Я снова обратно вернусь…

Несколько лет назад по случаю мне удалось приобрести книгу «На Западе», опубликованную в 1953 году издательством имени Чехова в Нью-Йорке. Мягкая обложка книги была очень неважной сохранности, но тем не менее эта антология русской зарубежной поэзии, составленная поэтом, литературным критиком и американским историком русской литературы Юрием Иваском, меня заинтересовала.

На первой странице книги была дарственная надпись, сделанная с ятями: «Моему дорогому любимому Володѣ на память о дѣдушкѣ. Всеволод Пастухов».

Я понятия не имел, кто такой Всеволод Пастухов. Памятуя о лозунге советских времен, согласно которому «книга – лучший подарок», я решил, что дедушка Всеволод подарил сборник стихов своему внуку, исходя из похожих соображений.

Просматривая антологию на следующий день, я обнаружил, что в конце книги имеется Указатель, где перечислены поэты зарубежья, и в их числе оказался упомянутым и Всеволод Пастухов. А на стр. 304 в третьем отделе книги, где собраны произведения поэтов «с разных концов» из малых центров – Праги, Берлина, Белграда, Варшавы, Риги, Ревеля, Нью-Йорка, опубликовано четырехчастное стихотворение В.Пастухова «Моему внуку». После этого мне стало понятно, почему он подарил этот сборник своему Володе.

Приведу здесь третью часть посвященного внуку стихотворения, состоящую из трех четверостиший:

Я знаю – тень иного мира.
Здесь ничего я не найду.
Не для меня небес порфира
И нету места мне в аду.
Лишь звуков звездная дорога
Ведет меня дрожаньем лир.
Я знаю – там иного Бога
Давно рассыпавшийся мир.
И через вихрь тысячелетий
Сюда я выброшен волной,
С одной судьбой – на этом свете:
Быть стражем верным над Тобой.

После этого открытия мне стало интересным узнать, кем же был Всеволод Пастухов - профессиональным поэтом, писателем, журналистом или кем-то еще.

Естественно, я обратился к Интернету. Оттуда я узнал, что потомственный дворянин Всеволод Пастухов родился в 1896 году, в 1913-1917 годах учился в Петербургской консерватории по классу фортепиано у профессора М.Н.Бариновой. Примерно в те же годы он был студентом юридического факультета Петербургского университета. Увлекался поэзией, входил в литературную группу Михаила Кузмина. Многолетняя дружба связывала его также с поэтом Рюриком Ивневым.

После революции Пастухов служил три года в музыкальном отделе комиссии по образованию, но осознав, что в голодной и полуразрушенной России ему, как музыканту-испонителю карьеру не сделать, эмигрировал в независимую Латвию.

Проработав некоторое время педагогом по классу фортепиано в Елгавской народной консерватории и в 1-м Рижском музыкальном институте, он открыл в Риге собственную, быстро ставшую популярной, музыкальную студию, где ученики получали полное и разносторонее музыкальное образование, благодаря тому, что там преподавались и теоретические дисциплины.

В Латвии развернулась и концертная деятельность В.Пастухова, где он ежегодно давал по два-три концерта. Его выступления, программа которых обычно состояла из произведений композиторов разных эпох, пользовались в Латвии большим успехом. Удачно он концертировал с сольными программами и за пределами Латвии.

Ну, и наконец, он отдавал много времени литературной деятельности, выступая как музыкальный критик в русскоязычных латвийских газетах.

В 1944 году Пастухов уехал в Мюнхен, а через пять лет эмигрировал в Соединенные Штаты, где поселился в небольшом городке Дугластон на Лонг Айленде.

Здесь в течение двух лет (1953-54) он был соредактором журнала «Опыты», первые три выпуска которого вышли под его редакцией совместно с Р. Н. Гринбергом. В первой половине шестидесятых годов Пастухов участвовал в альманахе «Воздушные пути». В 1967 году незадолго до смерти музыканта и поэта в Нью-Йоркском издательстве братьев Раузен вышел сборник его стихов «Хрупкий полет».

Поэт и историк русской литературы Юрий Иваск в некрологе, помещенном в «Новом журнале» (№90, 1968), вспоминая о своем знакомстве в 1949 году с В.Пастуховым в одном из центров русской культурной жизни Нью-Йорка того времени – квартире Марии Самойловны Цетлиной (вдовы основателя и главного редактора «Нового журнала» Михаила Цетлина), называл В. Пастухова замечательным пианистом, на нью-йоркских концертах которого он неоднократно бывал.

Все эти сведения, как было указано выше, я отыскал на разных сайтах в Интернете. Но мне очень хотелось найти хоть какую-нибудь живую информацию об этом человеке от людей, которые могли знать его лично, жили в Соединенных Штатах в одно время с ним. Этими людьми могли быть так называемые дипийцы или инче говоря перемещенные лица, которые попали сюда вскоре после Второй мировой войны. Знакомствами в этой среде я похвастаться не могу, но все же, практически регулярно участвуя в различных литературных встречах, двух таких людей я отыскал и не упустил возможности спросить их о Пастухове.

Первым был эмигрировавший в Соединенные Штаты в 1949 году, замечательный художник, действительный член Национальной Академии художеств в Нью-Йорке, почетный президент Американского общества акварелистов и просто добрый и симпатичный человек Сергей Львович Голлербах, которому в этом году исполнилось 90 лет. Помимо множества замечательных живописных работ он является автором нескольких очень интересных книг воспоминаний, одна из которых (Нью-Йоркский блокнот) с его автографом у меня есть. По времени он вполне мог где-то пересекаться с интересующим меня человеком. И вот встретившись с ним снова, я спросил его о Всеволоде Пастухове, но, к сожалиню, оказалось, что Сергей Львович с ним не был знаком и ничего о нем не знал.

Второй была радиожурналист и поэтесса Ираида Лёгкая, которая попала в Соединенные Штаты в семнадцатилетнем возрасте в 1949 году. На мой вопрос о Всеволоде Пастухове она тоже ничего не смогла сказать. Больше спросить мне было не у кого. Вероятно у этих людей были разные круги общения, а может быть В.Пастухов, поселившись в городке Дугластон, не мог часто приезжать в Нью-Йорк по состоянию здоровья или по каким-то другим причинам. Я сохраняю надежду, что еще живы люди, знавшие лично Всеволода Пастухова и слышавшие его игру на рояле. Было бы здорово, если бы кто-нибудь из них откликнулся.

В заключение хочу сказать, что поэт Всеволод Пастухов избежал полного забвения. Его книжка стихов «Хрупкий полет» указана в библиографическом справочнике Э.Штейна «Поэзия русского зарубежья», опубликованном издательством Antiquary в 2000 году. Кроме того, стихи В.Пастухова вошли в антологию Вадима Крейда «Вернуться в Россию стихами», изданную в Москве в 1995 году. Хочу завершить этот очерк последним в этой подборке стихотворением (без указания года написания и названия):

Сужается быстро дорога,
Вытягивается в нить,
В этом мире недоброго Бога
Недолго осталось жить.

Но полосы жесткого света
Мерещатся где-то во сне,
Превращаются в зов без ответа
Мечтания близкие мне.

Как воин с поля сраженья
Я ран губами коснусь…
Узнаю, что вечно круженье –
Я снова обратно вернусь.

И он действительно вернулся.

Перемены, перемены…

Все течет, все меняется.
Гераклит

Последние шесть лет я живу в районе Шипсхэд Бэй недалеко от Эммонс авеню, которая идет вдоль всем известного канала. Он тянется от Ист 15-й до Ист 27-й улицы. По этой причине застроенной оказалась только северная сторона авеню. Но дальше, где канал переходит в собственно Sheepshead Bay, то есть в океанский залив, авеню постепенно превращается в обычную магистраль, застроенную с обеих сторон.

Для моего дальнейшего повествования важно заметить, что Эммонс авеню, особенно в той части, где она идет вдоль канала, является любимым местом для прогулок жителей и гостей нашего района. Это обстятельство давным-давно было подмечено представителями малого бизнеса, которые наоткрывали массу ресторанов, кафе и предприятий быстрого питания фактически на всем протяжении этой не очень длинной улицы.

Так вот за те шесть лет, что я живу в этом районе, облик, названия и хозяева многих из этих заведений многократно менялись. При этом я не имею ввиду бурного строительства на Эммонс авеню. Ничего подобного, за отдельными исключениями лишь подтверждающими правило. Просто менялся внешний вид бывшего заведения, появлялись новые вывески, слегка переделывался интерьер и обновлялось меню в соответствии со вкусами, препочтениями, умениями шеф-повара и этнической принадлежностью новых хозяев.

Тем не менее, каждый новый арендатор считает своим долгом устроить ремонт помещения. Может быть это делается из суеверия, заключающегося в том, что старая аура прогоревшего предприятия должна быть полностью оттуда изгнана, чтобы освободить место для вселения туда духа удачи и грядущего процветания. Реновация чаще всего носит косметический характер, но иногда может быть и весьма основательной. Например, мне точно известно, что для ресторана «Царь», который возник на пепелище бывшего New York Steak House, были заказаны два витража, в изготовлении которых принимал участие мой знакомый художник, замечательный мастер-витражист Леонид Гринберг.

Однако «Царь» продержался на троне не очень долго, несмотря на активную, иногда даже назойливую, рекламу ресторана, где использовались кадры из знаменитой комедии «Иван Васильевич меняет профессию». С недавних пор там расположился ресторан «Signature», название которого явно намекает на его вероятную фирменность. Может и так. Мне абсолютно неведом хозяин этого заведения, но я желаю процветания его бизнесу, впрочем, как и всем другим на симпатичной Эммонс авеню, по которой я и сам люблю прогуливаться. А иногда и посидеть с женой в одном из многочисленных ее расторанчиков, среди которых есть и старожилы.

Однако взяться за этот очерк меня побудила случайно обнаруженная дома парочка старых меню из ресторанов «Halikarnas» и «Chais», давно канувших в небытие. В нашем билдинге частенько можно обнаружить под дверью разбрасываемые в рекламных целях меню соседних заведений общественного питания. Меню турецкого и тайского ресторанчиков каким-то образом у нас сохранились. В первом названия некоторых блюд печатались по-турецки, например, салат Imam bayildi, а во втором – все по-английски, так как там были яства не только тайской, но и китайской и японской кухонь.

Сейчас фасад двухэтажного дома, в котором располагался «Halikarnas», очень заметно перестроен, и в обновленном здании разместился Salon Evolution, не имеющий отношения к общепиту. Фасад длинного одноэтажного дома, где когда-то размещался «Chais», поменялся четырежды, и всякий раз там открывался новый ресторан.

О них я еще расскажу, но сначала несколько слов о меню вообще. Для некоторых это может показаться странным, но разнообразно, причем иногда очень красочно, оформленные перечни блюд, подаваемых в кафе, ресторанах и барах, являются предметами коллекционирования. И разве неинтересно подержать в руках и почитать меню какого-нибудь торжественного мероприятия, проходившего, к примеру, в позапрошлом веке? И тем более, если его оформил такой художник, как Александр Бенуа? Именно таким является меню торжественного обеда по поводу столетия лейб-гвардии Павловского полка 15 мая 1890 года. Чем же ублажали своих гостей тогдашние кулинары? Не могу удержаться, чтобы на привести перечень предлагавшихся блюд: супы из черепахи и с грибами, пирожки, стерлядь паровая, ветчина на вертеле с Мадерой, цыплята с горошком, котлеты холодные из гусиной печенки, пунш, жаркое из французских уток, салат, спаржа с белым соусом, горячее сладкое, мороженое, десерт.

Вообще во всех меню торжественных обедов того времени непременным блюдом были пирожки. Правда, почему-то не указывалось, чем они начинены. Вероятно, это было той прописной истиной, которую знали все. А мы забыли. Однако я с большим удовольствием отведал бы тот пирожок с любой начинкой и наверняка не прогадал бы.

Однако вернемся в наше время к кухне для не столь эксклюзиных случаев, а предназначенной для сегодняшней широкой публики, не слишком избалованной кулинарными изысками, но в то же время не желающей вкушать, фигурально выражаясь, пареную репу.

Меню в том виде, в каком мы их знаем сейчас, появились только в 19-м веке, но далеко не сразу они стали обязательным документом, вручаемым каждому посетителю кафе или ресторанов. Со временем выкристаллизовались три основных вида меню: а-ля карт (a la carte), когда гость формирует свой заказ из тех блюд, которые предлагаются в полном меню с указанием цены каждого блюда; табльдот (table d’hôte - хозяйский стол) — тип меню с единой ценой в пансионах, курортных гостиницах, ресторанах и других предприятиях общественного питания, в которую в различных вариациях включено все: от закуски до десерта. К подобному типу меню можно отнести и бизнес-ланч. Это позволяет, в частности, ускорить обслуживание посетителей; и, наконец, при-фикс (prix fixe) меню, когда гостю предлагается конкретный набор по установленной цене, обычно без возможности выбора. Все три вида этих меню можно встретить в наших ресторанах в зависимости от времени их посещения. Однако вечером гостям всегда подают меню а-ля карт.

Ну, а теперь можно вернуться к зданию, в котором когда-то размещался ресторан «Chais». Какое заведение было в нем до этого, я не знаю, но вид его фасада менял свой облик, как хамелеон. Во времена «Chais» над входом в ресторан возвышалась некая, отдаленно похожая на тайский храм, покосившаяся надстройка, грозившая свалиться на голову какому-нибудь неудачливому посетителю. По бокам входа на асфальте сидели каменные тайские львы Синкхи, которые являются там символами удачи и процветания. Через некоторое время после того, как этот расторан закрылся, в этом здании материализовался турцкий «Marmaris». Архитектурные излишества в виде настройки и львов исчезли, фасад стал совсем простеньким. Помимо названия его украсили два морских конька. Просуществовав не слишком долго, «Marmaris» скрылся где-то в туманных морских просторах, а на его месте пророс мексиканскй «Jumpin’ Bean» (Скачущий боб).

На фасаде дома появились нарисованные зеленые кактусы и бобы. Однако заведение «Jumpin’ Bean» просуществовало совсем недолго и ускакало с Эммонс авеню в неизвестном направлении, оставив после себя на Интернете с полдюжины отрицательных откликов по поводу кухни и сервиса. В связи с этим хочу привести цитату из романа Марины Степновой «Хирург», герои которого «встречались в новом тихом ресторанчике, из тех, что закрываются через полгода, оставляя на память о себе только запах пережаренного жира и маленькую ласковую изжогу, уютно свернувшуюся чуть повыше желудка». Вот это как раз о «Jumpin’ Bean».

Сейчас там находится итальянский «Vittoria Seafood & Grill».

Я не собираюсь рекламировать ни один из ресторанов, роасположенных на Эммонс авсеню, но хочу заметить, что там есть много неплохих, уютных ресторанчиков. И для того, чтобы обойти их все, потребуется немало времени. К тому же может случиться и так, что вы окажетесь в числе последних посетителей того или иного заведения и потом через несколько лет случайно обнаружив в своих бумагах меню давно исчезнушего ресторана, ностальгически напомните своей жене: «А вот когда еще существовал ресторан «N», я привел тебя туда после нашего первого свидания»….