В каждой избушке - свои игрушки

Перечитал недавно небольшой томик Анатолия Маркова “Храните у себя эту книжку…”, опубликованную в Москве в 1989 году.
А.Марков пишет о своей коллекции уникальных инскриптов авторов литературных произведений, начиная с конца 18 века. При этом он дает краткие сведения, как о писателях и поэтах, оставивших автографы, так и о получателях дара. Эта информация была для меня интересна не только сама по себе, но еще и потому, что я тоже имею некоторое количество книг с дарственными надписями. Правда, моя коллекция существенно отличается от уникального и безусловно очень дорогого собрания А.Маркова. Автографы в принадлежащих мне изданиях были оставлены в основном моими современниками, опубликовавшими свои произведения в эмиграции. Каждый собирает, что может.

Во вступлении к своей книге А.Марков пишет: “А сколько интересного доставляют поиски, связанные с расшифровкой автографов! Поневоле знакомишься с множеством фактов - не всегда находишь то, что ищешь, но всегда узнаешь что-то новое, и это делает жизнь книголюба еще привлекательнее. Встречаются инскрипты, понятные с первого взгляда, смысл других становится ясным после каких-то усилий, есть и такие, что до сих пор остаются загадкой”. С этим я целиком согласен.

Далее он упоминает о том, “что иногда встречаются книги с дарственными надписями сделанными не авторами, но, тем не менее, они представляют большой интерес из-за имени дарителя”. Это замечание меня зацепило и сподвигло на написание этой, потребовавшей уйму времени, статьи.

У меня самого есть книги с дарственными надписями именно такого рода. Несмотря на то, что они были сделаны не сотни лет назад, а нашими современниками, в некоторых случаях мне пришлось приложить определенные усилия, чтобы получить хотя бы ограниченные сведения о дарителях или получателях дара. Однако признаюсь сразу: для меня этот поиск был очень интересным и немного отдавал детективом.

Занимался я этим, конечно, и до прочтения труда А.Маркова, просто по мере приобиретения той или иной книги. Но оставались и те, до которых руки не дошли. А тут я получил некий импульс. И разбираться со всем этим, повторюсь, было мне не в тягость. Известно ведь, что книжный инскрипт или краткая дарственная надпись является отражением культуры своего времени и литературного быта, оказываясь в конечном счете историко-литературным феноменом.

Начну с книги известного музыканта Дмитрия Паперно “Записки московского пианиста”, опубликованной в 1983 году издательством «Эрмитаж» и купленной мною несколько лет назад. В книге есть дарственная надпись: «Дорогому Саше. Н.Я.Светланова, NY 1983».

Меня сразу заинтересовало имя дарительницы, так как широко известная в музыкальном мире фамилия Светланов была мне давно знакома. Принадлежала она знаменитому дирижеру, композитору и пианисту, народному артисту СССР, лауреату всяческих премий и Герою соцтруда Е.Ф.Светланову. Я предположил, что Н.Я.Светланова может иметь какое-то отношение к этому человеку.
Поиски в этом направлении оправдались. Я узнал, что Нина Яковлевна Светланова какое-то время была женой знаменитого музыканта.

В 1955 году она блестяще окончила Московскую консерваторию по классу Генриха Нейгауза. Была аккомпаниатором у всемирно известной певицы Зары Долухановой. Работая в Москонцерте, объездила полсвета, выступая с различными инструментальными группами и ансамблями. С 1975 года живет в США, преподавала в двух нью-йоркских консерваториях - Манхэттенской школе музыки и Маннес-колледже.

Узнал я о ней и еще кое-что. В книге замечательного музыканта и незаурядного ученого-музыковеда Владимира Зака “Шостакович и евреи?” Нина Светланова названа в числе “талантливой плеяды русских евреев, умножающих теперь славу американского искусства”.

А писатель Олег Осетинский в одном из интервью назвал ее голубоглазой еврейкой-красавицей.

Н.Я.Светлановой посвящено стихотворение “Исповедь роялю”, которое написала выдающаяся, известная по обе стороны океана, пианистка, композитор, поэт и писатель Валерия Авербах, одним из педагогов которой в Манхэттенской школе музыки была Нина Яковлевна.

Кто такой Саша, получивший в подарок книгу Д.Паперно “Записки московского пианиста”, я не знаю.

Года полтора назад мне в руки попала изданная в канадском Виннипеге (1962-1963) на украинском языке книга М.Марунчака “Петро Гаврисишин”. Когда-то она была подарена Мирону Сурмачу неким О.Войценко, о чем свидетельствовала дарственная надпись на ее титульном листе. Разобраться с тем, кто такой этот Войценко, мне удалось только после того, как я просмотрел-прочитал всю эту достаточно объемистую книгу, хотя украинского языка не знаю. Приходилось иногда пользоваться словарем. Оказалось, что дарственная надпись была сделана дочерью Петра Гаврисишина Ольгой, которая после замужества сменила свою девичью фамилию на Войценко. Ольга Войценко, родившаяся в Виннипеге (1909 - 1986), была видным канадско-украинским общественным деятелем, главой Союза украинок Канады, вице-президентом канадского пресс-клуба, издателем и писательницей, членом Украинской Свободной Академии Наук (с 1949 года) и имела много других титулов. Ее архив хранится в Национальной библиотеке Оттавы.

Книга посвящена ее отцу Петру Гаврисишину, который родился в 1878 году в западной части украинского села Зеленое на реке Збруч. Рекой село делилось надвое: западная его часть принадлежала Австро-Венгрии, а восточная - России, однако жители обеих частей Зеленого постоянно общались друг с другом и нередко роднились. В 1900 году Петр эмигрировал в Канаду, приплыв на корабле в Галифакс, откуда поездом сразу же уехал на Средний запад страны в Манитобу. Через четыре года женился на такой же эмигрантке, как и он, и осел в Пойнт Дуглас около Виннипега, став в этом месте одним из пионеров-основателей украинской Шашкевичской общины, названной в честь фольклориста, поэта и писателя Маркиана Шашкевича.

В книге есть семейная фотография П.Гаврисишина, где он запечатлен с четырьмя своими детьми - тремя девочками и одним мальчиком. В подписи под снимком около имени каждой девочки в скобках указана ее фамилия после замужества. Есть там и Ольга Войценко.

А получатель книги Мирон Сурмач, родившийся в 1893 году в селе Желдець, расположенном на территории нынешней Львовской области Украины, входившей тогда в состав Австро-Венгерской имерии, эмигрировал в США в 1910 году и стал основателем первого в Нью-Йорке украинского книжного магазина, превратившегося со временем в очаг сохранения и распространения украинской культуры и искусства в этом крупнейшем городе США и его метрополии.

На этих двух примерах можно было бы и остановиться, но я, перебирая свои книги, обратил внимание на то, что некоторые авторы оставили свои дарственные надписи людям, имена которых показались мне знакомыми, но ничего определенного я сказать о них не мог. И я занялся ими тоже. Здесь меня поджидали маленькие, но сюрпризы.

Так вышло, например, с очень теплой дарственной надписью, оставленной писателем, журналистом, а позже правозащитником и диссидентом Марком Поповским в его книге “Третий лишний”. Он написал: “Мише Гафнеру человеку ста талантов, доброму гению семьи Поповских - с благодарностью и симпатией. Автор, 8 сент. 85, Нью-Йорк”.

Имя Марка Поповского было мне известно давно. Помню с каким большим интересом, будучи еще совсем молодым врачом, я прочитал его книгу “Судьба доктора Хавкина”, изданную в СССР в 1963 году. Эта тоненькая книжка сохранилась у меня до сих пор.

Но вот Миша Гафнер? Возможно уважаемым читателям прекрасно известно, что поэт, литератор и издатель Михаил Гафнер скрывался под псевдонимом Нержин. Я этого довольно долго не знал, хотя с Михаилом Нержиным встречался неоднократно. Помню, как он предлагал мне напечатать в его журнале “Острова” что-нибудь из моих опусов, но за это надо было ему заплатить. Разговор состоялся в те сказочные времена, когда русскоязычные газеты еще платили своим авторам гонорары, чем меня страшно развратили. Короче, я привык, чтобы платили мне, а не я, поэтому в “Островах” моего имени не сыскать.

Однако, очень скоро сказочные времена сменились суровой реальностью. Дурная практика платить за литературный труд в русскоязычных изданиях была искоренена. Это я к тому, чтобы мои читатели не подумали, что я хоть в малейшей степени осуджаю Мишу. При встречах он всегда производил на меня впечатление немного странного, доброго, в чем-то беззащитного, неухоженного и замученного человека. На одной из таких встеч я Мишу сфотографировал. Теперь его уже нет в живых.

Теперь пару слов об инскрипте поэта, библиофила и коллекционера Михаила Юппа, который он оставил в своей книге “Срезы”: “Елене Лозинской - в которой всегда чувствовал друга. Нежней нежнейшего - М.Юпп. Филадельфия. 1984″. После долгих поисков нашел в Интернете всего несколько строчек, где говорилось, что Елена Лозинская - друг и почитатель таланта Алексея Хвостенко и Анри Волохонского.

Кто подзабыл, напомню, что первый был поэтом-авангардистом, автором песен и художником, а второй - поэт, прозаик, философ и переводчик. Совместно они написали более сотни песен и несколько пьес, выступая под общим псевдонимом А.Х.В. Благодря Елене Лозинской Борис Гребенщиков (думаю, не надо напоминать, кто это такой), познакомился с А.Хвостенко и стал исполнять его песни.

И еще слова К.К.Кузьминского из его переписки с писателем и культурологом В.Лапенковым: “прозу здесь пишет одна Ленка Лозинская, крестница Хвоста и крёстная мать Курёхина и БГ – но у неё и запросы – на уровне голливуда…”.

Думаю, примеров достаточно. Но под занавес хочу сказать еще несколко слов. У меня есть книги, подаренные именитыми в нашей русскоязычной общине людьми, другим достаточно известным людям. А потом эти книги оказались на барахолке, где я их и купил по дешевке. Не стану называть имена ни дарителей, ни получателей. Некоторых из них уже нет, другие еще живы. Не хочу никого обижать. Но согласитесь, любому автору будет неприятно узнать, что подаренная им своему приятелю книга оказалась выброшенной в макулатуру. Может он и не сам это сделал, а его дети чистили книжные полки после ухода отца. Разницы нет. Просто, может быть детям надо было кое-что объяснить.

Я и сам являюсь автором нескольких книг, и на встречах с читателями раздал кучу автографов. Если мою книгу с автографом выбросил кто-то из незнакомых мне людей, то меня это мало трогает, если трогает вообще. Но если даришь книгу своему знакомому, а тем более приятелю, и потом она оказывается на барахолке - это обидно.

С другой стороны, возможно, я предвзято отношусь к людям. Ведь если бы кто-то не сохранил чужую книгу, не извлек ее из бумажной кучи и не принес на блошиный рынок, она вообще могла бы пропасть и мне бы точно не досталась. В таком случае подобная статья никогда бы не была написана. Так что спасибо тем, кто книгу так или иначе спас и сохранил.

Между прочим, это относится даже и к чисто графоманским изданиям. Известный литературовед и писатель Е.Водолазкин об этом высказался так: “Даже плохой, слабый текст очень важен для отражения общей картины. Для того, чтобы определять литературную магистраль той или иной эпохи, нужно обращать внимание и на проселочные дороги”. Еще раньше по этому поводу подобное мнение высказал и выдающийся библиофил, издатель и библиограф, коллекционер и шахматист Э.Штейн, считавший, что “даже заведомо слабые произведения подчас влияют на современников, отражают состояние культурной жизни данного круга. Только время определит ценность того или иного произведения”.

Я целиком согласен с мнением этих людей. Могу лишь добавить, что простой любитель книг, отбирая издания для своей личной библиотеки (если таковые еще остались) может, конечно, придерживаться совершенно иных критериев. В каждой избушке - свои игрушки.