Почтовая открытка в жизни эмиграции

В начале следующего месяца нас ожидает интереснейшее культурное событие. С 4-го по 5-е ноября в Манхэттене по адресу 440 West 57th Street (Trains 1,A,B,C,D subway station 59th Street) состоится крупнейшая в Америке международная выставка-ярмарка почтовых открыток, фотографий и плакатов. Однако, главной героиней этого шоу будет почтовая открытка.

Я думаю, что для наших читателей наиболее привлекательной частью выставки будут открытки, изданные в Российской империи, а потом и в Советском Союзе, но особенно те, что связаны с историей эмиграции оттуда на Запад и выпущенные уже в США или странах Западной Европы.

Открытки на русском, польском, украинском языках и идише стали появляться в Соединенных Штатах еще со времен экономической, а также еврейской эмиграции, начавшейся во второй половине позапрошлого века и продолжавшейся до Октябрьской революции. В этот период из империи уехало четыре с половиной миллиона так называемых трудовых эмигрантов разных национальностей, которые искали в Америке лучшей жизни. Эти люди покидали царскую Россию доборовольно, по своему желанию, за исключением евреев, которые бежали от погромов.

После Октябрьской революции и Гражданской войны возникла так называемая Первая волна эмиграции - люди, которые бежали из Советской России от большевиков Это были вынужденные эмигранты. Большинство из них сражалось с новой властью с оружием в руках.

Вторая волна эмиграции возникла сразу после окончания Второй мировой войны и продолжалась примерно до 1956 года. Так как американцы по договору со Сталиным начали выдавать бывших граждан СССР большевикам, многие их тех, кто по разным причинам оказался на территории разгромленной Германии и не желал оказаться в руках советской власти, готовы были бежать хоть к черту на рога, лишь бы не быть репатриированными на бывшую родину: в Африку, в Латинскую Америку, а также в некоторые страны Западной Европы. Эмигрантами оказались русские люди, попавшие в основном в Германию, а также в Австрию. Однако бежали не только оттуда и не только русские, но, пока это было возможно, и из Чехословакии, Венгрии, Румынии и других стран, ставших впоследствии советскими сателлитами, а также из Югославии. Многие из них попали в лагеря для перемещенных лиц (displaced persons, DP или “дипийцы”). После того, как этих беженцев перестали выдавать коммунистическим правительствам, они тысячами потянулись из своих убежищ, где в основном не нашли для себя применения, в США. Это был как бы второй гребень Второй волны эмиграции.

К третьей волне относят тех, кто эмигрировал из Советского Союза, когда появилась легальная возможность покинуть пределы страны.

В последней, четвертой на сегодняшний день волне, оказались уехавшие на Запад уже из стран СНГ.

Все эти люди, за исключением может быть большинства представителей двух последних волн, испытывали чувство тоски по покинутой родине. И тут на авансцену выходит эмигрантская открытка, которая в какой-то степени смогла смягчить ностальгию.

И дальше мне бы хотелось проиллюстрировать каждую волну эмиграции открытками из собрания моего хорошего приятеля, известного филокартиста Владимира Влагина - авторитета в этой области, знатока истории эмиграции из Российской империи, Советского Союза и стран СНГ, а также множества других интересных вещей.

Изображений некоторых из этих открыток не найти ни на каком Интернете, так как они являются большой редкостью.

Итак, дореволюционная, трудовая эмиграция. Люди, оставившие на родине семьи, родственников и друзей, попавшие в совершенно новую, непривычную обстановку, естественно скучали по своим родным и близким. Любая весточка с родины ожидалась с нетерпением. Такими весточками были открытки, как самый дешевый, да и практически единственено доступный в те времена способ связи. И вот новый американец, еще толком не успевший по-настоящему им стать, держит в руках открытку в видом города, в котором он жил или куда наезжал из соседнего села или местечка. Могу показать три такие открытки с видами дореволюционных Харькова, Киева и Одессы. Думаю, что и современным жителям Брайтона, который не зря называют “Маленькой Одессой”, тоже будет интересно взглянуть на то, как выглядели эти города век назад. Эти открытки были изготовлены в царской России.

Не меньшего, а может и большего внимания заслуживают открытки примерно того же времени, но отпечатанные здесь. Наиболее активными в этом деле были украинские и еврейские издатели, которые помимо видовых карточек часто выпускали поздравительные открытки к различным религиозным праздникам.

Эмигранты Первой волны в большинстве своем осели в европейских странах, но немалое их число попало в США, а также в некоторые государства Латинской Америки. Чувство утерянной родины терзало их больше других групп эмигрантов, так как их вынудили покинуть свою страну. Стремление сохранить память о ней привело к появлению множества открыток с репродукциями картин русских художинков, изображениями бытовых сценок из прошлой жизни, портретов русских писателей. Растиражированные в СССР “Три богатыря” В.Васнецова, ставшие там символом примитива и мещанства, за границей превратились чуть ли не в икону. Примерами могут послужить две открытки, выпущенные издателем А.Яременко. На одной из них помещена репродукция картины Б.Кустодиева “Гуляние в Москве”, а другая представляет собой складную рождественсую открытку, изготовленнцую по рисунку известного художинка К.Подушкина.

Появление представителей Второй волны эмиграции на заокеанских берегах привнесло свои краски в открыточный пейзаж Америки, если можно так выразиться. Вот, по-моему, очень интересная открытка, о том, как “два ведмедi горох молотили”. Это слова из украинской народной песни. Вероятнее всего эта сатира была издана в одном из дипийских лагерей в Германии в промежутке между 1945-м и 1948-м годами и явилась откликом на Ялтинские соглашения между Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем, когда мир был поделен на зоны влияния, в результате которых СССР включил в свой состав Прибалтийские страны, а государства Восточной Европы стали советскими сателлитами. Автора этой открытки еще предстоит установить. Совершенно ясно только, что ни в Советском Союзе при Сталине, ни в Германии при Гитлере такая открытка появиться не могла.

Теперь следует сказать несколько слов о советских открытках, которые тем или иным образом попали сюда. В СССР, имеющийся у каждого любознательного человека интерес к коллекционированию нередко ограничивался собиранием открыток. Это было дешево и сердито. Собирать книги, а тем более перепродавать их, было достаточно рискованно. На любой книге стояла цена и продажа ее дороже указанной на ней суммы, могла расцениваться как спекуляция с соответствующими последствиями. Собирание монет тоже было чревато крупными неприятностями, особенно если это касалось монет из золота, да и серебра тоже, за хранение которых можно было вообще угодить в тюрьму. Ну и просто большинству людей это было не по карману. Разрешалось собирать марки, но это тоже было занятием не из самых дешевых, если относиться к нему серьезно.

Оставалось коллекционировать то, что никому не нужно и ничего не стоит. К этой категории относились открытки, большинство из которых в советские времена стоили буквально копейки. Плюс к этому они имели достаточные размеры и зачастую отличались хорошим качеством исполнения. Над созданием сюжетов для них трудились многие талантливые живописцы и профессиональные фотографы, для которых художественные и видовые открытки были дополнительным, а иногда и основным источником заработка.

Собиранием открыток занимались многие, и при отъезде в эмиграцию их часто забирали с собой. К сегодняшнему дню они сохранились в дедушкиниых и бабушкиных семейных альбомах и архивах. Наши внуки, уже почти не говорящие по-русски, получив это в наследство, иногда выбрасывают эту “макулатуру” на мусорку, потому что уже не могут прочитать надписи, не знают что и ради чего это всё там нарисовано. А некоторые просто стесняются своих корней, желая поскорее стать настоящими американцами.

А между тем многие открытки того времени очень точно отражают некоторые советские пропагандистские приемы, с помощью которых народу втюхивалось представление о счастливой жизни. Художники должны были писать сусальные картины в стиле социалистического реализма, никакого отношения к реализму не имевшие. Яркий пример тому картина В.Иванова “В минуту отдыха”, репродуцированная на открытке, выпущенной в 1951 году.

Здесь считаю нужным сделать одно пояснение. Художественные почтовые отправления делятся на два основных вида: те, которые можно посылать так сказать per se, то есть собственно открытки и те, которые нужно отсылать только в конверте. Это сложенные вдвое поздравительные карточки, между страничками которых иногда вклеивают дополнительные листки. В повседневном обиходе их обычно тоже называют открытками, хотя это и не совсем точно. Открытка по сути своей является коротеньким открытым письмом, которое может прочитать любой, начиная с почтальона. А поздравительная карточка это нечто более интимное, личное. Это послание, предназначенное конкретному адресату, которое можно прочесть только вскрыв конверт. Но так сложилось, что именно эти складнЫе карточки обычно выбрасывают в первую очередь: они большие, не всегда правильной формы, их неудобно хранить. Если кто-то хочет непременно с ними расстаться, чтобы освободить место, отдайте их мне. Буду премного благодарен.

В рассказе о почтовых карточках нельзя, конечно, не упомянуть о подобных американских изданиях. Там тоже можно найти много интересного, близкого и понятного нам. Вот, например, как выглядело купание на Брайтон Бич примерно сто лет назад. Хочу обратить особое внимание читателей на самолет в небе над пляжем.

Или открытка середины тридцатых годов прошлого века с видом Бруклинского моста, являющаяся миниатюрным произведением искусства, ибо это настоящая линогравюра, подписанная автором, и, естественно, выпущенная ограниченным тиражом.

И самое последнее. В наши дни уже современные эмигрантские художники тоже работают над созданием открыток. Обычно они печатаются небольшими партиями и уже сейчас достаточно редки, хотя многие из них очень интересны. Таковыми, например, являются открытки, созданные Светланой Головко и выполненные в современном модернистском стиле.

Всё, о чем здесь я упомянул, и многое-многое другое вы сможете увидеть, посетив международную выставку-ярмарку почтовых открыток, фотографий и плакатов.

Мы помним!

В воскресенье 25-го сентября в Мемориальном парке Холокоста в Бруклинском районе Шипсхэд Бей состоялась очередная ежегодная встреча уцелевших после Холокоста жителей бывших еврейских местечек Староконстантиново и Острополь, что ныне находятся в Хмельницкой области Украины.

Организует такие встречи известный общественный деятель, участник Второй мировой войны, журналист, писатель и художник И.А.Вайншельбойм, сам выходец из Староконстантинова. Люди собрались около мемориального камня, установленного в парке в память о более шести тысячах евреев, убитых фашистами в Староконстантинове и Осторополе.

Исаак Абрамович, которому уже перевалило за девяносто, принес туда три свои картины, написанные им в память о тех страшных событитях. Он и открыл встречу с короткого напоминания о событиях в его родном Староконстантинове, которые произошли ровно 74 года назад, когда там были расстреляны почти шесть тысяч его жителей. “У всех этих людей были имена и фамилии”, - сказал он и предложил основать новую традицию: зачитывать на таких ежегодных собраниях их имена. Тем более, что в Украине издана “Книга скорботи” (Книга скорби), где перечислены все погибшие в трех соседних районах Хмельницкой области, в том числе и в Староконстантиновском. Сам же он напомнил всем имена своих семнадцати родственников, которые там были убиты в годы войны.

Еще до начала мероприятия случайно разговорился я с Манусом Худяком, который в предвоенные годы жил в Староконстантинове, а его отец быд выходцем из Острополя. Я поинтересовался, как ему удалось выжить. И он рассказал мне, что совсем еще мальчишкой, вместе с матерью и братом в самый критический момент успел попасть в последний эшелон, увозивший беженцев. После долгих мытарств они в конце-концов осели в казахском ауле, расположенном на берегу реки Урал. Там его мать работала в колхозе бухгалтером, а заодно отвозила на телеге, запряженной волом, бидоны с молоком на молокозавод. Иногда она брала с собой маленького Мануса, который палкой погонял вола. Кличка у него была Барсилай. Правда, здесь за точность я поручиться не могу. Манус запомнил кличку этого вола на всю жизнь, а я забыл через полчаса.

Однако, хочу вернуться к той части выступления И.А.Вайншельбойма, где он говорил о своих картинах. Накануне печальной годовщины он много думал о своем родном Староконстантинове, которое как еврейское местечко уже давно не существует. В одну из ночей ему приснился сон, что на краю городка выкопали огромную яму, которая доверху наполнилась кровью, а по ее краям выросли страшные цветы, с которых в яму капала роса в виде кровавых капель.

Эту макабрическую аллегорию он и отобразил на своей первой картине. На другой он написал портрет своего деда Хаима, погибшего вместе со своими детьми и внуками в расстрельной яме. Он изображен на фоне памятника жертвам Холокоста в Староконстантинове.

В городе есть еще один памятник жертвам фашистов. В первый же день оккупации были расстреляны все большевкики, пленные и цыгане. Им установлен памятник около железнодорожного вокзала. Этот памятник и был изображен на третьей картине.

Потом выступили со своими воспоминаниями практически все присутствующие. Были произнесены горькие и печальные слова.

Однако, несмотря ни на что, память о безвинно погибших людях жива, и будет жива до тех пор, пока мы будем вслух называть их имена.

Вино с названьем ностальгия…

Пришла осень, а с ними и череда пасмурных, сырых дней, с заунывными моросящими дождями, хотя на улице еще и не очень-то холодно. Все это напоминает мне осеннюю погоду в Новосибирске, где я родился, вырос и повзрослел. С тех пор прошло много дождей, ливней, гроз и бурь. Вобщем много воды утекло. Теперь я хожу по улицам Бруклина, и разные мысли непроизвольно лезут в голову.

Мне кажется, что человека всю жизнь до самой смерти не отпускают воспоминания детства, как самые милые, самые трогательные и приятные для души. И вот для меня, во время вроде бы бесцельного бродяжничества по улицам, неожиданное обнаружение незнакомого уголка, который хоть чем-то отдаленно напоминает мой родной Новосибирск, оказывается завораживающей находкой. Это может быть старый, небогатый, обитый досками, дом. Он сразу мне нравится, напоминая новосибирские бараки или постройки предвоенных лет. А если у него есть ставни на окнах, да еще покрашенные в цвет сурика, то он привлекает меня еще больше по той простой причине, что именно такие ставни, правда, сделанные из листового железа, были на окнах дома, в котором прошли мое детство и юность.

Такое же томление души может вызывать во мне палисадник, огороженный деревянным заборчиком. Такие здесь встречаются нечасто, но однажды я на него наткнулся. Похожий заборчик, особенно своей щербатостью, был с фасадной стороны нашего дома, в котором до револющии жил купец со своими домочадцами, а после нее - четырнадцать семей с детьми, внуками и бабушками.

А если отойти подальше от дома, то мне нравятся ограды, украшенные большими каменными шарами, потому что они напоминают мне фонтан на центральной улице Новосибирска Красном проспекте напротив «Дома Ленина», мимо которого я ходил еще до школы на детскую площадку, располагавшуюся в небольшом садике. Нравятся мне и перила с толстыми балясинами, похожими на такие же на балконах домов довоенной постройки. Иногда же просто от вида нескольких деревьев, особенно тополей, их взаиморасположения, очертания их ветвей и крон, у меня в душе мелькает тень какого-то далекого, неопределенного, расплывчато-приятного воспоминания.

Вот так, когда я хожу по улицам Нью-Йорка, то невольно стараюсь найти местечко чем-то похожее на новосибирский закоулок, хотя найти его очень трудно: уж очень разные города и разная у них история и уклад жизни. Тем не менее иногда удается разыскать что-то такое, может не очень похожее, но подсознательно, на уровне генетической памяти, возбуждающее какие-то приятные чувства, воспоминания, легкую тоску.

И так, мне думается, у каждого, только свое, связанное с окружающим пейзажем детства. С этими декорациями, на фоне которых разыгрывался незабываемый спектакль начала жизни.

Одно время я довольно часто ходил в манхэттенскую картинную галерею «OK Harris», которая, к сожалению, закрылась пару лет назад. Там регулярно проводились выставки произведений местных живописцев, графиков и фотохудожников. Так вот практически каждая экспозиция фотографий включала в себя снимки различных заброшенных мест: каких-то полуразрушенных домов, запущенных улиц, недостроенных старых зданий и тому подобное. Мне вид этого всего почему-то нравился. Наверное потому, что мое детство прошло в похожем окружении. Вот и они, видимо, ищут какие-то свои воспоминания в этом забытом, но еще не ушедшем мирке. Я думаю, мы ищем с ними одно и то же – свои детские воспоминания.

И здесь уместно, по-моему, привести одно понравившееся мне высказывание А.Каневского: «Ностальгия - это не тоска по березкам - березок много и в Америке, и в Канаде, - это тоска по себе молодому». По-моему, замечательно точно подмечено. В действительности мы скорее тоскуем по ушедшему времени, по своим беззаботным детским годам, а не по каким-то приметам места, хотя и то, и другое прочно, неразлучно и неразрывно связано.

Однако вот что странно. После таких не очень частых ностальгических прогулок, меня нередко неудержимо тянет приняться за рассматривание старых афиш и фотографий тридцатых годов прошлого века, сохранившихся в семейном архиве. Это было время молодости моих родителей, когда меня самого еще и не было, но именно эти годы меня более всего привлекают. Может к этому причастна война, которая остановила поступательное движение времени, заморозила стройки, затормозила развитие культуры, отсрочила рождение новых явлений, понятий, художественных событий, выдернула меня из своего времени и отбросила назад. Но, повторюсь, именно это время для меня наиболее интересно, приятно, притягательно, как это ни удивительно.

И тут мне надо честно признаться, что все мои предыдущие рассуждения - это просто прелюдия к тому главному, о чем мне хотелось высказаться. Ибо каждый раз, перед тем, как достать с полки старый фотоальбом, я неизбежно вспоминаю своего отца в последние годы его жизни. И каждый раз мне становится нестерпимо стыдно и горько. Тогда мне казалось, что у нас хорошие, ровные отношения, я всегда старался выполнить его просьбы, хотя часто они представлялись мне мелкими и ненужными.

А теперь я уверен, что был к своему замечательному отцу не очень внимателен, недостаточно чуток, нетерпелив и тороплив, когда не надо было спешить, глух, когда следовало слушать и слышать. Он никогда не просил меня о материальной помощи, его пенсии ему вполне хватало на жизнь, но он нуждался в общении. Однако он не говорил об этом прямо, потому что был горд и независим. Вместо просьб мог рассказать какую-нибудь историю со смыслом, но я слушал его вполуха и не придавал большого значения его рассказам и притчам. А зря. У кого сейчас просить мне прощения? Я чувствую себя таким виноватым перед ним. А нужна-то отцу от меня была самая малость.

Его жизнь не была легкой: сын лишенца в юности, участник Второй мировой войны со второго дня после ее начала и до октября 1945 года, а потом холодные и полуголодные послевоенные годы, когда вместо борьбы с бедностью велась борьба с космополитами, затем дело врачей и работа, работа и еще раз работа почти постоянно в двух, а-то и трех местах одновременно, чтобы прокормить семью. Так жизнь и пролетела, пришли старость и болезни. Как поздно иногда все это доходит до нашего сознания!

Я понял это очень скоро после того, как его не стало. Был, был, и мне казалось, что это будет продолжаться вечно, а потом вдруг раз! и нету. И ты старший носитель фамилии и первый в очереди. Вобщем, думаю, всем всё ясно.

В заключение остается лишь привести четверостишие из стихотворения Владимира Лаврова “Дружеский визит офицера французского флота в город Санкт-Петербург”:

Литейный лето Летний сад
литавры лавры литургия
не лейте в рюмки лейтенант
вина с названьем ностальгия…