Историк Белой эмиграции

Недавно я познакомился с очень интересным человеком, крупным коллекционером, представителем первой волны русской эмиграции Ростиславом Владимировичем Полчаниновым. Он родился в 1919 году в Новочеркасске в семье офицера русской армии, который в годы Гражданской войны служил в войсках под командованием генералов Деникина и Врангеля.

В полуторагодовалом возрасте во время Севастопольской эвакуации через Константинополь, нынешний Стамбул, попал вместе с родителями в Королевство сербов, хорватов и словенцев, которое с 1929 года стало называться Югославией. Семья осела в городе Сараево, где прошли детство и юность Славы. Таким образом, он вырос и сформировался как личность, за пределами России и Советского Союза. Однако, в семье всегда придерживались русской традиции, не забывали свою культуру и язык. Ростислав Владимирович прекрасно говорит по-русски, не считая нескольких европейских языков, и основной особенностью всех его коллекций является то, что они всегда тем или иным образом связаны с Россией, русской жизнью за рубежом, историей русской эмиграции вне зависимости от того, где расселились беженцы после революции - в странах Европы, Южной Америки, в Южной Африке или в Китае. Сейчас все это объединено под общими терминами “Россика” и “Советика”.

После войны он оказался в Германии в лагере Менхегоф в районе Касселя для перемещенных лиц, откуда в 1951 году вместе с семьей эмигрировал в Соединенные Штаты.

Сейчас Р.Полчанинов одиноко живет в маленьком городке на Лонг Айленде в небольшом собственном доме, поблизости от особняка, в котором живет его дочь с семьей.

Нашел я его легко. Он меня ждал, на столе в гостиной стояла на блюдечке небольшая, перевернутая вверх дном, кружка, ложечка и сахарница. Когда мы сели за стол, мне было предложено кофе с соевым молоком. Рядом с хозяином лежала его книга “Заметки коллекционера”, которую он еще до встречи обещал мне подарить. Наше знакомство началось с того, что Ростислав Владимирович надписал книгу и вручил ее мне. Для меня это был очень ценный подарок.

Гостеприимный хозяин дома оказался несколько меньше ростом, чем я думал, когда разговаривал с ним по телефону, но может такое впечатление у меня сложилось из-за его согбенной фигуры. Просто человек ссутулился под грузом лет. Нельзя забывать, что ему уже 96.

Однако выглядит он моложе. На гладком чистом лице не заметно морщин. В баритональном его голосе нет старческого дрожания, речь ясная и четкая, похожа на дикторскую. Может она выработалась у него за годы работы на радиостанции “Свобода”.

Поглядывая на меня острыми темными глазами из-под седых бровей, он начал разговор со мной с рассказа о происхождении своей фамилии. Поначалу она звучала, как Полочанины, от Полочане, то есть указывала на происхождение ее носителей из Полоцка. Поведал мне также и о том, что в числе его предков были грузины и итальянцы.

А потом разговор перескакивал с одной тему на другую, имел несистематический характер, потому что было много такого, о чем стоило поговорить, одно цеплялось за другое, каждое произнесенное слово вызывало новые воспоминания, не относящиеся впрямую к обсужаемой теме. Вероятно, так бывает всегда, когда впервые встречаются два заинтересованных друг в друге человека, когда много общих интересов, каковым в нашем случае оказалось коллекционирование.

Первым, еще детским, его увлечением было собирание монет, однако вскоре оно распространилось и на многие другие вещи. С тех пор и до сегодняшнего дня он не изменял этому своему пристрастию, которое превратилось в серьезное занятие, связанное с историческими исследованиями, изучением многообразных литературных источников в крупнейших библиотеках Америки и публикацией статей о различных видах коллекционирования в периодических и специализированных изданиях.

Сам Ростислав Владимирович сказал, что “коллекционировал все, что можно было собирать, исключая лишь каменные надгробия”. Во время войны, многое из того, что он собрал погибло в Сараево, но его старый друг Эшреф Смайович кое-что сохранил и впоследствии переслал это в США, в том числе и некоторые периодические эмигрантские издания.

В Белграде до войны c 1930-го по 1936-й год издавался на русском языке ежемесячный сатирический журнал “Бухъ!!!”. Он был малотиражным и в основном отражал события, касающиеся русской общины именно в своем городе, поэтому не имел общеюгославского хождения, но у Полчанинова, жившего в Сараево, было несколько экземпляров этого журнала, редактором которого был Н.М.Февр. Выходил журнал столь нерегулярно, что его читатели иногда думали, что он прекратил свое существование. И вот однажды в очередном номере “Буха!!!”, появившегося после длительного перерыва, был напечатан такой стишок:

В Белграде вдруг пронёсся слух:
Скоропостижно умер «Бухъ!!!».
Но «Бухъ!!!» живёт и будет жить.
Друзьям, врагам, всем вместе взятым,
Мы, с этим номером девятым,
Шлём свой поклон и свой привет.

Таким забавным образом слух был опровергнут. Этот стишок продекламировал мне наизусть сам хозяин дома. Завидная память.

После этого он показал мне сильно выцветшую открытку, на которой были изображены палатки карантинного лагеря в местечке Сиди-Башер под Каиром в Египте. Фотография, с которой она была отпечатана, относится к середине 1920 года. Именно в этом лагере еще до того, как Белая армия под руководством Врангеля покинула Крым, оказался маленький Слава со своей матерью и бабушкой. Дело в том, что у него было воспаление среднего уха, а в Крыму действовала английская миссия, усилиями которой через Новороссийск были вывезены раненые и больные для лечения вне зоны военных действий. Вот так еще совсем маленьким ребенком мой собеседник попал в этот лагерь, все люди в котором считались гостями Его Величества короля английского Георга V. Однако, отец семейства, служивший у Врангеля, вызвал семью к себе обратно в Крым. А буквально через месяц после их возвращения началась всеобщая эвакуация, в результате которой семья Полчаниновых оказалась в Сараево.

Мы переговорили еще обо многих вещах, вместе посмотрели альбом со старыми открытками, в том числе выпущенными с надписями по-русски во Львове до 1914 года, то есть когда этот город входил в состав Австро-Венгерской империи. Напечатаны они были в издательстве “Русалка”, принадлежавшего писателю и журналисту Григорию Гануляку. По ходу дела выпили много кофе, и после этого я уехал домой.

Вторая наша личная встреча состоялась уже после того, как я прочитал “Заметки коллекционера”. Однако в этом промежутке времени мы периодически обменивались сообщениями по электронной почте.

Сразу хочу сказать, что книга мне понравилась, я узнал из нее много нового для себя, в частности, о специальной почте, существовавшей в лагерях для перемещенных лиц в Германии. Фактически книга является сборником статей, публиковавшихся автором на протяжении нескольких лет в газете “Новое Русское Слово”. Я уверен, что “Заметки коллекционера” могут оказаться очень информативными и полезными для нумизматов, бонистов, фалеристов, филателистов, библиофилов, да и вообще для людей, интересующихся историей. У Р.Полчанинова осталось несколько экземпляров этой книги, и если кто-то ей заинтересуется, я могу подсказать, как с ним связаться.

В качестве примера хочу остановиться на одной статье из этого сборника, которая вызвала у меня массу воспоминаний. Статья называется “20-летие журнала “Филателия СССР”.

В ней Р.В.Полчанинов пишет: “… мною был получен июльский (1986 года) номер журнала “Филателия СССР”. На обложке - надпись, извещающая, что журналу исполнилось 20 лет”. Далее, кратко осветив историю издания филателистических журналов в СССР и насущные проблемы советских филателистов, о которых многократно сообщалось в этом самом издании, Р.Полчанинов пишет: “Не будь этот номер “Филателии СССР” юбилейным, в нем, может быть, нашлось бы больше места для жалоб на так называемые “отдельные случаи”, которые давно уже превратились в общие явления”.

Мне трудно пройти мимо этого меткого замечания, так как “отдельные случаи” практически во всех областях жизни постоянно преследовали советского человека.

Эта статья вернула меня на полвека назад. В 1966 году, к моменту выхода первого номера “Филателии СССР”, я был заядлым коллекционером почтовых марок, поэтому заранее подписался на этот журнал и стал обладателем его первого номера. Главной привлекательной стороной первых выпусков журнала была возможность опубликовать в нем свой адрес, чтобы установить контакты с коллекционерами из других городов и даже стран. Не помню уж в каком из номеров, но в одном из первых это точно, появился и мой адрес. А еще через некоторое время я совершенно неожиданно получил приглашение на выезд в Израиль от какого-то несуществующего родственника, якобы там проживающего. Значит этот журнал внимательно читали не только филателисты. Однако, я не воспользовался тогда этим предложением, иначе моя судьба сложилась бы совсем по-другому.

Зато я воспользовался адресом, который получил от филателиста из Румынии. Мы договорились об обмене, и я выслал ему подборку советских марок. Через некоторое время я получил уведомление из таможни, где было сказано, что в письме, отправленном мне из Румынии, оказались недозволенные вложения в виде румынских почтовых марок, которые были конфискованы в пользу советского государства. Указанная в уведомлении стоимость конфиската, была смехотворно мала, но тем не менее марок я не получил. И это было сделано с отправлением, присланным из братской, как тогда считалось, страны, входящей в состав социалистического лагеря. Вот так тогда “поощрялись” зарубежные контакты. Вобщем после этого случая мой зарубежный “обмен” марками, естественно, прекратился ввиду его полной бесперспективности. Хорошо еще, что я послал марки в Румынию, а не в какую-нибудь капиталистическую страну, иначе меня, возможно, вызвали бы куда следует на собеседование.

Что же касается подборки первых номеров журнала “Филателия СССР”, которую я долго хранил, то, к сожалению, она, как и многое другое, была оставлена в стране исхода, так как просто невозможно было вывезти все, что хотелось.

А теперь можно вернуться и к самОй нашей встрече. Перед тем, как отправиться к Ростиславу Владимировичу, я попросил его найти какие-либо материалы, касающиеся жизни русских эмигрантов на территории Маньчжурии в Харбине. Для меня этот город знаковый, так как связан с историей моей семьи. Мой дядя, брат моего отца, окончил там в 1935 году политехнический институт и вернулся к родителям в СССР, хотя ему предлагали работу в Австралии. В 1937 году его расстреляли, как и подавляющее большинство других харбинцев, безосновательно объявив японским шпионом. Своего дядю я никогда не видел, так как родился после его гибели, но это была незаживающая рана для моих бабушки, дедушки и отца. Дома о дяде часто говорили и вспоминали. Меня воспитали в уважении к его памяти. В начале пятидесятых годов, когда в магазинах ничего нельзя было купить, я, будучи старшеклассником, донашивал его рубашки, переделанные для меня, и носил его запонки. В 1956 году дядю полностью реабилитировали, но бумажонка об этом не могла заменить живого человека, погибшего безвинно.

К моему приходу к Ростиславу Владимировичу на столе стояла та же чашка для кофе и папка с материалами о Харбине. Мне хотелось подержать в руках какой-нибудь подлинный документ того времени, потому что это же самое мог держать в руках, читать, видеть или наблюдать мой дядя в далеких тридцатых годах прошлого века, когда он был молодым и строил планы на будущую жизнь.

К сожалению, таких материалов в папке оказалось немного, но все же были. Первое на что я обратил внимание, это цвета сепии, старая, начала двадцатых годов, фотография Аптекарской улицы в Харбине, которая пролегала в крупнейшем районе города, называвшемся Пристань. По этой улице мог ходить и мой дядя.

Второй была страничка из еженедельного литературно-художественного журнала “Рубеж”, издававшегося в 1926-1945 годах в Харбине. Он мог читать этот журнал.

Наконец, в папке было несколько конвертов от писем, отправленных в разные годы, в том числе и в тридцатые, из Харбина в СССР и из СССР в Харбин. На письмах из Харбина стоит почтовый штемпель с надписями “Harbin” и “Manchoukuo”, то есть Маньчжоу-Го - государство, основанное японской военной администрацией в марте 1932 года на завоеванной Японией территории Маньчжурии.

Между прочим стоит заметить, что англоязычные энциклопедии, такие как, например, Wikipedia, Britannica и New World Encyclopedia дают другую транскрипцию названия этого государства, а именно Manchukuo. Вероятно, на штемпеле допущена ошибка. А может и нет. В таком случае было бы интересно выяснить, чем объясняетсся подобное расхождение. Однако, так или иначе, но в таких конвертах дядя отправлял письма своим родителям в Новосибирск. Все они были уничтожены после его ареста.


В коллекции есть также письма, отправленные из Харбина в пятидесятые годы. Одно из них Ростислав Владимирович мне подарил. Правда, оно было отправлено не в СССР, а в США. К тому времени государство Маньчжоу-Го уже перестало существовать. Харбин превратился в город в составе Китайской Народной Республики.

В начале 50-х годов прошлого века Советский Союз инициировал вторую волну эмиграции русских харбинцев на историческую родину. Через полтора десятилетия после ее начала русских в Харбине практически не осталось.

Я хорошо помню харбинцев того времени. В 1956 году я поступил на первый курс Новосибирского мединститута, и среди тогдашних студентов было довольно много выходцев из этого города. В моей группе таковых не было, но я запомнил одного веселого и общительного парня по фамилии Гумбарагис, от которого с удивлением узнал, что китаец с севера совершенно не понимает китайца с юга страны, хотя оба будут говорить на китайском языке. Все дело в разнице диалектов и произношения. Так вот этот Гумбарагис утверждал, что он частенько выступал в Китае в качестве переводчика с китайского на китайский для китайцев, живущих в разных частях страны. Меня это тогда так удивило, что я запомнил его слова на всю жизнь. Однако, за их правдивость, то есть за то, что он был переводчиком, я голову на отсечение не дам. Все остальное - правда.

А вспомнить это мне помогла коллекция, собранная и сохраненная Р.В.Полчаниновым. Чтобы закончить с этой темой, хочу напоследок вернуться к конвертам, в одном из которых сохранилось и письмо. Оно было отправлено в Харбин летом 1936 года. Обратный адрес там был указан такой: Уральская железная дорога, г.Камышин, контора 16 дистанции пути. В этом месте, где, видимо, Макар телят не пас, поселили семью, вернувшуюся в СССР из Китая.

Привожу начало письма (без исправлений), написанного на тетрадном листке в клеточку ученическим почерком сыном 6-классником Викентия Антоновича Стемпора: “Добрый день дорогая Ивдакия Андреевна. Пишу я 2-е письмо не дожидась ответа. Доехали благополучно, живы-здоровы. Папа устроился на дорогу. Живем все вместе. Во время пути ничего не отобрали. Город очень песчаный, самый тупик, но он тем славится, что стоит на берегу Волги”. Мне не известна судьба этого мальчика, но я не сомневаюсь, что даже в той глуши, где оказались эти переселенцы, их вскоре достали зоркий глаз и безжалостная, костлявая рука тогдашних чекистов. Как и моего дядю.

Я приношу извинения уважаемым читателям, если я слишком много раз упомянул о нём. Но мне хочется воспользоваться этим случаем и воздать дань уважения и памяти всем тем людям, в том числе и харбинцам, которые были незаконно репрессированы в злопамятный 37-й год, а также до него и после. Я думаю, что во многих семьях наших нынешних эмигрантов есть родственники, пострадавшие в тридцатые годы в СССР.

Я рассказал здесь лишь малую часть из того, что узнал и увидел у Р.В.Полчанинова. К концу нашей встречи он по моей просьбе скопировал несколько заинтересовавших меня документов и отдал эти копии мне.

У Ростислава Владимировича есть компьютер, которым он постоянно пользуется, но нет сканера. Однако есть Xerox. Вот на нем он и наделал мне черно-белых копий с конвертов, писем и некоторых других бумаг, о которых я, возможно, еще напишу.

Закончить же я хочу еще одним своим воспоминанием, которое всплыло у меня в памяти, когда я увидел Xerox. Работая в одном из медицинских НИИ в Ташкенте, я по делам службы часто бывал в Минздраве Узбекской ССР. Раньше там документы размножали на пишущей машинке, но в начале 80-х годов у них появился Xerox (по-русски Ксерокс) и их стали копировать на этом аппарате. Вот тогда я впервые услышал новое словечко “отксерить”. Документы теперь “отксеривали”.

Вот и Ростислав Владимирович “отксерил” мне кое-что из своей коллекции. И за это ему большое спасибо.