Снегурочки
Известно – зима в Сибири долгая. Поэтому главным нашим развлечением в детстве было катание на санках, коньках или лыжах.
Вероятно, как и все дети, начали мы с санок, которые сохранились у нас дома с незапамятных времен. По конструкции они были чем-то похожи на большие сани-розвальни, которые я еще помню на новосибирских улицах. В них запрягали лошадей, и они катились по дороге, скрипя полозьями по сухому снегу. Наши санки были относительно большими, тяжелыми и устойчивыми, с крепкой железной пластиной впереди и деревянными рейками на сиденье. Катались мы на них вместе с другими детьми с горки около водокачки, выезжая прямо на дорогу. И вот так один раз съехали чуть не под машину. Наверняка водитель заметил нас издалека и вовремя затормозил, иначе бы мы с сестрой точно угодили под колеса. Помню, как сильно я перепугался, увидев надвигающуюся на нас трехтонку. Но все закончилось благополучно, она остановилась в паре шагов от наших санок.
А однажды, когда я скатывался с горки лежа на санках на животе, и железная пластина оказалась перед самым моим носом, мне вдруг пришла в голову мысль ее лизнуть. Без долгих раздумий я высунул язык и прикоснулся им к пластине. Мой язык моментально прилип к железу. Я смог его быстро оторвать, но потом он долго болел у меня, как после ожога. После этого на подобного рода эксперименты меня никогда больше не тянуло. Но все это было совсем уж в раннем детстве. Позже на санках я катался редко, предпочитая лыжи или коньки.
Лыжи у меня были плохие: очень короткие и со слабо загнутыми носами. По ровному месту еще можно было бежать, но спуститься с горки почти никогда не удавалось – какая-нибудь лыжина обязательно зарывалась острым концом в снег, и я падал. Особенно крутые спуски были в логу – большом овраге, в который упиралась Рабочая улица всего в одном квартале от нашего дома.. Там мы обычно и катались на лыжах, но из-за частых падений мне не очень-то нравилось туда ходить.
Зато на коньках кататься я любил. У нас дома было две пары коньков, обе они когда-то принадлежали дяде Моне – папиному брату. Это были обыкновенные снегурочки. Одни имели специальные крепления для привинчивания к обуви, а другие были просто приклепаны к ботинкам. Чаще всего на коньках я катался по Рабочей улице, которая около нас была тупиковой, и поэтому машины по ней почти не ездили.
Коньки я прикреплял к пимам веревочками, которые туго затягивались с помощью палочек, упиравшихся в наружную сторону каждого пима. Наиболее ценным материалом для привязывания коньков считалась сыромятина – узкие, беловатые полоски свиной кожи. Но мне раздобыть ее удавалось редко. В то время хулиганистые подростки срезали иногда коньки у малолеток, так вот считалось, что коньки, привязанные сыромятиной, трудно срезать. По этой причине к незнакомым ребятам я старался близко не подъезжать, чтобы не лишиться коньков. Зато безбоязненно катался везде, где хотел, когда надевал дяди Монины коньки на ботинках. Так как обувь эта была мне очень велика, я напяливал ботинки прямо на пимы и неколебимо верил, что их-то срезать уж никак нельзя. В таком “прикиде” я обычно выезжал на “сошейку” – так многие мальчишки в округе называли проезжую часть улицы Революции, которая являлась довольно загруженной транспортной магистралью или шоссе. Вот это слово и было преобразовано в “сошейку”.
Уже в начале зимы снег на ней утрамбовывался машинами до плотности льда. С одной стороны это было хорошо. Но с другой – не очень. Дорога состояла из одних неровностей. Вся в ямах и ямках, буграх и ледяных кочках. Так что кататься было непросто. Мои снегурочки с закрученными носами, как у восточных башмаков сказочного Аладдина, были наиболее удобны для катания по таким дорогам. Но они не считались серьезными коньками, были чем-то вроде девчачьих, легкомысленных конечков. Другое дело “норвеги” - беговые коньки с длинным лезвием. Я очень завидовал их обладателям, несмотря на то, что кататься по дорогам на них было жутко неудобно. Эти коньки все время во что-нибудь врезались своими острыми носами, и их гордые обладатели часто падали в придорожные сугробы, а иногда и на ледяную дорогу, набивая себе синяки и шишки. Но все равно иметь их было престижно. Однако больше всего я завидовал обладателям “дутышей” - коньков, на которых было удобнее всего играть в хоккей.
Была у нас в то время забава цепляться за проходящие по улице грузовые машины. Чаще всего это были полуторки или трехтонки с деревянными кузовами. Из толстой проволоки изготавливался специальный крючок, к петле на противоположном конце которого привязывалась длинная веревка. Самый ловкий цеплял крючок под кузов проезжавшей машины, и ватага мальчишек, держась за веревку, катила вслед за ней длинной кавалькадой.
Однажды наш сосед, мальчишка лет шести, которого все звали Дъюжок, потому что он не выговаривал звук «р» и отличался добрым характером, ехал в этой кавалькаде. Видимо устав, наш Дружок решил отцепиться и поехал не вправо на обочину, а налево через дорогу и угодил под колеса встречной трехтонки. Он погиб у меня на глазах. С тех пор я никогда больше не цеплялся за машины.
Декабрь 4, 2010 @ 13:26
Я почему то так и думал, что эта история хорошо не закончится…
У нас, “Ташкентских”, зимних воспоминаний намного меньше. В основном помнится горка около соседнего подъезда которую мы всегда раскатывали в лёд — с макушки, через дорогу и прям в подъезд. Обычно это кончалось тем что какой нибудь доброжелатель засыпал всё это дело песком, так-же от макушки до подъезда. На этом все заканчивалось — до следующего снега.
Оставить комментарий