Молодость души

В предпоследнюю субботу сентября в Kings Bay Library, расположенной по адресу 3650 Nostrand Avenue, состоялась презентация произведений членов Еврейской гильдии искусств и ремесел Людмилы Шамис и Матвея Соловьева с Ниной Цыпиной. У первых двух - юбилей. Им исполнилось по 85 лет. Но глядя на представленные для обозрения работы, ни за что не скажешь, что их создатели - люди солидного возраста. Они молоды душою. От их произведений веет юношеским задором, жизнерадостностью, оптимизмом и, конечно же, большим мастерством.

В конференцзале библиотеки не было ни одного свободного места. У юбиляров, вступивших в Гильдию чуть ли не с самого момента ее образования, за годы сотрудничества с этой замечательной организацией прошло немало персональных и совместных выставок, которые всегда привлекали внимание множества зрителей. В результате они приобрели огромное количество друзей и поклонников, которые и собрались в зале поприветствовать этих незаурядных, творчески одаренных людей.

Основное поле их деятельности - прикладное искусство. Но не только, о чем я скажу несколько позже.

Матвей Соловьев принес на выставку около двух десятков чрезвычайно оригинальных комплектов шахмат собственного изготовления. При их создании он проявил неистощимую фантазию, украшенную хорошим чувством юмора. В дело у него идут самые неожиданные вещи, которые, казалось бы, кроме своего единственно утилитарного предназначения не годны ни на что. Но настоящий художник и мастер нашел для них, я бы сказал, не менее достойное применение, чем то, ради которого они были сделаны. Он сотворил удивительные шахматные фигуры из наперстков и булавок, зубных щеток, игрушечных лягушек, миниатюрных теннисных ракеток, ластиков, карандашей и точилок, пуговиц, солонок и перечниц и прочих заурядных вещей, которые мы обычно и привычно практически каждодневно используем в быту. Он разглядел в них своеобразную красоту и эстетическую привлекательность и показал нам их с совершенно необычной стороны.

Несколько лет назад жизнь свела его с президентом Всеамериканского общества коллекционеров шахмат. С тех пор он и сам является членом этого общества.

В последнее время Матвей увлекся изготовлением менор, и здесь тоже в полной мере проявился его удивительный талант создавать из обычных вещей настоящие, неповторимые и оригинальные произведения искусства. Ярким примером этого может служить чудесная менора из чайных ложек.

Помимо этого, он вместе со своей женой Ниной Цыпиной создает необыкновенно привлекательные, эстетически совершенные произведения из ракушек. Техническая, ручная работа с твердокаменными створками и раковинами достается Матвею, а сюжетные придумки нередко принадлежат Нине. Хотя деление это чисто условное, ибо на самом деле Матвей и Нина - неразделимый творческий и жизненный союз. Отличным примером их совместной работы на поприще прикладного искусства может служить “Маленький сувенир” - три цветка, созданных из разноцветных ракушек. Этот скромный букетик завораживает своей композиционной завершенностью, воздушностью и необыкновеной нежностью. Не менее замечательна, хрупка и элегантна композиция под названием “Сирень”.


Матвей родился в Бобруйске, во время войны в эвакуации жил с матерью, братом и сестрой на Урале в Кыштыме. Сразу после освобождения Белоруссии от фашистских захватчиков вернулся в родной город и был принят на местный завод учеником электрика. Тогда и появилась первая запись в его трудовой книжке, а было ему в то время 13 лет. С тех пор его трудовой стаж ни разу не прерывался вплоть до выхода на пенсию. Не прекращая работать, он окончил техникум, а потом институт. Стал инженером-электриком и в этом качестве отработал 40 лет на Московском прожекторном заводе, дойдя до должности главного инженера конструкторского бюро завода. Дважды был награжден знаком “Лучший рационализатор Москвы”. Недаром во время презентации выставки о нем было сказано: “Где Матвей - там свет”.

Помимо всего прочего, Матвей - замечательный спортсмен. В молодости занимался боксом и гимнастикой, а позднее тяжелой атлетикой. Уже в Америке выступая на Всеамериканских соревнованиях и Панамериканских чемпионатах завоевал в своей возрастной категории 5 золотых и 4 серебряных медали, а также серебряную медаль на Всемирной Олимпиаде ветеранов спорта в Австралии. И это после операции на сердце! Такого мог добиться только очень сильный духом человек. Но именно таким и является Матвей Соловьев.

А недавно вышла в свет его книга “Воспоминания длиною в жизнь”. Ему есть, что вспомнить.

Другая участница выставки, Людмила Шамис представила много изумительных работ из соломки. Из этого простого природного материала она создает настоящие шедевры.

В ее руках простые, высохшие соломинки превращаются в живых жар-птиц, букеты цветов, грозди винограда, соблазнительные фрукты, семисвечники и даже в самовары. Они богаты в колористическом плане, переливаются всеми оттенками золотистого и серебристого, будто возвращают людям те солнечные лучи, которые впитали в себя, когда соломинками зрели на ниве или в поле.

Произведения Людмилы создают ощущение легкости и воздушности. Но за каждым из них стоит долгий и кропотливый труд. Ведь каждую соломинку надо было расщепить, разгладить, а потом еще и прожарить, чтобы добиться нужного цветового оттенка. И это самый простой, подготовительный этап работы, ибо из полученных хрупких, почти невесомых заготовок нужно создать мозаичную картину, выглядящую как единое целое.

Но итоги труда Людмилы, требующего большого терпения, упорства и усидчивости, впечатляющи. Ее восхитительные, мастерски выполненные произведения, надолго врезаются в память. Они все очень хороши, но лично мне особенно запомнились “Птица на ветке”, “Самовар” и “Корзина с вьюнками”, да и многие другие. Долго перечислять.

Помимо работ из соломки Людмила представила на выставке и десяток своих, очень хороших живописных произведений.

Родилась она в Мариуполе, рисовать любила с детства. Однако, художником не стала. Она поступила в Киевский технологический институт легкой промышленности, и после его окончания работала инженером. Но любовь к искусству в ней не угасала никогда. Еще до эмиграции она создала свои первые произведения из соломки. А когда было принято решение уехать, по почте отправила в Соединенные Штаты две коробки с соломкой, видимо, опасаясь не найти в Америке столь дефицитный матриал.

Естественно, вся запасенная таким образом соломка давно закончилась. Пришлось перейти на местную. По этой причине, как кто-то заметил на презентации, ее муж постоянно ходит с косой, заготавливая солому для изделий своей жены. Так что если вы, уважаемые читатели, где-то случайно в потемках встретите человека с косой на плече, не пугайтесь. Это Вилли - муж Людмилы вышел на сенозаготовки.

Ну, а если отставить шутки в сторону, то можно смело сказать, что развернутая сейчас в библиотеке выставка призведений искусства есть результат совместной работы двух замечательных семейных пар, ибо без взаимной поддержки и участия она бы не состоялась.

Выставка продлится до 6 октября текущего года, и я не сомневаюсь в том, что каждый, кто заглянет в конференцзал зал Kings Bay Library, получит истинное наслаждение и удовольствие.

Сто лет назад

В канун столетия Октябрьской революции в печати появилось немало статей, посвященных грядущей круглой дате. Однако перед этим действительно историческим событием произошла другая, тоже судьбоносная, февральская революция, о которой незаслуженно, по-моему, говорят и пишут гораздо меньше.

Я не историк и не могу сказать ничего нового об этих важнейших в истории России событиях. Но я довольно много читал о том невероятном, потрясающем и трагическом времени. Времени коренных перемен в жизни огромной страны, времени тяжелых разочарований и несбывшихся надежд. Эпоха, когда рушились устои и менялся привычный миропорядок. В коротком промежутке между двумя революциями в России бурлила и кипела политическая жизнь, это было время подлинной свободы, когда многочисленные партии боролись за власть. И мне представляется очень интересным посмотреть на происходившее тогда глазами людей того времени. Отличным проводником по перипетиям ушедшей в историю эпохи могут служить почтовые открытки, на которых печатались фотографии и рисунки, отображавшие злобу дня.

И я не в первый уже раз обращаюсь к собранию открыток моего доброго знакомого, очень интересного, незаурядного человека, коллекционера с полувековым стажем Владимира Влагина. Нужно отметить, что открыток, показывающих события того времени, было выпущено достаточно много, но вот сколько их сохранилось за прошешие сто лет, я сказать затрудняюсь. Вероятнее всего - мало, и только у коллекционеров.

Для начала хочу очень кратко напомнить о произошедших тогда событиях. В результате череды все нараставших массовых митингов и забастовок, переросших в вооруженное восстание, перед Государственной Думой встал вопрос перейти ли на сторону восставших или, сохранив лояльность царскому режиму, погибнуть вместе с ним. В ночь на 28 февраля 1917 года созданный под председательством октябриста М. Родзянко Временный комитет государственной Думы объявил, что приступает к созданию Временного правительства.

В то же самое время организуется Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, который возглавил Николай Чхеидзе. Кстати, я думаю, что вряд ли кто из читателей газеты представляет себе, как выглядел этот активный политический деятель, глава фракции меньшевиков в Государственной Думе 4-го созыва. Но есть открытка того времени с его портретом.

Однако вернемся к мартовским событиям 1917 года. Второго числа этого месяца Николай II отрекся от престола. После этого формируется Временное правительство, во главе с князем Львовым.
В стране возникло двоевластие.

Заслуживает упоминаня тот факт, что в новом правительстве пост министра юстиции занимает Александр Керенский и уже буквально на следующий день, 3-го марта 1917 года он объявляет “еврейское равноправие во всей полноте”.

И тут стоит рассказать об уникальной открытке, хотя казалось бы в ней нет ничего особенного. По сути - это фотография некоего молодого человека, в верхней части которой сделана от руки надпись чернилами или тушью: Шмуль Вольковичъ Зайчикъ. Самое интересное можно увидеть на обратной стороне этого снимка, который был сделан в фотографии З.И.Немировского в городе Бобринце. Там напечатан на машинке следующий текст: “Предъявитель сего житель города Бобринца Шмуль Вольковичъ Зайчикъ, что подписью и приложенiемъ печати удостоверяю Iюня 7 дня 1917 года”. Далее идет подпись и печать, на которой по кругу написано: Начальника Бобринецкой городской милиции печать. Таким образом перед нами фактически удостоверение личности Шмуля Зайчика, его Photo ID, которого он ранее не имел.


А теперь вернемся в первые дни после свержения монархии в России. Сохранилась открытка, показывающая прохождение войск церемониальным маршем во время присяги правительству 19 марта 1917 года в Москве. На площади около Кремля солдаты месят довольно глубокий снег. На другой открытке зафиксирован один из дней революции в Москве на Тверской улице. На третьей запечатлен для истории день празднования революции 12 марта 1917 года также в Москве на Страстной площади. И еще одна очень интересная и редкая открытка с изображением представителей еврейских обществ во время праздника революции в Москве.

В этом же ряду находится открытка с представителями солдатских и рабочих депутатов во главе с комендантом Москвы Н.М.Кишкиным (стоит в меховой шапке в первом ряду) и командующим Московским военным округом полковником А.Е.Грузиновым (сидит на коне за Кишкиным). Первый был видным деятелем Конституционно-демократической партии, то есть кадетом, и министром государственного призрения во Временном правительстве, вероятно, потому, что по образованию был врачом. Второй в марте 1917 года принял на Красной площади в Москве парад революционных войск, а затем был назначен приказом военного и морского министра Временного правительства А.И.Гучкова командующим Московским военным округом. Однако уже в апреле того же года подал в отставку не согласившись с действиями Совета солдатских депутатов.

Признаюсь честно, до знакомства с коллекцией Владимира Влагина я ничего не знал об этих двух людях, а ведь они, каждый на своем месте, долго или не очень, но творили историю России, были в свое время известными политическими или военными деятелями, хотя и не первого ранга.

Теперь, думаю, уместно вспомнить афоризм Конфуция, который сказал: “Не дай вам бог жить в эпоху перемен”. Материальное положение людей в России в условиях неразберихи, паралича государственной власти и продолжающейся войны было тяжелым. И вот мы видим митинг женщин-солдаток, проходивший на Невском проспекте в Петрограде 9 апреля 1917 года. Этот снимок был сделан румынским коммунистом, участником Октябрьской революции в России Ионом Дик-Дическу. Демонстранты выступают за совет рабочих и солдатских депутатов и требуют прибавки “пойка” “да”, как написано на транаспаранте, вероятнее всего, 80-ти рублей. Сумму трудно разобрать, поскольку ткань, на которой написан лозунг, в этом месте образовала складку. Мои попытки найти в Интернете аналогичный лозунг на других открытках или фотографиях, чтобы уточнить какой величины паёк в денежном выражении хотели получать митингующие, не увенчались успехом. И это лишнее свидетельство редкости подобных открыток. Текстовой информации об этом я тоже не нашел. Хотя, вероятно, при настойчивых поисках можно что-то обнаружить. Стоит также обратить внимание на грамматические ошибки в тексте, наглядно показывающие уровень грамотности вышедших на улицу простых людей.

В марте же месяце Петроградский Совет рабочих и крестьянских депутатов принял решение о торжественном захоронении жертв революции, в котором призывалось участововать все население столицы. Мероприятие переносилось несколько раз, пока не было принято окончательное решение похоронить погибших 23 марта 1917 года на Марсовом поле. На церемонии присутствовали части столичного гарнизона с оркестрами, в городе была остановлена работа промышленных и торговых предприятий, не ходили трамваи. Мероприятию было придано общегосударственное значение. Жертвы революционных событий были похоронены в братских могилах, мимо которых прошло около восьмисот тысяч человек. У могил отметились и Министры Временного правительства.

Фотографы и издательства не могли обойти стороной это грандиозное и хорошо организованное событие. Было выпущено много открыток, показывающих отдельные этапы происходившего.

Не прошло и двух месяцев с начала революционных преобразований в стране, как разразился Апрельский кризис. Возник он в результате того, что министр иностранных дел Временного правительства Милюков обратился к союзным государствам с нотой, в которой обещал им вести войну до победного конца. В ответ на это 21 апреля прошли многотысячные митинги, причем противники продолжения войны выступали под лозунгом “Долой Временное правительство!”, а сторонники несли плакаты с призывом “Доверие Временному правительству!” Начались стычки, приведшие к гибели людей. И вот выпускается открытка, запечатлевшая похороны одной из жертв тех событий с надписью “Вечный позор братоубийце. 21 апреля 1917 года”.

Однако, в те времена происходили не только печальные события. Во всей стране был отмечен праздник 1-го мая. Прошли многочисленные демонстрации, на которых люди несли транспаранты с надписями “Да здравствует демократическая республика”, “Да здравствует социализм”, “Жизнь за свободу угнетенных народов” и тому подобное. Энтузиазм был велик.


Велики были и ожидания. Но ситуация становилась только хуже. И вот в июне по стране прокатились массовые митинги с призывом “Долой 10 министров-капиталистов”. Но главным требованием митингующих было скорейшее завершение войны и решение земельного вопроса путем раздачи государственного земельного фонда крестьянам и общинам. Лозунг “Земля и воля!” был чрезвычайно актуален.

И опять это все мы видим на открытках того времени.

В завершении статьи я хочу отойти от политики. Ведь жизнь, несмотря ни на что, продолжалась. Люди занимались семейными делами, работали, растили детей и, конечно, влюблялись. Мне хочется привести текст одного письма какого-то частного человека, где он пишет вовсе не о революции и прочих глобальных проблемах, а просто о делах житейских. А так как это краткое послание было написано на открытке, которую мог прочитать любой почтовый работник, занимавшийся ее отправлением, то я, опубликовав содержание письма, не нарушу тайну частной переписки. Открытка потому и называется открыткой, что текст, на ней написанный, открыт и доступен для всех.

Итак: Каневъ, 12 сентября 1917 года. Аделаиде Евзеровне Морозовой (Глинская ул. д.Зобина) г.Ромны Полт. губ.
Милая Адоличка
Прости, что молчал. Все время находился в неопределенном положении. Наконец, сегодня получил оффиц. телеграмму. Завтра выеду Гадячъ, а на “сукесъ” буду дома. Адоличка! Масса шансовъ была на стороне Канева, но мое чувство к тебе выше всего и я решил перевестись в Гадячъ.

Последние строчки этого послания слились друг с другом и совершенно нечитаемы, поэтому имя его автора осталось неизвестным. Хочется верить, что у него с Адоличкой всё сложилось.

ТЭЦ дымит, как черт кадит

Когда на меня нападает хандра, что, к сожалению, случается нередко, я сажусь за руль и отправляюсь в Бруклинский музей искусств. Для меня нет лучшего места, чтобы поднять настроение. Частично этим обстоятельством объясняется тот факт, что я бывал там несчетное количество раз. И никогда об этом не пожалел, хотя многие картины, находящиеся в постоянной экспозиции, мне хорошо знакомы. В этом замечательном музее всегда можно увидеть что-то новенькое и интересное. И это позволяет отвлечься от серых будней и нередко дает пищу для ума.

Свое последнее посещение музея я начал с обхода Beaux-Arts Court, находящегося на третьем этаже. Там развешаны картины, отражающие разные жанры живописи. И сразу же остановился около первой на моем пути. Это были “Березы” работы Абрама Маневича. Пейзаж завораживал, и я картину сфотографировал, для себя, чтобы потом в любой момент просто на нее взглянуть.

Следующей, около которой я остановился, была картина “Mennon and Butterflies”, написанная Куртом Зелигманом в сюрреалистическом стиле. Картина привлекла меня своей загадочностью, и я ее тоже сфотографировал.

Так я обошел весь зал по кругу, в очередной раз посмотрел на гигантские полотна Василия Верещагина, посвященные событиям русско-турецкой войны 1877-78 годов, и поднялся на четвертый этаж в зал современного искусства.

И там остановился около картины Мориса Киша “Job hunters”, на которой на фоне промышленного пейзажа и дымящихся труб, были изображены люди, пришедшие на завод в поисках работы.

Эти три совершенно разные картины привлекли мое наибольшее внимание, и когда я стал читать, потом уже, об их авторах, оказалось, что все трое - евреи. Такое вот странное совпадение, хотя, честное слово, я об этом совершенно не думал, когда надолго останавливался около их произведений.

Биографии у этих людей абсолютно разные. Абрам Маневич родился в белорусском городке Мстиславль в 1881 году. Учился в Киевском художественном училище, а затем окончил Художественную академию в Мюнхене. Через несколько лет сумел создать собственную изобразительную манеру и добился успеха как художник. В годы Гражданской войны во время одного из погромов на Украине был убит его сын, и он с женой и дочерью эмигрировал в Соединенные Штаты, где приобрел достаточно широкую известность. Его картины хранятся во многих крупнейших музеях мира и в частных коллекциях. В Америке от прожил до конца своих дней. Умер в Бронксе в 1942 году.

Курт Зелигманн родился в 1900 году в Базеле в еврейской семье успешного торговца мебелью. Он учился в Цюрихе в Школе изящных искусств, но вынужден был бросить учебу, чтобы помогать своему отцу вести бизнес.

В 1929 году он уезжает в Париж, где знакомится с Гансом Арпом и Максом Эрнстом, которые открыли для него сюрреалистическое искусство. Через пять лет он был принят Андре Бретоном в ряды сюрреалистического движения.

В самом начале Второй мировой войны Зелигманн с семьей уезжает в США. Он активно помогает своим друзьям-сюрреалистам покинуть оккупированную Фрнацию, чтобы избежать преследований нацистов, считавишх сюрреализм дегенеративным искусством. В Америке он добивается заметного успеха, его картины выставляются во многих картинных галереях страны. Он не только много работает как художник, но также занимается и педагогической деятельностью, в частности, в 1953-58 годах преподает в отделении дизайна в Бруклинском колледже. Курт Зелигманн погиб в 1962 году при неясных обстоятельствах.

Картина “Mennon and Butterflies” по словам художника родилась под впечатлением увиденных им “циклонических пейзажей” необъятных, открытых и пустынных просторов Юго-Запада Соединенных Штатов. В сюжете картины Зелигманн использовал один из скандинавских мифов, в котором бог грома и бури Тор путешествует по многим странам и землям подобно легендарной бабочке Меннон. Вертикальные, закрученные формы на картине символизируют постоянный и неровный её полет.

Наконец, автор картины “Job hunters”, написанной в годы Великой депрессии, Морис (Мойше) Киш родился в 1895 году в Двинске (ныне Даугавпилс, Латвия). В конце 19-го века Двинск был бедным еврейским местечком, в котором жили мелкие ремесленники, в большинстве портные и сапожники. Киш приехал в США подростком и перепробовал много профессий. Он писал стихи, занимался любительским боксом, был инструктором танцев и фабричным рабочим. Но любовь к живописи победила все остальное. Он учился изобразительному искусству в нью-йоркском университете Cooper Union и в Национальной Академии дизайна.

Приобрел известность как мастер городского и промышленного пейзажа, а также жанровых сцен. На своих полотнах он рассказывал истории из жизни индустриальных рабочих и сам в свое время был рабочим активистом. Умер Морис Киш в Нью-Йорке в 1987 году.

Меня в картине “Job hunters”, магнетически притягивали тщательно выписанные понурые спины безработных, одетых в одинаковые, вроде бы добротные, пальто. У некоторых с поднятыми воротниками. На улице явно было морозно. Люди двигались в сторону какой-то высокой металлической конструкции, похожей на странный дом без стен на первом этаже, где от холода не было никакой защиты. Они шли сквозь это бездушное, мертвенное сооружение в надежде устроиться на работу в далекий цех, над которым дымили трубы.

Я так долго простоял около этой картины, что успел втиснуться в толпу безработных, замерзнуть вместе с ними и почувствовать холодок на душе, который, вероятно, чувствовали и они. Безнадёгой веяло вокруг, хотя в отличие от своих соседей в толпе, я точно знал, что вскоре наступят совсем другие, гораздо более оптимистичные времена.

И тут я очнулся и вспомнил про заводские, индустриальные пейзажи моего друга, замечательного художника Михаила Звягина. Он чрезвычайно разносторонний живописец, прекрасный пейзажист, который не чурался абстрактной живописи, русского лубка и политической сатиры. И в то же время огромное место в его творчестве занимает индустриальный пейзаж. Там не было безработных, наоборот, там вкалывали в три смены, но царила та же безнадега, хотя людям постоянно втолковывали, что впереди их ждет светлое коммунистическое будущее. Правда, где-то далеко за горизонтом.

Вот его картина “Утренняя смена”. Мы видим заводские корпуса, вытянувшиеся вдоль берега реки, густо дымящие трубы, в том числе знаменитые “лисьи хвосты” - особо ядовитые рыжие дымы, а в нижней части полотна можно разглядеть крошечных, лишь контурно обозначенных, лишенных индивидуальности человечков - наших работяг-пролетариев, спешащих на утреннюю смену. И таким их изображением в виде некой бесформенной массы, мастер наглядно показывает отношение государства к своему рабочему люду.

Индустриальный пейзаж появился в связи в развитием большого промышленного и городского строительства. Художники не могли пройти мимо таких масштабных изменений в среде, окружающей человека. Промышленный пейзаж можно встретить уже в творчестве импрессионистов, но наибольшее развитие этот вид живописи получил в СССР, в период активно насаждаемого социалистического реализма.

Пейзажи такого рода, выполненные в оптимистической, мажорной тональности, сделались пропуском для художников в большой мир советского искусства. Подобные пейзажи поддерживались государством, на них поступали заказы, их охотно принимали на выставки, ими украшали кабинеты директоров предприятий, вестибюли и залы административных зданий.

Трудно, конечно, отрицать, что индустриальные, заводские пейзажи отражали и отражают развитие мирового технического прогресса. С другой стороны, если они действительно правдиво показывают не только стройки, но жизнь и место людей в непрерывно изменяющейся окружающей среде, как это делал Михаил Звягин, то можно увидеть насколько враждебными бывают эти изменения для человека, когда его считают простым винтиком, обслуживающим государственную машину, или являющегося объектом, обеспечивающим крупным корпорациям и бизнесам получение прибыли.

В качестве примеров, подтверждающих эту мысль, показываю без всяких комментариев еще три промышленных пейзажа из множества других, написанных в шестидесятых-семидесятых годах прошлого века Михаилом Звягиным. Это “Утро. Фабрика”, “Заводская окраина” и “Плоты гонят”. Хочу лишь обратить ваше внимание, уважаемые читатели, на многочисленные дымы на его картинах. Недаром у нас говорили, что ТЭЦ дымит, как черт кадит. И не только ТЭЦ. И все этим дышали. Стоит подчеркнуть также, что реализм, представленный в этих работах, требовал от художника в те советские времена немалой смелости. Он и сейчас не оставил работу над этой тематикой.

Завершая статью, полагаю уместным добавить несколько слов касательно индустриального пейзажа, который вроде бы близок городскому, но отличается от него тем, что ему присущ “дух индустриализма”, когда на картинах изображаются заводские корпуса, котлованы и плотины, мосты, железнодорожные пути, разнообразные стройки и подъемные краны.

Наконец, следует сказать, что промышленный пейзаж не является вотчиной только живописцев. Многие фотохудожники уделяют этому жанру немалое внимание. Не могу, к сожалению, отнести себя к этой почетной когорте деятелей искусства, но фотографирую я много. Надеюсь, читатели меня простят за то, что я не удержался от соблазна приложить к статье пару собственных фотографий на эту тему.

Осколок старины

Я не люблю в отличие от моего друга, бывшего петербуржца, дождливую и ненастную погоду, потому что свои молодые и зрелые годы прожил в республиках Средней Азии, где по большей части было солнечно и сухо. Но иногда под настроение пасмурная погда оказывается для меня необыкновенно приятной и даже вдохновляющей.

Один такой денек выдался совсем недавно. Невысокое небо было равномерно серым и хмурым. После недавнего дождя тучи еще не рассеялись, но заметно посветлели. На зеленой траве газонов еще трепетали водяные капли. Было тепло и тихо, ни ветерка, ни малейшего дуновения, но все предвещало, что скоро выглянет солнце. И вот такое состояние в природе, когда все застыло как бы в ожидании чего-то яркого, светлого и обнадеживающего, настроило меня на романтический лад, вызвало какие-то далекие воспоминания и уносло в горние дали.

Я медленно шел по тихой в том месте Gravesend Neck Road, где оказался совершенно случайно, и вдруг увидел загородку из металлических, покрашенных черной краской прутьев, за которой росли старые высокие деревья и буйно зеленела трава. Я подумал, что это какой-то небольшой местный парк, но подойдя ближе понял, что ошибся. За железным забором стояли в беспорядке каменные надгробья, а на арке ворот, закрытых на толстую цепь, шла надпись из покрытых бронзовой краской букв “Van Sicklen Cemetery”.

Сразу за изгородью на металлической трубе высилась чугунная табличка, покрашенная голубой, слегка облезлой краской, на которой было отлито: “Грейвсенд. Заселен в 1643 году английскими квакерами во главе с леди Деброй Мэди на земле предоставленной им голландским губернатором Нового Амстердама”. Там же пониже и помельче была указана дата установки таблички - 1938 год.

Ничего более подходящего под мое настроение в тот момент нельзя было придумать. Мне захотелось хотя бы мысленно побывать в тех далеких временах, когда Грейвсенд был отдельным посёлком, а затем городком.

Имя Дебры Мэди попалось мне на глаза в этот день второй раз. Буквально несколько минут назад я прошел мимо мемориала, в виде большой квадратной гранитной плиты, посвященного этой женщине. Но он выглядел слишком современно и не привлек моего внимания. Теперь же я заинтересовался историей этого места, и придя домой залез в Интернет.

Узнал оттуда, что богатая вдова Мэди прибыла в Массачусеттс из Англии в 1638 году, а через пять лет переехала в поисках религиозной свободы на Лонг Айленд вместе с 25-ю соседями-анабаптистами и основала здесь поселение Грейвсенд. Его название присходит от двух саксонских слов Grafes Ende, что означает “Край, конец, граница рощи”. В 1645 году Дебра получила патент на владение землями в этих местах от губернатора Нового Амстердама Вильяма Кифта. Она оказалась первой женщиной, которой был выдан документ такого рода. Примечательно также и то, что патент был составлен на английском языке. И это тоже случилось впервые, так как до этого все документы и сделки в тогдашней голландской колонии оформлялись, естественно, только по-голландски.

Грейвсенд оказался первым поселением, построенным по заранее разработанному плану. Городской центр с церковью, ратушей, школой и жилыми домами размещался вдоль двух главных, пересекающихся под прямым углом улиц. Одна из них - Gravesend Road, которая теперь называется McDonald Avenue, шла с севера на юг, а другая - Gravesend Neck Road с востока на запад. Центр города, где, помимо прочего, находился участок земли выделенный под кладбище, был обнесен защитной стеной, за которой располагались фермерские поля.

Три четверти века после своего основания Грейвсенд был единственным английским городком среди подобных же голландских поселений. Потом границы начали стираться и постепенно Грейвсенд был поглощен Бруклином. Единственное, что осталось нетронутым с тех далеких времен, это Gravesend Cemetery, небольшой частью которого является Van Sicklen Cemetery, расположенное в северо-западном его углу.

В целом же Грейвсендское кладбище имеет неправильную форму и ограничено улицами Village Road South, Gravesend Neck Road, Van Sicklen и McDonald Avenues.

Первое захоронение на этом кладбище датируется 1650-м годом. За прошедшие долгие годы большинство могильных камней 17-18-го веков на кладбище разрушилось или надписи на них стали нечитаемыми. Но имена некоторых людей, участвовавших в войне за Независимость удалось идентифицировать. Это полковник Грейвсендской милиции и член провинциального Конгресса Рутгерт ван Брунт, умерший в 1812 году и капитаны той же милиции Рэм Уильямсон (похоронен в 1825 году) и Джост Стиллвелл (1827 год). На кладбище похоронены также люди, носившие фамилии, хорошо известные нам по названиям бруклинских улиц: Ryder, Wyckoff, Gerritsen и Van Sicklen.

В 1976 году Gravesend Cemetery было признано ландмарком, то есть историческим памятником или местом, охраняемым государством.

К сожалению, вход на кладбище, как я уже писал вначале, был закрыт, и поэтому я не мог подойти близко к могильным камням. Обходить кладбище с другой стороны, где тоже есть вход, я не стал из-за того, что вопреки моим ожиданиями небо опять сильно нахмурилось и начал крапать дождик. Зонта у меня не было. Не дожидаясь ливня, я оттуда ушел.

Но и того времени, что у меня было, оказалось достаточно, чтобы рассмотреть и сфотографировать те камни, которые располагались близко к загородке.

Так в мой объектив попал надгробный камень на могиле супружеской пары Джона Кнута, умершего в 1904 году в возрасте 69 лет и его жены Элизабет, которая покинула этот мир в 1877 году, дожив только до 38-ми лет. Недолго жили люди в позапрошлом веке.

На кладбище есть несколько больших валунов, на которых укреплены бронзовые памятные таблички. Я заснял одну такую пару. Табличка на левом камне гласит: “В память о поселенцах Грейвсенда, которые впервые использовали это место в качестве кладбища в 1650 году”. Табличка на правом камне установлена в память о леди Дебре Мэди. Кстати, никогда и никем не было точно установлено или документально подтверждено, что она была похоронена на этом кладбище.

Не открою ничего нового, если скажу, что кладбище - это грустное место. Но там, где оседло живут люди, всегда появляется погост. С течением времени он превращается в нечто священное, где покоятся разные люди, в том числе и оставившие добрый след в жизни своей округи, села, города или даже страны. И если такое кладбище сохранилось на протяжении более трех с половиной столетий, оно несомненно приобретает историчекую значимость и ценность.

И всем нам, живущим здесь, хоть на протяжении нескольких поколений, хоть приехавших сюда относительно недавно, полезно знать историю тех мест, где мы осели, мест, к которым мы привыкли и считаем своими, исхоженными вдоль и поперек и ничем особенно не привлекательными. Но любой человек, интересующийся краеведением, найдет при желании массу интересных сведений о каком-нибудь старом здании, памятнике или скромном парке, расположенном рядом с его домом.

1

Даниил says:
Сентябрь 13, 2017 @ 15:48

Интересно. А какого происхождение названия этого рай она — Gravesend?

2

Борис says:
Сентябрь 14, 2017 @ 11:44

Название этого района происходит от двух саксонских слов Grafes Ende, что означает край, конец, граница рощи. Благодарю за вопрос. Я внес дополнение в текст статьи.

Оставить комментарий

Имя (обязательно)

Почта (не показывается) (обязательно)

Сайт

Notify me of followup comments via e-mail.