенных, лишенных индивидуальности человечков - наших работяг-пролетариев, спешащих на утреннюю смену. И таким их изображением в виде некой бесформенной массы, мастер наглядно показывает отношение государства к своему рабочему люду.

Индустриальный пейзаж появился в связи в развитием большого промышленного и городского строительства. Художники не могли пройти мимо таких масштабных изменений в среде, окружающей человека. Промышленный пейзаж можно встретить уже в творчестве импрессионистов, но наибольшее развитие этот вид живописи получил в СССР, в период активно насаждаемого социалистического реализма.

Пейзажи такого рода, выполненные в оптимистической, мажорной тональности, сделались пропуском для художников в большой мир советского искусства. Подобные пейзажи поддерживались государством, на них поступали заказы, их охотно принимали на выставки, ими украшали кабинеты директоров предприятий, вестибюли и залы административных зданий.

Трудно, конечно, отрицать, что индустриальные, заводские пейзажи отражали и отражают развитие мирового технического прогресса. С другой стороны, если они действительно правдиво показывают не только стройки, но жизнь и место людей в непрерывно изменяющейся окружающей среде, как это делал Михаил Звягин, то можно увидеть насколько враждебными бывают эти изменения для человека, когда его считают простым винтиком, обслуживающим государственную машину, или являющегося объектом, обеспечивающим крупным корпорациям и бизнесам получение прибыли.

В качестве примеров, подтверждающих эту мысль, показываю без всяких комментариев еще три промышленных пейзажа из множества других, написанных в шестидесятых-семидесятых годах прошлого века Михаилом Звягиным. Это “Утро. Фабрика”, “Заводская окраина” и “Плоты гонят”. Хочу лишь обратить ваше внимание, уважаемые читатели, на многочисленные дымы на его картинах. Недаром у нас говорили, что ТЭЦ дымит, как черт кадит. И не только ТЭЦ. И все этим дышали. Стоит подчеркнуть также, что реализм, представленный в этих работах, требовал от художника в те советские времена немалой смелости. Он и сейчас не оставил работу над этой тематикой.

Завершая статью, полагаю уместным добавить несколько слов касательно индустриального пейзажа, который вроде бы близок городскому, но отличается от него тем, что ему присущ “дух индустриализма”, когда на картинах изображаются заводские корпуса, котлованы и плотины, мосты, железнодорожные пути, разнообразные стройки и подъемные краны.

Наконец, следует сказать, что промышленный пейзаж не является вотчиной только живописцев. Многие фотохудожники уделяют этому жанру немалое внимание. Не могу, к сожалению, отнести себя к этой почетной когорте деятелей искусства, но фотографирую я много. Надеюсь, читатели меня простят за то, что я не удержался от соблазна приложить к статье пару собственных фотографий на эту тему.