Вино с названьем ностальгия…

Пришла осень, а с ними и череда пасмурных, сырых дней, с заунывными моросящими дождями, хотя на улице еще и не очень-то холодно. Все это напоминает мне осеннюю погоду в Новосибирске, где я родился, вырос и повзрослел. С тех пор прошло много дождей, ливней, гроз и бурь. Вобщем много воды утекло. Теперь я хожу по улицам Бруклина, и разные мысли непроизвольно лезут в голову.

Мне кажется, что человека всю жизнь до самой смерти не отпускают воспоминания детства, как самые милые, самые трогательные и приятные для души. И вот для меня, во время вроде бы бесцельного бродяжничества по улицам, неожиданное обнаружение незнакомого уголка, который хоть чем-то отдаленно напоминает мой родной Новосибирск, оказывается завораживающей находкой. Это может быть старый, небогатый, обитый досками, дом. Он сразу мне нравится, напоминая новосибирские бараки или постройки предвоенных лет. А если у него есть ставни на окнах, да еще покрашенные в цвет сурика, то он привлекает меня еще больше по той простой причине, что именно такие ставни, правда, сделанные из листового железа, были на окнах дома, в котором прошли мое детство и юность.

Такое же томление души может вызывать во мне палисадник, огороженный деревянным заборчиком. Такие здесь встречаются нечасто, но однажды я на него наткнулся. Похожий заборчик, особенно своей щербатостью, был с фасадной стороны нашего дома, в котором до револющии жил купец со своими домочадцами, а после нее - четырнадцать семей с детьми, внуками и бабушками.

А если отойти подальше от дома, то мне нравятся ограды, украшенные большими каменными шарами, потому что они напоминают мне фонтан на центральной улице Новосибирска Красном проспекте напротив «Дома Ленина», мимо которого я ходил еще до школы на детскую площадку, располагавшуюся в небольшом садике. Нравятся мне и перила с толстыми балясинами, похожими на такие же на балконах домов довоенной постройки. Иногда же просто от вида нескольких деревьев, особенно тополей, их взаиморасположения, очертания их ветвей и крон, у меня в душе мелькает тень какого-то далекого, неопределенного, расплывчато-приятного воспоминания.

Вот так, когда я хожу по улицам Нью-Йорка, то невольно стараюсь найти местечко чем-то похожее на новосибирский закоулок, хотя найти его очень трудно: уж очень разные города и разная у них история и уклад жизни. Тем не менее иногда удается разыскать что-то такое, может не очень похожее, но подсознательно, на уровне генетической памяти, возбуждающее какие-то приятные чувства, воспоминания, легкую тоску.

И так, мне думается, у каждого, только свое, связанное с окружающим пейзажем детства. С этими декорациями, на фоне которых разыгрывался незабываемый спектакль начала жизни.

Одно время я довольно часто ходил в манхэттенскую картинную галерею «OK Harris», которая, к сожалению, закрылась пару лет назад. Там регулярно проводились выставки произведений местных живописцев, графиков и фотохудожников. Так вот практически каждая экспозиция фотографий включала в себя снимки различных заброшенных мест: каких-то полуразрушенных домов, запущенных улиц, недостроенных старых зданий и тому подобное. Мне вид этого всего почему-то нравился. Наверное потому, что мое детство прошло в похожем окружении. Вот и они, видимо, ищут какие-то свои воспоминания в этом забытом, но еще не ушедшем мирке. Я думаю, мы ищем с ними одно и то же – свои детские воспоминания.

И здесь уместно, по-моему, привести одно понравившееся мне высказывание А.Каневского: «Ностальгия - это не тоска по березкам - березок много и в Америке, и в Канаде, - это тоска по себе молодому». По-моему, замечательно точно подмечено. В действительности мы скорее тоскуем по ушедшему времени, по своим беззаботным детским годам, а не по каким-то приметам места, хотя и то, и другое прочно, неразлучно и неразрывно связано.

Однако вот что странно. После таких не очень частых ностальгических прогулок, меня нередко неудержимо тянет приняться за рассматривание старых афиш и фотографий тридцатых годов прошлого века, сохранившихся в семейном архиве. Это было время молодости моих родителей, когда меня самого еще и не было, но именно эти годы меня более всего привлекают. Может к этому причастна война, которая остановила поступательное движение времени, заморозила стройки, затормозила развитие культуры, отсрочила рождение новых явлений, понятий, художественных событий, выдернула меня из своего времени и отбросила назад. Но, повторюсь, именно это время для меня наиболее интересно, приятно, притягательно, как это ни удивительно.

И тут мне надо честно признаться, что все мои предыдущие рассуждения - это просто прелюдия к тому главному, о чем мне хотелось высказаться. Ибо каждый раз, перед тем, как достать с полки старый фотоальбом, я неизбежно вспоминаю своего отца в последние годы его жизни. И каждый раз мне становится нестерпимо стыдно и горько. Тогда мне казалось, что у нас хорошие, ровные отношения, я всегда старался выполнить его просьбы, хотя часто они представлялись мне мелкими и ненужными.

А теперь я уверен, что был к своему замечательному отцу не очень внимателен, недостаточно чуток, нетерпелив и тороплив, когда не надо было спешить, глух, когда следовало слушать и слышать. Он никогда не просил меня о материальной помощи, его пенсии ему вполне хватало на жизнь, но он нуждался в общении. Однако он не говорил об этом прямо, потому что был горд и независим. Вместо просьб мог рассказать какую-нибудь историю со смыслом, но я слушал его вполуха и не придавал большого значения его рассказам и притчам. А зря. У кого сейчас просить мне прощения? Я чувствую себя таким виноватым перед ним. А нужна-то отцу от меня была самая малость.

Его жизнь не была легкой: сын лишенца в юности, участник Второй мировой войны со второго дня после ее начала и до октября 1945 года, а потом холодные и полуголодные послевоенные годы, когда вместо борьбы с бедностью велась борьба с космополитами, затем дело врачей и работа, работа и еще раз работа почти постоянно в двух, а-то и трех местах одновременно, чтобы прокормить семью. Так жизнь и пролетела, пришли старость и болезни. Как поздно иногда все это доходит до нашего сознания!

Я понял это очень скоро после того, как его не стало. Был, был, и мне казалось, что это будет продолжаться вечно, а потом вдруг раз! и нету. И ты старший носитель фамилии и первый в очереди. Вобщем, думаю, всем всё ясно.

В заключение остается лишь привести четверостишие из стихотворения Владимира Лаврова “Дружеский визит офицера французского флота в город Санкт-Петербург”:

Литейный лето Летний сад
литавры лавры литургия
не лейте в рюмки лейтенант
вина с названьем ностальгия…