Исфана

Поступая в медицинский институт, я намеревался стать микробиологом, как моя тетя Тамара, - папина сестра, под влиянием которой я решил посвятить себя медицине. Однако, к концу учебы мнение мое изменилось, я надумал стать психиатром. Другим предметам я не уделял много внимания, в том числе и гинекологии, хотя эта медицинская дисциплина мне очень нравилась тем, что сочетала в себе терапию и хирургию одновременно. Я чувствовал некоторое смущение, когда представлял себя в роли женского врача.

Однако перед самым окончанием института, представ перед комиссией по распределению, на вопрос кем бы я хотел работать, я неожиданно для самого себя ответил: акушером-гинекологом. За это тут же ухватились – гинекологов на селе не хватало. Мне было предложено поехать в маленький поселок Исфану – центр Ляйлякского района, расположенного в Ошской области на юге Киргизии, в трехстах километрах от областного центра. Это было единственное место, куда ехать я не хотел. Я попытался было сопротивляться, попросил предложить мне еще что-нибудь, но вариантов для меня не нашлось. Нажил только себе неприятностей, и все равно поехал туда, куда меня распределили.

С лечебного факультета мединститута, который я окончил, выходили врачи всех клинических специальностей, а с личным желанием выпускника при распределении тогда не считались. Каждый после окончания института обязан был отработать по распределению 3 года. После этого выдавали на руки диплом, и можно было искать работу в другом месте и по другой врачебной специальности.

Исфана расположена у подножия Тянь-Шанских гор, в долине одноименной речки, впадающей в Фархадское водохранилище. Я прилетел туда из Оша первого августа 1962 года на маленьком четырехкрылом самолете - Ан-2. Их еще называли “кукурузниками”. Наш “кукурузник” опустился на земляной аэродром. Густая пыль поднялась в воздух, и когда она осела, я увидел молодых, смеющихся девушек в шароварах с широкими, подведенными усьмой бровями.

– Вот это твои будущие пациентки, - с ехидством, как мне показалось, сказал заведующий Ошским областным отделом здравоохранения В.А. Петросьянц. Он и несколько главных специалистов облздрава прилетели в Исфану на выездной медицинский совет. Среди прилетевших был и главный акушер-гинеколог облздравотдела Михаил Григорьевич Лерман. Высокий, лысый мужчина с длинным еврейским носом. Он напутствовал меня так: «На меня не расчитывай и на санавицию тоже. Пока мы до тебя доберемсся, твоя пациентка помрет. Так что надейся только на самого себя». В штате местной центральной районной больницы (ЦРБ) должность женского врача уже больше года была вакантной.

Вечером того же дня после Совета, на котором я был представлен местным врачам, члены комиссии улетели. Я ощущал себя совершенно одиноким в этом маленьком и чужом поселке, среди незнакомых людей, говорящих на непонятном языке. Было жутковато, тем более, что до этого я всегда жил с родителями и никогда надолго из дома не уезжал. Правда, был у меня в Исфане один знакомый – молодой парень, киргиз, уроженец здешних мест. Мы вместе окончили институт. Он был санитарным врачом. Звали его Джума. Сразу после того, как проводили начальство из области, он подошел ко мне и доверительно посоветовал: “Покупай себе ружье, будешь ходить на охоту в наших горах. Ни одна женщина не придет к тебе, потому что ты мужчина”. Я был очень расстроен.

Но в первую же мою ночь в Исфане, я был вызван в роддом. Мне сообщили, что поступила женщина с кровотечением. Явившись посреди ночи в приемный покой, я к своему величайшему удивлению и даже некоторому ужасу узнал, что в роддоме нет электричества. Такого сюрприза я никак не ожидал, просто мне это даже в голову не приходило. А как же электрификация всей страны плюс советская власть? – подумал я. Ведь на дворе шестьдесят второй год! Кстати, в гостиничном номере, где меня временно поселили, был свет. Да и вообще я сам вечером видел, что окна многих домов светятся, как обычно.

Назавтра выяснилось, что Исфана электрифицирована, но еще не полностью. И только благодаря заботам партии и правительства о здоровье советского народа, примерно через полгода свет дотянули и до центральной районной больницы.

А в ту ночь у меня не было много времени для размышлений. Требовалось остановить кровотечение. При свете керосиновой лампы я осмотрел женщину. У нее оказался неполный выкидыш в позднем сроке. Единственным методом лечения являлось выскабливание полости матки. Для меня, с моим опытом пребывания в абортном отделении, сделать это было раз плюнуть. Правда, это было единственное, что я тогда умел. Мы перебрались в смотровую, где стояло гинекологическое кресло, санитарка светила мне керосиновой лампой, а акушерка подавала инструменты. Несмотря на свое почти шоковое состояние, я очень быстро справился с задачей, кровотечение остановилось.

После этой операции я стал известным человеком в Исфане и в течение последующих двух лет не знал покоя ни днем, ни ночью.

В те годы в медицинских институтах еще не было интернатуры, и молодые врачи, после шести лет обучения всем дисциплинам понемногу, вступали в самостоятельную жизнь малоподготовленными к конкретной работе. Дальше все зависело от человека. Особенно если он попадал в глухую больничку, где не у кого было учиться. Или он постоянно работал над собой, читал литературу по специальности, старался усовершенствовать свои навыки и умения, или опускался до уровня фельдшера.

В Исфане абсолютно нечем было заниматься в свободное время, и я стал регулярно брать монографии и журналы по акушерству и гинекологии в Республиканской медицинской библиотеке во Фрунзе. Мне их высылали по почте, а я после прочтения отсылал их обратно. Как-то, будучи во Фрунзе, зашел в библиотеку, и там, узнав, кто я такой и откуда, сильно удивились. Ожидали увидеть какого-нибудь занудливого старикашку.

Мне хотелось заниматься научной работой, написать и защитить диссертацию. Но предварительно нужно было сдать экзамены по диалектическому и историческому материализму, иностранному языку и специальности – так называемый кандидатский минимум. И вот я стал готовиться к первому экзамену. Прочитал от корки до корки «Капитал» Карла Маркса. Местами мне было даже интересно, но в основном это было очень скучно. Какая глупость была читать «Капитал»! Никому это не было нужно. Но я прочитал. Написал письма в мединиституты Фрунзе и Ташкента с просьбой принять экзамен. Из Фрунзе мне не ответили, а из Ташкента пришло приглашение. Я отпросился на работе и поехал в Ташкент. Так я впервые в жизни оказался в этом городе. Шел 1963 год. Времени мне дали на работе мало. Я приехал в Ташкент в день сдачи экзамена ранним утром и не смог найти гостиницу, чтобы привести себя хоть немного в порядок. Так небритым, невыспавшимся и замученным и явился на кафедру. Нужно сказать, встретили меня там приветливо. Заведовал кафедрой кореец. По фамилии, насколько помню, Цой. Наверное к ним впервые приехал такой странный молодой человек из глухого кишлака, чтобы сдать экзамен. Собрали комиссию и дали вопросы. Я отвечал очень неплохо, но в одном из вопросов что-то напутал. Не помню уж что. Никакой программы для подготовки к экзамену у меня не было. Я было подумал - провалился. Искренне огорчился. Заведующий после экзамена отправил меня из кабинета, но сказал, чтобы я не уходил. Вскоре он вышел и сообщил, что мне поставили четверку. Большего мне и не было нужно. До сих пор вспоминаю этого человека с благодарностью.

Первое время я жил на квартире в доме одной санитарки, работавшей в больнице. Ее муж был дорожным рабочим. Это были очень простые и хорошие русские люди. Брали они с меня весьма скромную плату, хоть особого достатка в семье не было. Съехать мне пришлось, когда они ожидали появления в семье второго ребенка.

Следующими моими квартирными хозяевами были пожилая немка и ее старый муж – украинец. Я специально пошел в этот дом, надеясь подучить у хозяйки немецкий язык. И вот однажды вечером сидели мы с ней на кухне и разговаривали по-немецки. Дед лежал тут же на лавке, вроде дремал. А потом поднялся и сказал, чтобы на следующий день и моего духу тут не было. Иначе он меня зарубит. Дед приревновал свою жену, не понимая о чем мы с ней говорим. Я был ошарашен. У меня и близко в мыслях ничего подобного не было. Хозяйка казалась мне старой бабкой, и единственное, что меня в ней интересовало, так это ее знание немецкого языка.

Утром я зашел к главному врачу больницы и сказал, что уеду, потому что мне негде жить. Он всполошился, и в тот же день мне выделили отдельную комнату в блочном доме. Я ни разу не мыл в ней пол. Вместо этого я устилал его газетами. Когда они пачкались, настилал новый слой. К концу первого года получился на полу довольно толстый слоеный пирог.

Встретил я там и свою первую бурную любовь. Темноволосая, высокая, правда, немного неуклюжая, с большими карими глазами медсестра Валя Уварова в профиль сильно походила на Анну Ахматову. Как и у великой поэтессы нос у нее был с ярко выраженной аристократической горбинкой. Недаром на Руси давно были известны графские и дворянские роды Уваровых. Правда, тогда родословная моей Вали меня совершенно не интересовала. Мы встречались каждый день, и я получал все, что хотел. Однако сделать ей предложение я никак не решался, хотя первое время она явно на это расчитывала. А дело заключалось в том, что моя избранница, как мне стало казаться, была слаба на передок. Доказательств у меня не было никаких, но я все тянул время. Наконец, терпение у моей дамы лопнуло, и она меня бросила, а сама пустилась во все тяжкие.

Первые три ночи после этого я не мог спать. Такого со мною не бывало. Однако мучительно переболев эти несколько дней, я постепенно успокоился и вскоре заметил, что есть и другие девушки вокруг. Так что нет худа без добра. Мне очень нравилась акушерка Света Смирнова, высокая, с очень красивой фигурой, порядочная и честная девушка, которую направили к нам после окончания медицинского училища из Куршаба – русского села на юге Киргизии. А она просто была в меня влюблена. Но у меня-то такого сильного чувства к ней не было. Вобщем не склеилось.

В наше маленькое родильное отделение, рассчитанное на десять коек поступали рожать в основном киргизки, узбечки и таджички. Район находился на стыке трех республик, но в Исфане жили еще русские, татары, чеченцы, а в ближайших кишлаках было много курдов. Одежды их женщин походили чем-то на цыганские – широкие, многочисленные пестрые юбки, яркие кофты, цветные платки на головах.

За время работы мне изрядно пришлось поездить по району. Специальной машины скорой помощи у нас не было, поэтому ездили на обыкновенном грузовике Молотовского автозавода. Единственным отличием нашей машины от обычного грузового транспорта было присутствие дополнительной фары сбоку от кабины с нарисованным на ней красным крестом. Если поступал вызов на роды, выезжала акушерка, грузила роженицу в кузов, сама садилась в кабину и привозила женщину в роддом. В кузове даже скамейки простой не было, и беременная со схватками стоя или сидя на корточках тряслась там на кочках и выбоинах жутких ляйлякских дорог до самого роддома. Правда, ее могло и растрясти по дороге.

В районе была пара участковых больниц и несколько колхозных родильных домов. Периодически я приезжал туда с проверками. Ближайшая к райцентру участковая больница располагалась в поселке Шалды-Балды. Уровень медицинской помощи там вполне соответствовал названию. Впрочем и во всем районе оно было такое же. Особено я любил ездить в Бешкент и на станцию Кольцо. Бешкент – небольшой, уютный кишлак, расположенный в живописной долине между невероятно красивых, охряных гор, похожих на камбоджийские храмы. В маленькой участковой больничке родов было относительно мало, место было спокойное. Жил я в комнатушке при роддоме, наслаждаясь красотой окружающей природы и покоем. Хорошо помню, что там вокруг росли высокие, дикие синие ирисы. А в неширокой долине, зажатой со всех сторон горами, стояли тутовые деревья, отгораживающие друг от друга небольшие огороды местных жителей. Владельцами их были узбеки. Киргизы занимались только скотоводством.

Совсем другой облик имела станция Кольцо. Это было что-то вроде крошечного промышленного поселка. Здесь проходила линия узкоколейной железной дороги, которая связывала шахтерский городок Сулюкту с Пролетарском. Местность вокруг была холмистая, дома поднимались уступами, а с территории больницы, расположенной высоко на горе, открывался замечательный вид на извивающуюся змеей дорогу и сам поселок.

Питался я на нашей больничной кухне, вносил плату раз в месяц и ел три раза в день. Еда была не ахти какая, но зато всегда горячая. Сам я готовить не умел. Иногда для разнообразия я позволял себе шикануть – поесть шашлыка. Его продавали на базарчике в центре Исфаны. И вот как-то осенним днем я решил устроить себе такой праздник. При моей тогдашей зарплате – это было недешевое удовольствие. День выдался ветреным, дождливым и холодным. Огонь в мангале горел плохо. Шашлычник мерз на ветру. Из носа у него бежало. Он часто сморкался на землю, поочередно зажимая пальцами ноздри. Обтерев руку о грязный, забывший когда он был белого цвета, фартук, он хватал из тазика куски маринованного мяса и насаживал их на шампур. И тут же выкладывал все это на мангал. С мяса на обуглившиеся куски саксаула с шипением падали капли то ли жира, то ли его соплей. Я посмотрел-посмотрел, да и ушел. Однако, думаю в местной столовой, где я тоже иногда перекусывал, уровень санитарии и гигиены был не выше. Просто я не видел процесса приготовления пищи.

По выходным дням я иногда ездил в соседний Таджикистан в город Ленинабад, где останавливался на одну ночь в центральной городской гостинице «Ходжент». Потом я гулял по городу, переходил по мосту через Сыр-Дарью, любуясь действительно красивыми набережной и рекой. Необыкновенное ощущение свободы, которое я испытывал там, трудно передать. Я думал: «Вот, никто не сможет меня здесь найти, вызвать посреди ночи в роддом, где я буду в муках рожать до утра десятого ребенка вместе с какой-нибудь несчастной колхозницей». Больше никогда я не чувствовал себя таким счастливым.

Приехать в Исфану со стороны Таджикистана можно было также с автостанции в поселке Аучи-Калачи.

Мне не раз приходилось бывать на областных медсоветах. Помню на одном из них кто-то из руководителей облздравотдела отпустил реплику в адрес фельдшера, у которого сдох конь: «А мы ему здоровье людей доверяем»!
Речь шла о фельдшере, который работал в одном из горных районов Ошской области и добирался верхом на лошади до отдаленных полевых станов и стоянок чабанов.

Проработал я в Исфане два года. Самое главное, чему я там научился – это самостоятельности. Я был единственным акушером-гинекологом в районе, и хорошо запомнил слова М.Г.Лермана о том, что должен надеяться только на самого себя. Это было действительно так, даже посоветоваться мне в трудную минуту было не с кем, только с книгами. Они и были моими учителями и помощниками. Потом, уже работая во Фрунзе, я удивлялся молодым врачам, попавшим по блату после института сразу в столичный роддом. Многие из них имели больший стаж работы, чем я, но по любому поводу бегали за советом к «старшим товарищам». А я уже умел брать ответственность на себя. Да и знал много, благодаря постоянному чтению литературы по специальности.

Профессора Михаила Наумовича Лехтмана, заведующего кафедрой акушерства и гинекологии Киргизского Государственного медицинского института я считал полубогом. Я писал ему письма из своей Исфаны с просьбами дать мне тему для научной работы. Ответов не получал. Потом, когда я уже работал во Фрунзе в республиканском роддоме, где базировалась кафедра, он обещал подумать. Из-за него в ожиданиях я потерял два года. Ничего он для меня не придумал. Потом уж я понял, что был он самым заурядным, серым человеком. Я его не интересовал, для него гораздо важнее было готовить национальные кадры, чтобы усидеть на кафедре. Именно по этому признаку и отбирались люди в аспирантуру, а не по знаниям, способностям, умению. Кстати, в аспирантуру-то к нему я и не просился, просто надеялся, что он даст мне тему для научной работы, так как понимал, что в аспирантуру меня все равно не возьмут. Ведь у меня был двойной минус: не киргиз и даже не русский.

Справедливости ради надо сказать, что когда я приехал из Ляйлякского района и искал работу во Фрунзе, я зашел в республиканский роддом, где размещалась кафедра акушерства и гинекологии Киргизского мединститута. Нашел там профессора Лехтмана и попросил его о помощи. Он встал, куда-то вышел, а потом отправил меня в отдел кадров. Без всяких проволочек я был принят на работу. За это ему спасибо.