Натеки, наплывы и обман зрения

Я довольно часто бываю в небольшом манхэттенском Мэдисон Сквер парке. Он представляется мне уютным зеленым уголком среди манхэттенских небоскребов. Кроме того, он окружен множеством интересных мест, архитектурных шедевров, а внутри парка есть установленные еще во второй половине позапрошлого века замечательные скульптурные портреты соратника Авраама Линкольна, государственного секретаря США, при котором у России была куплена Аляска, Уильяма Сьюарда; 21-го президента Соединенных Штатов Честера Алана Артура и первого адмирала ВМС США Дэвида Фаррагута. Однако больше всего этот парк привлекает меня тем, что он часто меняет свой облик, благодаря регулярно проводящимся там выставкам работ современных американских и зарубежных скульпторов.

Вот и в эти дни там на Овальной поляне развернута крупномасштабная интерактивная инсталляция калифорнийского художника и скульптора Чарльза Лонга, которая называется «Pet Sounds».
На поляне проложены замысловато извивающиеся дорожки, ограниченные перилами, сделанными из разноцветных пластиковых труб. В некоторых местах эти трубы расползаются своеобразными наростами, а может точнее натеками или наплывами, которые не имеют определенной формы, но мне отдаленно напоминают каких-то странных существ, которые только начали формироваться, но не успели закончить свое развитие. Они застыли на стадии куколок, из которых должны возникнуть чудесные бабочки.

А пока некоторые из них расплывшись, улеглись на скамейках, расставленных для посетителей парка, разлеглись на столиках, повисли на перилах или просто расположились на земле. Один такой наплыв показался мне похожим на страуса, стоящего на одной ноге, другой на растекающуюуся под солнечными лучами снежную бабу, а третий, умостившийся на скамейке, на большой нос, принюхивающийся к прохожим и рассыпанному вокруг песку.

Однако самое интересное заключается в том, что по задумке автора инсталляции Чальза Лонга, внутри всех этих фантастических объектов упрятано нечто, реагирующее на прикосновение. Стоило мне погладить «снежную бабу», как она ожила и из нее стало доноситься какое-то чирикание и птичьи посвисты. И все другие наросты обладают своими голосами, а некоторые даже начинают слегка вибрировать, напоминая этим мурлыкающую кошку. А так как поглаживание всех этих «носов», «баб» и прочих «куколок» не только не запрещается, но даже поощраяется, то на радость детям они все время тихонько вздрагивают, мурлыкают, поют, пищат, тявкают и чирикают.

И это, по словам автора инсталляции, позволяет посетителям парка вступать не только в визуальный, но и в аудиоконтакт с его биоморфными структурами, представленными на этой выставке.
Чарльз Лонг живет и работает в Калифорнии, получил степень магистра искусств в Йельском университете. Был участником многих престижных выставок в нашей стране, а также в Японии, Австралии, Мексике и Англии, награжден медалью «За заслуги» американской Академии искусств. Его скульптурные произведения имеются в экспозициях многих музеев Соединенных Штатов.
«Голоса домашних любимцев», размещенные Чарьзом Лонгом в Мэдисон Сквер парке, будут звучать для нью-йоркцев и гостей города до первой декады сентября включительно.

В эти же дни на центральной аллее манхэттенской Парк авеню представлено десять скульптурных произведений известного американского мастера Рафаэля Барриоса. Их можно увидеть, пройдясь вдоль этого шикарного проспекта от 51-й до 67-й улиц. Абстрактные композиции Барриоса различаются размерами, формой и цветом. Все они сделаны из нержавеющей стали и покрыты, с целью их лучшей сохранности на открытом воздухе, цветным акрилом, используемым для покраски самолетов.
При первом взгляде на эти абстрактные, составленные из простых геометрических форм композиции, некоторые из которых могут достигать шести метров высоты, возникает чувство недоумения: как такие тяжеловесные, объемистые кубы и паралелепипеды могут удерживаться один на другом не рассыпаясь на части от тех постоянных сотрясений почвы, которые вызывают автомашины, непрерывным потоком движущиеся по обеим сторонам этой вечно загруженной магистрали?

Пытаясь разгадать этот феномен, я перешел улицу наполовину, остановившись на центральной аллее и тут обнаружил, что Барриос меня обманул. Его, кажущиеся издали массивными нагромождения кубов и параллелепипедов, на самом деле являются практически плоскими, двухмерными квадратами, прямоугольниками и треугольниками. Оптический обман возникает за счет особой раскраски каждого элемента конструкции и очень небольших выпуклостей. Фактически скульптуры Барриоса не имеют объема.

Особенно интересными в этом плане мне показались две работы мастера. Одна из них, названная «Obtusa», состоит из кажущихся трехмерными и весьма увесистыми трех параллелепипедов и трапеции. Большущие голубые фигуры будто парят в воздухе вопреки законам тяготения. К ним страшновато близко подходить из-за явно ощущаемой опасности того, что они вот-вот обрушатся и придавят своей массой доверчивого зрителя. Вторая композиция, названная автором «Triphasique», скомпанована из покрашенных в лиловый цвет, кажущихся объемными, треугольников. Издали эта скульптура показалась мне похожей на какое-то случайно занесенное на Землю загадочное и привлекательное инопланетное растение, состоящее из треугольных члеников. Однако, при рассматривании сбоку, «растение» оказалось совершенно плоским и невзрачным.

В течение более чем сорока лет Барриос создает произведения искусства, которые искажают наше восприятие обычных объектов, обманывают зрение. По словам Барриоса «скульптуры смещают наше восприятие так, что наши глаза видят то, чего на самом деле нет».

Рафаэль Барриос родился в 1947 году в столице штата Луизиана городе Батон Руж в семье выходцев из Венесуэлы. Окончил с отличием торонтский колледж искусств в Канаде, а перед этим учился в США и столице Венесуэлы Каракасе, где завоевал свою первую награду. Но это было только начало. За долгую творческую карьеру Барриос стал обладателем множества национальных и международных наград.

Он успел поработать артдиректором в ЮНЕСКО, художественным руководителем при создании фильмов, в журналах «Вог» и «Эсквайр». Участвовал во многих выставках, проходивших в Европе, странах Латинской Америки и Ближнего Востока.

Его скульптуры украшают города Испании, Соединенных Штатов и Венесуэлы.
Каждый желающий убедиться в способности Рафаэля Барриоса обманывать зрение своими скульптурными композициями может проделать это, прогулявшись вдоль Парк авеню. Его «обманки» будут стоять там до конца июня текущего года.

Стремление к совершенству

Случаю было угодно, чтобы я познакомился с художником Михаилом Звягиным. Он живет одиноко в своей двухбедрумной квартире, зал которой превращен в мастерскую. Все комнаты увешаны и заставлены картинами неутомимого труженика, который несмотря на свой солидный возраст работает у мольберта ежедневно по несколько часов.

Во время моего первого визита к Михаилу я был принят очень любезно и доброжелательно. Для меня была устроена настоящая экскурсия по квартире хозяина и тем самым были заложены те теплые отношения между нами, благодрая которым мы уже неоднократно бывали в гостях друг у друга.
Меня привлекло тогда разнообразие творческих интересов художника, его «метания», как он сам выразился, от одного художественного направления к другому. Его картины поразили меня разнообразием тематики и своим глубинным содережанием, с первого взгляда не всегда различимого. В произведения мастера, члена Союза художников СССР с 1962 года, надо вглядеться.

Показывая свои живописные работы, Михаил сказал мне, что давно уже увлечен городским, в особенности промышленным пейзажем. Он родился в Ленинграде и практически всю свою сознательную жизнь прожил в этом огромном городе. Именно этим в известной степени и объясняется его тяга к промышленному пейзажу. Работая над картинами такого рода, он мог, по его собственным словам, хоть как-то в условиях диктата социалистического реализма удовлетворить свое стремление совместить кубизм с реализмом, потому что промышленные корпуса часто имеют форму кубов и параллелепипедов.

Но главное крылось не в этом. Суть заключалась в характере отображения художником взаимоотношений советской промышленной архитектуры с человеком, работником и обитателем фабричных окраин. В глубинной основе его картин лежат воспоминания о детских годах, проведенных в блокадном Ленинграде. Его отец в самом начале войны погиб на фронте. Маленький Миша остался с матерью и старшей сестрой в Лениграде, где они буквально погибали от голода. В один из дней, когда сестра уже не могла ходить и лежала в кровати, к ним зашла их старая знакомая, которая работала в какой-то конторе, занимавшейся обеспечением продуктами питания партийно-советской верхушки города. У них было все и даже кое-что оставалось. Вот это «кое-что» она стала им изредка приносить, но, естественно, за плату. У матери Михаила была пара золотых колечек и серьги, и она короткое время могла обменивать это на продукты. К счастью, когда уже платить стало нечем, их вывезли из блокадного Ленинграда. Вот тогда впервые у тринадцатилетнего подростка зародилась мысль о несправделивости советской власти, при которой партаппаратчики имели все в то время, когда простые люди умирали от голода. Эти «человечки» были тогда и остались потом ничего не стоящими «винтиками» в монструозной государственной машине. И их задачей было обеспечение ее бесперебойного фунционирования ради удовлетворения тщеславных желаний своры вождей.
Вглядевшись в пейзажи Звягина, непременным атрибутом которых являются дымящиеся трубы мрачных заводских корпусов, рыжие «лисьи хвосты», отравляющие все вокруг, я неожиданно почувствовал себя тем самым «винтиком», безликим маленьким человечком, мурашиком, бредущим в виде маленькой черной запятой, как на картине, по заснеженной дороге вдоль гигантских, бесчеловечных, поставленных на попа или уложенных на бок, фабричных параллелепипедов, освещаемых всполохами адского пламени в раскаленных цехах.

Многие из работ М. Звягина имеют одинаковые названия: «На работу», или «Зимний день», причем большинство его промышленных пейзажей написаны именно зимой. Ранним утром люди бредут на свою фабрику среди сугробов, по заснеженным тропинкам, и глядя на них я явственно ощущал, как мне за ворот лезет мороз ледяными пальцами и сжимает горло тоской, однообразием и серостью повседневной жизни. И старый, впечатанный в память бесконечными повторениями и растиражированный повсюду лозунг «На работу - с радостью, с работы - с гордостью», начинал звучать издевательски и саркастически.

В середине 80-х годов в творчестве художника появились новые темы. Теперь он пишет глубоко философские полотна, наполненные страшными видениями. Его картины заполнили монстры, какие-то исчадия ада. Я спросил Михаила, что заставило его писать свинорылых уродов, гротескных, фантастических обитателей вроде бы инопланетного мира. Ответ был прост и заключался он в констатации того факта, что в то время мы жили в атмосфере тотальной лжи. Двурушничество партийнох бонз становилось все более явным. Говорили одно, а думали другое. На людях были не лица, а маски. Сняв с них эти маски, художник обнажил их подлинные лица.

Однако, художник не зацикливался на социальной тематике. Он умел радоваться жизни, и отражал это в своих живописных работах. У него есть картины в стиле ню или «нюшки», говоря на жаргоне художников, абстрактные работы, произведения, написанные в стиле русского лубка, а также замечательные пейзажи российской природы.

Особняком стоит большой цикл картин, посвященных Холокосту.

Помимо прочего Михаил Звягин создал достаточно много и скульптурных работ. Одно из его последних произведений - оплечный портрет А.С.Пушкина в бронзе будет открыт 26 мая этого года в «Парке Славы» во время торжеств по поводу открытия русского дома «Родина» в нью-джерсийском городе Хоуэлл.

Михаил является прекрасным, интересным собеседником, что и неудивительно. Как любой талантливый человек, он талантлив во всем. В 2007 году в Санкт-Петербурге вышла его небольшая книга повестей и рассказов под названием «Тучам нет конца…», которую я прочитал за один присест. Большинство его рассказов тронули меня своей искренностью и прекрасными описаниями природы, в которых чувствуется глаз художника.

Однажды после завершения очередного чаепития, Михаил выставил передо мной дюжину картин и предложил выбрать любую. От такого подарка я не мог отказаться. Немного поколебавшись, я указал на осенний пейзаж, где был изображен лес с озером.

Глянув на картину придирчивым глазом, Михаил сообщил мне, что по его мнению она нуждается в небольшой доработке. «Буквально пять минут», - словно оправдываясь, сказал он. И хотя мне картина казалась вполне завершенной, спорить я не стал.

Михаил поставил пейзаж на мольберт и принялся за работу, но так увлекся, что его уже невозможно было остановить. Временами мне хотелось посоветовать ему натянуть на подрамник новый холст и начать все сначала.

Однако работа продолжалась, и мне осталось только наблюдать за процессом. Иногда мне казалось, что картина становится только хуже, но через некоторое время штрихи, мазки и тычки кистью в холст приобретали в сочетании друг с другом новые, неожиданные очертания. Через пару часов непрерывной работы на другом берегу озера возникла деревенька с церквушкой и бабой, идущей по тропинке с ребенком. А вода самого озера в глубоком месте оказалась черного цвета. Потом Михаил взялся за лес, вырастил пару елей, несколько берез, а также осину с ярко-красной листвой. Картина заиграла новыми красками, а мне захотелось прогуляться по разросшемуся лесу, и пройтись по улице делёкой деревеньки.

Вобщем забрал я у него картину прямо из-под кисти, так что сохнуть она будет уже у меня дома. Кстати, писал он ее художественными масляными красками. Разноцветные тюбики разных размеров лежали в полном беспорядке в самых неожиданных местах мастерской, но Михаил очень быстро находил нужный. Особенно меня поразило то, как недолго покруживишсь на месте, он отыскал на подставке около незаконченной скульптуры маленький скукоженный тюбик с кармином.

В заключение хочу привести слова Михаила, о том, что «картина, которую мы пишем, не всегда та, что стоит перед нашим внутренним взором – как правило, она бывает намного хуже». Теперь понятно, почему он так долго «подправлял» свое произведение. Как истинный творец, он стремится к совершенству.

Фанатики фантиков

Недавно перебирал я свои старые блокноты с дневниковыми записями начала восьмидесятых годов и случайно обнаружил между страниц одного из них около полусотни советских фантиков от конфет. Я о них совершенно забыл. Фантики я никогда не собирал, а эти как-то случайно оставил просто так, может в память о детских годах, когда моя сестричка, как и многие ее сверстницы, собирала обертки от конфет. Вот на те, первых послевоенных годов, фантики, сейчас было бы очень интересно посмотреть, но они затерялись давным-давно, растворились во времени вместе с ушедшим детством. Те же, что обнаружил я, показались мне поначалу не заслуживающими особого внимания.

Однако я не растолкал их обратно на старые места. Что-то остановило меня. Глядя на рассыпанные на столе яркие, цветные бумажки, и машинально их перебирая, я начал читать названия конфет: «Ария», «Мелодия», «Дружба», «Веселые Нотки», «Петушок Золотой Гребешок», «Травинка», «Солнечный Зайчик», «Мишка косолапый» и «Мишка на Севере» и конечно же «Белочка» и «Кара-Кум».

Я смотрел на знакомые картинки, и память неожиданно вернула меня на тридцать лет назад. Все эти фантики были от шоколадных конфет, которые упаковывались в двойные обертки, когда под цветной, с каким-нибудь рисунком, бумажкой, завернутой уголками по бокам, обнаруживалась серебристая фольга, предохранявшая вожделенную кофету от лишних травм и повреждений. По этой причине даже сам процесс развертывания был захватывающим и интригующим, чуть-чуть оттягивая момент отправления сладости в рот. Бумажные обертки именно от таких конфет больше всего ценились девчонками, потому что их легко можно было разгладить утюгом, никак при этом не повредив. Другое дело карамельки, для обертывания которых использовалась парафинированная бумага, просто закручивавшаяся по краям. Ее-то гладить утюгом было нельзя из-за того, что парафин при этом плавился, а рисунок, и без того обычно неважный, терял четкость.

Меня часто занимал вопрос о том, из каких соображений кондитеры выбирают названия для своих изделий. Почему, например, конфета называется «Красная Шапочка»? Ведь при этом сладкоежкам невольно отводится роль Серого Волка, который проглотил не только бабушку, но и съел бедную девочку, которую потом пришлось выручать охотникам.

А с помощью конфеты «Мишка на Севере», нам, жившим тогда в Ташкенте, никогда не удавалось хоть как-то почувствовать прохладу жарким среднеазиатским летом.

Но названия некоторых конфет все же в той или иной степени соответствовали своему содержанию. Помню как шутили по поводу чрезвычайно популярных тогда конфет «Кара-кум». Мол, жуешь ее и чувствуешь, как песочек скрипит на зубах. А покупая конфеты «Белочка», впоминали сказку Пушкина «О царе Салтане». Все знают, что там: «Белка песенки поет, и орешки все грызет, а орешки не простые, все скорлупки золотые»…

Так вот в конфете «Белочка» иногда вместо орешков попадались скорлупки, но не золотые, как в сказке Пушкина, а вполне натуральные.

Припомнив все это, я захотел поглубже заглянуть в историю фантика. И тут выяснилось, что сведений по этому вопросу не так уж много. Коллекционированием конфетных оберток мало кто занимался, так как это считалось несерьезным занятием для солидного человека. Вот собирать, например, почтовые марки или наклейки от спичечных коробков – это другое дело. Вобщем фанатиков фантиков практически не было, хотя, как всегда, не бывает правил без исключения. И кое-что нашлось.

Заворачивать конфеты в бумажные обертки начали довольно давно. Первые двуслойные, из фольги и бумаги, обертки для конфет появились в 1850 году. Серьезный толчок этому делу дал великий американский изобретатель Томас Эдисон, который попутно с разработкой фонографа, электрической лампочки и множества других полезных вещей, придумал в 1872 году парафинированную бумагу, получившую широкое распространение в качестве обертки для конфет.

Моду на упаковку своих изделий в бумажные фантики российские кондитеры подхватили довольно быстро - в конце позапрошлого века. Над разработкой дизайна кондитерских упаковок в России работали такие известные художники, как Васнецов, Билибин, Бенуа, Врубель, Андреев и многие другие, что делало их настоящими произведениями прикладного искусства. Только понято это было достаточно поздно.

На упаковках и некоторых фантиках помимо обычных рисунков изображали награды кондитерской фирмы, если ей удавалось их получить за высокое качество своей продукции. Высшим достижением считалось получение права помещать на упаковках фирмы информацию о том, что она является «Поставщиком двора Его Императорского Величества».

У меня нашлась парочка подобных фантиков. На обертке конфеты «Петушок - Золотой гребешок» есть Знак качества, а на фантике конфеты «Белое золото» изображена Золотая медаль, которую этот шедевр узбекских кондитеров получил на конкурсе в Пловдиве в 1979 году.

В первые советские годы созданием эскизов для оберток занимались такие выдающиеся художники, как Кандинский и Родченко. В оформлении фантиков тех лет отчетливо просматриваются элементы конструктивизма, а рисунки на них походили на те, что выставлялись в «Окнах РОСТ’а»: с пузатыми буржуями, славными красноармейцами и рабочими с кувалдами в руках. Это вместо дореволюционных «Фавнов», «Дон Жуанов», и «Веселых Вдов».

Увидеть все эти редкие фантики можно благодаря уникальной коллекции Андрея Хальчицкого, который в 1991 году в журнале «Тара и упаковка» опубликовал статью под названием «Кондитерские упаковки: предмет коллекционирования».

Научный сотрудник ВНИИ сельскохозяйственной микробиологии А. Хальчицкий не имел никакого отношения ни к таре, ни к упаковке, но многие годы собирал фантики. Его публикацию восприняли тогда как небольшой закидон научного сотрудника, посвящавшего свой досуг безобидному, но совершенно несерьезному занятию.

Сам он объяснял свой интерес к коллекционированию фантиков так: «Первое - это достаточно оригинальное художественное оформление. Ведь над их созданием трудятся профессиональные художники, иногда довольно известные. И второе - их тесной взаимосвязью с историей страны. Они в оригинальной форме раскрывают колорит того времени, в которое были созданы и, бесспорно, являются своеобразными памятниками культуры и быта».

Вскоре после выхода статьи в свет, А.Хальчицкий эмигрировал в Израиль, естественно, вместе со своей коллекцией. И только через несколько лет после того, как в одной из российских газет была опубликована статья ее корреспондента о его коллекции, увиденной им в Израиле, там поняли, что помимо того, что она стоит больших денег, по ней можно воссоздать историю появления шоколадных конфет в России, начиная с конца XIX века.

В конце концов эту коллекцию выкупил один московский бизнесмен, коллекционер и меценат.

Теперь можно вернуться к моей скромной находке. Подавляющее большинство моих фантиков были предназначены для конфет, произведенных на двух фабриках бывшей Узбекской ССР – Ташкентской «Уртак» и Янгиюльской «Лаззат», то есть они были отпечатаны для провинциальных производителей, а не для таких всесоюзно известных кондитерских гигантов, как, например, фабрики «Большевик», «Рот Фронт» или кондитерский концерн «Бабаевский». Может именно этим они и интересны.

1

вета says:
Декабрь 20, 2013 @ 11:04

Спасибо вам за память. Кетки “Белое золото”, наши узбекские))))

2

Борис says:
Декабрь 21, 2013 @ 00:03

Спасибо и вам

3

Вета says:
Декабрь 21, 2013 @ 04:14

удачи)))

Оставить комментарий

Имя (обязательно)

Почта (не показывается) (обязательно)

Сайт

Notify me of followup comments via e-mail.

Мастер лесной скульптуры

В Бруклинской Kings Highway Library, расположенной на углу Ocean Avenue и Kings Highway, 5 мая состоялось открытие выставки художественных работ (лесная скульптура) Якова Клейнермана, организованной в честь его 75-летия.

Желающих поздравить юбиляра набрался полный выставочный зал. Звучали поздравительные речи, а сам виновник торжества скромно сидел в углу около сцены и периодически вскакивал, чтобы пожать руку очередному выступающему.

За те годы, что я знаю Якова, мне довелось видеть немало его работ, экспонировавшихся на различных выставках, организуемых Гильдией еврейских художников и мастеров прикладного искусства. Они всегда привлекали внимание своей неординарностью, выдумкой, мастерским исполнением. Увидеть скрытый образ в старом корне, сухой ветке, каповом натеке дано далеко не каждому. Многие из нас видели эти валяющиеся на лесной подстилке, казалось бы никому не нужные, коряги и сучки, небрежно отталкивали их ногой с дороги, а Яков угадывал в них скрытого зверя, голову сказочного героя или просто некую абстрактную причудливую игру природы. Вобщем он умеет посмотреть свежим глазом на обыденное, разглядеть скрытый, загадочный и прекрасный образ в уродливом корне, убрать все лишнее, представив нам его обнаженную суть и выявив таящуюся в нем красоту. Для того, чтобы все это сотворить, мало обладать даром художника, надо еще очень любить природу.

Детство Якова прошло в эвакуации в поселке Чебаркуль Челябинской области, куда он попал из украинского городка Новоград-Волынский.

Поселок Чебаркуль окружала красивая южно-уральская природа, недалеко было озеро Кисегач, Ильменский заповедник. В бараке, в котором жила семья Якова, была соседка, которая часто водила детей в лес, привив им любовь к природе. С тех пор эта его любовь только возросла, а увлечение туризмом со студенческих лет ее укрепило еще больше.

Уже будучи инженером-строителем и работая в Киеве, он участвовал в 1970 году в слете туристов. Там в одной из палаток Яков увидел небольшую выставку поделок из корней и сучьев. Эти лесные скульптуры запали ему в душу настолько, что он решил сам попробовать заниматься этим делом. С тех пор он не изменял своему увлечению. Создав первые пять скульптур, Яков пришел с ними в артклуб «Природа и творчество», куда был сразу же принят. Стал участником многочисленных выставок, в том числе и на ВДНХ СССР. За более чем сорок лет им было создано огромное множество произведений. И мастерство его год от года совершенствовалось и росло.

Его произведения пользовались популярностью среди любителей искусства. Продав часть из своих работ, Яков смог скопить денег на поездку в Израиль к жившей там дочери. Там тоже его произведения быстро раскупили, так что они есть и в Израиле.

В 1996 году Яков с семьей эмигрировал в США. Увлечения своего не оставил. Первой его работой здесь был «Менора» - удивительный семисвечник и прекрасный образчик лесной скульптуры. С 1998 года регулярно участовал в посвященных русской эмиграции фестивалях, проводившихся в Бэттери парке на Манхэттене, а затем в бруклинском Seabreeze Park. И везде работы Якова привлекали внимание посетителей.

Поначалу Яков был активным членом артгруппы Бенсонхерста. Однажды его увидел в Бэттери парке президент Гильдии еврейских художников и мастеров прикладного искусства Илья Натанзон и пригласил его стать ее членом. Яков привел с собой всю артгруппу Бенсонхерста, которая стала костяком Гильдии.

Мастер работает постоянно. Его рабочее место - кухня в квартире, которое стало для него традиционным/ В Киеве он тоже работал на кухне. Не очень удобно, нельзя шуметь, чтобы не беспокоить соседей, но другого места в квартире нет. По этой причине вся обработка корней, сучьев и прочего материала производится им исключительно вручную. За годы собрано множество заготовок, некоторые из которых ждут своей очереди уже десяток лет. Да теперь друзья из Гильдии нередко подбрасыват собственные интересные находки. Так что Яков обеспечен работой на многие годы вперед.
Я спросил его, не приходилось ли ему использовать для своих поделок какие-нибудь нетрадиционные материалы, хотя видел, что в своих работах он использует подобранные в лесу кости мелких животных, панцири черепах, грибы-трутовики, скорлупу кокосовых орехов. Задать такой вопрос меня побудила чрезвычайно оригинального, странного вида ваза, увиденная мною на нынешнем вернисаже. Она была сделана вроде бы из дерева, но оно обладало необычной, своеобразной текстурой. Яков сказал, что будучи в Аризоне, нашел там несколько засохших небольших кактусов, и вот из одного из них он и сотворил эту загадочную вазу.

Я попросил вспомнить его какую-нибудь забавную историю, связанную с его творчеством. Он расскзал мне, что однажды в Киеве к ним в квартиру залезли воры. Как раз перед этим они купили очень дефицитные тогда джинсы и сапоги. Их украли, но ни одну из множества его лесных скульптур, стоявших на серванте, воры не взяли, чем сильно огорчили Якова. Не оценили. Но это шутка, конечно, свидетельство хорошего чувства юмора у автора «лесных скульптур».

Настоящие знатоки искусства ставят очень высоко произведения, созданные прекрасным художником, мастером своего дела Яковом Клейнерманом.

Выставка продлится до середины мая.