Перелистывая старый фотоальбом
Хочу написать еще немного о нескольких старых, конца сороковых начала пятидесятых годов прошлого века, новосибирских фотографиях, на которых видны некоторые предметы нашей тогдашней мебели, характеризующих наш, и не только наш, тогдашний быт. Все они были сделаны фотоаппаратом «Любитель» на широкоформатную без перфорации пленку (рольфильм) с размером кадра 6 на 6 сантиметров.
К сожалению, все они очень плохого качества, но выбирать не из чего. Приходится довольствоваться тем, что сохранилось.
На первой фотографии папа с мамой засняты у окна нашей квартиры в Новосибирске. Папа сидит за обеденным, покрытым скатертью, столом, у которого, насколько я помню, были толстые ножки, похожие по форме на полные женские голени. На столе можно разглядеть часы.
Мама обнимает папу сзади за плечи. На папе галстук, который, как мне думается, ему очень нравился, потому что только в нем он ходил на работу. А может просто другого приличного не было. На этом галстуке серебристо-серые полосы перемежались с темно-красными.
У родителей за спиной стоит кровать, на которой они спали, а на стене висит старый, доставшийся им от бабушки, шерстяной ковер ручной работы с ярким орнаментом и центральной круглой розеткой на красном фоне. Часть этой розетки видна на снимке.
Я помню этот ковер с самого раннего детства, уже тогда он был вытертым и побитым молью во многих местах, а потом, уже во Фрунзе, и совсем развалился от времени.
На подоконнике стоят горшки с цветами. Хорошо помню фуксию, которая цвела обильными ярко-розовыми цветочками с толстыми, будто крахмалистыми лепестками.
Много воспоминаний вызвала у меня «горка» из подушек, стоящих на кровати. Они накрыты белой, кружевной накидкой или, как мы называли ее дома, накидушкой, похожей по форме на средних размеров прямоугольную шаль. Такие накидушки крючком вязала из простых белых ниток моя бабушка – мамина мама. Тогда они были в моде, а бабушка умела вывязываать красивые, ажурные с цветочным рисунком большие накидушки. Естественно это требовало большого труда и терпения. Бабушка была малограмотной, и только шитье и вязание приносили ей средства к существованию, потому что эти накидушки ей иногда удавалось продавать. Жила она со своей старшей дочерью Саррой. Жаль, что ни одной накидушки бабушкиной работы у нас не сохранилось. Они со временем вышли из моды, и их, возможно, просто выбросили при переезде из Новосибирска во Фрунзе. Дорого бы я дал сейчас за такое бабушкино произведение.
Вязание кружевных накидушек и салфеток – это очень кропотливый труд. Бабушкины накидушки действительно были очень красивыми, воздушными и нежными, а вязать их ей было трудно, потому что на левом глазу с детства у нее было бельмо, и она им почти ничего не видела. Она говорила, что когда была маленькой девочкой, ее клюнул петух в этот глаз. Потом глаз зажил, но остался рубец в виде бельма. По этой причине на подавляющем большинстве сохранившихся у нас ее фотографий она запечатлена в профиль.
Тем не менее бабушка была симпатичной, с хорошей фигуркой женщиной. Точно известно, что мужчины не обделяли ее своим вниманием. Не помню уж от кого я давным-давно услышал, что в молодости у нее была «полная кофточка титек». Эта фраза, видимо из-за своей метафоричности, прочно врезалась в мою мальчишескую память.
На второй, сделанной немного с другой точки, фотографии, заснята Лиля, сидящая за тем же обеденным столом, но теперь на нем стоят не часы, а небольшая шкатулка. Самым четким изображением на этом фото является отпечаток моего пальца.
Но кроме моих папиллярых линий виден низ наших старых часов, висящих в простенке между прикрытыми тюлевыми шторами окнами и кусочек спинки венского стула. У нас их было штук пять-шесть, и они были разной степени сохранности. Отдельные их части крепились друг к другу шурупами, но от долгого употребления отверстия в дереве протерлись, шурупы в них болтались, их приходилось часто подтягивать, но этого хватало не надолго. И при всем при этом, сделанные из прочного гнутого бука, стулья были легкими и удобными. Сиденья у них были выпилены из толстой фанеры с выдавленным на ней каким-то орнаментом.
На следующей фотографии хорошо виден шифоньер с зеркальной дверью. Это был очень добротный, сработанный без излишних изысков на века, дубовый и очень тяжелый шкаф. Состоял он из двух отделений. Дверца меньшего из них, используемого для хранения постельных принадлежностей и полотенец, была украшена резной виньеткой и вставкой из толстого граненого стекла. Внизу был большой выдвижной ящик. В отделении за зеркалом хранились костюмы и пальто, а в ящике – обувь.
Я усадил Лилю на стул перед шкафом, чтобы получить два ее изображения в разных ракурсах: обычное и отраженное в зеркале. Мне нравились такие композиции.
В зеркале отразилась спинка кровати с металлическими шариками, а также тарелкообразный, подвешенный высоко на стену, репродуктор, обтянутый черной бумагой.
В объектив попала и сама кровать с подушками, прикрытыми для красоты кружевной накидкой. Я писал об этом раньше.
Был у нас и еще один шкаф – более старый, принадлежавший когда-то папиным родителям. Мы называли его гардероб. Он был двустворчатый, пониже и поменьше первого, отделан бордового цвета древесиной под орех, а может тонкой пластиной из орехового дерева. Сверху гардероб украшала съемная деревянная дугообразная резная корона, состоящая из двух равных половинок. Он стоял в маленькой комнате. Однажды, когда мне было лет 5-6, меня за какую-то провинность поставили в угол за этот шкаф. Не помню уж каким образом у меня там оказался в руках карандаш. Этим карандашом от нечего делать я нарисовал на боковой стенке шкафа большую букву «б», с которой начинается мое имя. При этом покрытие шкафа было настолько мягким, что карандаш оставлял на нем глубокую борозду. Сразу этого не заметили. А потом уж вести беседы со мной о недопустимости порчи мебели было поздно.
Этот шкаф мы отдали маминому брату дяде Боре, когда уезжали из Новосибирска во Фрунзе. Что стало с ним потом, я не знаю. Если он дожил до наших дней, то стоит дорого, как настоящая антикварная вещь. А дубовый шкаф мама кому-то продала.
Следующая фотография сделана мною втихаря, когда я застал маму спящей на диване после утомительных походов по городу. В те годы она работала в агентстве Госстраха.
Страховым агентом мама стала потому, что будучи на этой должности она не должна была сидеть целый день на одном месте в конторе. Работа была связана с поиском новых клиентов, хождением по разным адресам, рабочий день был ненормированным. Это был как раз тот случай, когда человека ноги кормят. В перерывах между хождениями по городу мама могла заскочить домой, приготовить обед, немного присмотерть за нами, и даже прикорнуть ненадолго. Вот в один из таких довольно редких моментов я ее и заснял.
Мама заснула на пружинном, обитом серой плотной тканью с красным цветочным рисунком, диване, подложив под голову на круглый жесткий валик думочку. Диван стоял у деревянной досчатой стенки, разделяющий одну относительно большую комнату с тремя окнами на две: кухню с одним окном и двухоконный зал, где помимо обеденного стола, шифоньера, комода и дивана находилась также металлическая двуспальная с пружинным матрасом кровать, на которой спали папа с мамой.
На досках, из которых была сделана тонкая разделительная стенка, высотой от пола до потолка, рубанком, видимо для красоты, был проделаны неглубокие желобки. Их хорошо видно. Доски были побелены, как и стены в комнатах.
Еще на одной фотографии мама с кошкой сидит у окна. Видны металлическая спинка кровати и подушки, прикрытые накидкой. Можно различить часть ее ажурного рисунка и складки оборок, пришитых понизу накидки в виде узкой кружевной полосы.
На этом фото хорошо виден подоконник. В нашем доме они были очень широкими. На них у нас всегда стояли большие из обожженной глины кирпичного цвета горшки с цветами. На заснятом подоконнике в дальнем горшке растет олеандр, а в ближнем, видимо, фуксия.
И, наконец, последняя фотография того периода с мамой. В домашнем халатике она стоит у комода. На стене висит календарь с портретом Чернышевского. В руках мама держит салатницу из прессованного стекла. Мне кажется, что она была розового цвета. А на комоде на стопке тарелок стоит фаянсовый молочник.
А вот и я собственной персоной, сфотографировавший свое отражение в зеркале дубового шифоньера. В руках у меня тот самый фотоаппарат «Любитель», с помощью которого и были сделаны все снимки, которые я разглядывал, вспоминая про наш новосибирский быт. На этом фото видны диван и уже описанная мною деревянная разделительная стенка. На ней висит отрывной календарь. Как было бы здорово, если б удалось заглянуть на его страничку, чтобы узнать день, месяц и год, когда был сделан этот снимок! К сожалению, это совершенно невозможно.
Хотя, судя по моей «прическе», можно смело утверждать, что эта фотография сделана не позднее 1952 года, потому что вплоть до седьмого класса, в который я пошел в том году, всех мальчиков стригли под машинку нулевку. Именно с такой стрижкой я и запечатлен. Только в седьмом классе, когда разрешено было отращивать волосы, я с удивлением узнал, что они у меня вьются.
За моей спиной висят матерчатые шторы, прикрывающие вход из зала в кухню, где стояла большая печка, которую мы топили дровами и углем.
И это, пожалуй, все, что я смог вспомнить про обстановку нашей квартиры, в которой я безвыездно прожил до 21 года.
Январь 24, 2011 @ 16:03
Ты тоже оказывается увлекался фотографией с раннего возраста. И хорошо что фотоаппарат был. Правда наверное снимки печатать было не очень легко.
Январь 24, 2011 @ 22:51
Да, это отдельная история, заслуживающая специального описания. Может потом и напишу. Сам процесс проявки пленки был довольно долгим и нудным, так как поначалу у нас не было проявочного бачка. И не было увеличителя, чтобы распечатать фотографии большего формата.
Октябрь 6, 2011 @ 21:41
Спасибо за экскурсию в прошлое. Фотографии очень хорошие.
Оставить комментарий