Пасмурный денёк

Так иногда бывает. Собрался написать одно, а получилось совсем другое. Может потому, что декабрь нынче какой-то странный: необыкновенно теплый и часто солнечный. Я всегда предпочитаю солнечные дни хмурым, сумрачным и унылым. Но иногда под настроение…

Вот так выпал недавно один теплый, но пасмурный, туманный денек, а я волею случая проезжал мимо John Paul Jones Park, что находится в бруклинском районе Bay Ridge. Время у меня было, я запарковал машину и отправился в парк. Утро клонилось к полудню. В небольшом, уютном парке было безлюдно, только какая-то немолодая дама прогуливалась по дорожкам со своей собачкой.

John Paul Jones Park расположен у основания моста Верразано и известен своими двумя достопримечательностями.
Одной из них является полуторавекового возраста, огромная, весящая 58 тонн, гладкоствольная пушка Родмэна. Она была способна стрелять ядрами весом почти в пятьсот килограмм каждое. По форме пушка очень похожа на огромную, положенную на бок, бутылку из-под шампанского. На ней совершенно отсутствуют какие-либо украшения и вензели, как это было принято на старых артиллерийских орудиях подобного рода. Просто гладкая, черная, непрозрачная бутылка, уложенная на мощный пушечный лафет. И лишь на дульной ее части можно разглядеть почти полностью скрытые под несколькими слоями краски, выбитые слова «Fort Pitt PA 1864», свидетельствуюшие о том, что данное артиллерийское орудие было изготовлено в 1864 году на литейном предприятии форта Питт, расположенного в пенсильванском городе Питтсбурге.

Новая пушка с большими трудностями, связанными с ее габаритами и весом, была доставлена из Питтсбурга в форт Гамильтон, расположенный у входа в нью-йоркскую гавань, и там установлена в качестве берегового орудия. Чтобы ее зарядить, использовался специальный ворот для подъема тяжестей.

Однако, несмотря на то, что “брызги шампанского”, вылетавшие из этой “бутылки”, весили по полтонны, ее эффективность с военной точки зрения оказалась довольно низкой. Очень скоро гладкоствольные пушки вообще потеряли свое значение, так как артиллерийские орудия с нарезными стволами, даже значительно меньшего калибра, обладали гораздо большей точностью стрельбы и легко пробивали стены крепостей и фортов, так что их строительство потеряло всякий смысл.

Так пушка Родмэна с большим запасом железных ядер из форта Гамильтон, попала в расположенный рядом с ним парк Джона Пола Джонса, став для его посетителей привлекательным аттракционом, особенно для ребятни.

Другой не менее, а может даже более заметной достопримечательностью парка является впечатляющих размеров Обелиск из серого гранита, установленный там в 1931 году в память о моряках Дуврского патруля, погибших во время Первой мировой войны в 1914 – 1919 годах.

Высота Обелиска равна двадцати трем метрам, в его основании лежит мощный квадратный постамент с длиной стороны в шесть с половиной метров. Возведенный по проекту английского архитектора сэра Астора Уэбба и его сына, на деньги, собранные по подписке в Великобритании, этот монумент был подарен англичанами американскому народу в память о совместных боевых действиях.

Подобные же обелиски еще раньше (в 1921 году) были возведены на британском берегу в районе Дувра и во Франции на мысе Blanc Nez, но последний был разрушен немцами в годы Второй мировой войны.

Все это я видел и раньше, так что достопримечательности парка меня мало интересовали. Я просто медленно ходил по дорожкам, полузасыпанным опавшими листьями и смотрел на мост Верразано. Было безветренно, туманно и тихо, только последние желтые листья с тихим шелестом спархивали с веток на землю. С необыкновенным чувством умиротворения, отрешенности от назойливой и скучной повседневности бродил я по его дорожкам, всматриваясь в гигантскую серую “египетскую пирамиду”, из которой в серое небо выползала серая громада подвесного моста и почти сразу же исчезала в густом сером тумане. Будто выныривая из пирамиды, на пролет, ведущий в никуда, медленно вползали большегрузные траки и так же неспеша, безмоловно и безропотно въезжали в небытие, или просто перемещались в другую Вселенную, размываясь в плотном и непрозрачном воздухе.

Не желая расставаться с необыкновенным чувством, накатившим на меня, я вернулся в машину и немного проехал в сторону Belt Parkway Promenade, который узкой полосой тянется вдоль океанского побережья. Там вновь остановился и прошел на мостик, перекинутый над хайвеем.

В туманной дымке расплывчато рисовались большие, с зажженными огнями, корабли, стоящие на нью-йоркском рейде. Под мостиком непрерывно шуршали проносящиеся по хайвею машины. А на высокой сетке ограждения моста красовалось десятка три разнообразных “замков любви”. На некоторых из них были выцарапаны имена парочек, решивших таким способом оповестить окружающих о своей нерушимой любви и верности.

Эта мода пришла к нам из Европы. Мы с женой видели такие, увешанные гроздьями замков, мостики в Амстердаме, Брюгге, Генте и многих других больших и малых городах. Иногда количество прицепленных замков просто поражало. Тяжеленными плотными гирляндами они свисали с тросов, удерживающих небольшие подвесные мостики, переброшенные над многочисленными каналами, являющимися неотъемлемой частью пейзажа многих североевропейских городов.

Между прочим, эта мода, охватившая полсвета, не так уж безобидна. Летом прошлого года в Париже под тяжестью несметного количества замков обрушилась ограда на мосту Искусств напротив Лувра. К счастью, ограда обвалилась внутрь, на полотно моста, и поэтому никто не постарадал. Если бы тысячи замков одномоментно упали в Сену, по которой постоянно плавают лодки, мелкие суденышки и открытые катера с туристами, то результат мог бы оказаться трагическим.

Мне трудно даже представить, что бы случилось, оборвись один из несущих тросов, на котором в Амстердаме держится подвесной, переполненный туристами мостик над каналом, на котором я сфотографировал свою жену. Все несущие тросы этого мостика были плотно увешаны замками разных размеров и форм. Это делало его очень привлекательным для многочисленных туристов, но таило в себе и большую угрозу. Я почувствовал это еще тогда. Просто диву даешься, как удается любителям отметиться замком, взбираться так высоко. Не таскают же они с собой стремянки.

Нашему мостику через хайвей, обрушение из-за навешанных на него замков пока что не грозит. А в Европе городские власти серьезно подумывают о введении заперта на невинную, казалось бы, забаву.

Но я как-то отвлекся от основной линии своего повествования. И хотя воспоминания о прогулках по европейским городам были ностальгически приятны, я сошел с мостика и отравился по одной из дорожек парка. И неожиданно для самого себя встретился там со старой знакомой. Это была лиана, тугими кольцами, похожими на кольца удава, обвившая полуупавшее, сухое дерево.

Впервые я увидел ее лет пятнадцать назад и с тех пор ничего не изменилось. Ни дерево, использованное лианой в качестве опоры, не упало, ни лиана не засохла. Просто, похоже, дерево и лиана поменялись ролями. Теперь сухое дерево не падает на землю потому, что лиана, взобравшись по нему, зацепилась за соседний живой клен и удерживает обломавшийся ствол на весу. Увидев эту картину, я вновь погрузился в ностальгические воспоминания, с удивленим обнаружив, что светло взгрустнуть можно не только по местам своего детства, отрочества и зрелой возмужалости, но и по отностельно недавним событиям и впечатлениям.

Прав был Александр Каневский, который сказал, что ностальгия - это не тоска по березкам - березок много и в Америке, и в Канаде, - это тоска по себе молодому. И с этим не поспоришь.

Вот такой выдался декабрьский пасмурный и туманный денек.