У дяди Бори
Летом мы с мамой частенько ездили на передаче в деревню к маминому брату дяде Боре. Он жил на станции «Сеятель» в том месте, где позднее построили новосибирский Академгородок. Природа там была чудесная: смешанный лес, переходивший в сосновый бор. Дом дяди Бори и его жены тети Шуры стоял на краю села. У них был неплохой приусадебный участок, где они выращивали картошку, а также помидоры, капусту, огурцы, морковку, репу, горох и бобы. А еще у них были куры, корова и свинья.
Помню как однажды мы приехали к ним погостить на пару дней ранней весной. У дяди Бори как раз начиналась работа на огороде. И он меня подзапряг. В тот раз мы чистили с ним стойло и хлев. Навоза за долгую сибирскую зиму там накопилось толщиною со штык лопаты. И вот мы откалывали ломом куски этого полуоттаявшего бурокоричневого, пахучего добра, грузили на тачку и вывозили в огород. Работа была тяжелая, я здорово устал. Зато как приятно было осенью совершать вылазки в дядин огород. Это были довольно опустошительные набеги, но нас никогда никто не останавливал. Какими вкусными были горох и хрустящие огурчики, морковка, репка и особенно малина, густые кусты которой росли в укромном уголке за домом! А еще мне нравилось есть парное молоко с хлебом, который дома пекла тетя Шура. Она работала учительницей в местной школе.
Один раз мне даже довелось доить корову. Дяди не было дома, а тетю Шуру куда-то срочно вызвали, и она сунув мне в руки подойник, попросила подоить только что вернувшуюся с выгона корову. - Да я не умею! – возопил было я. - Вот и поучишься, - отрезала тетя. Загнала корову в стойло и ушла. Что мне оставалось делать? Подошел я к корове, сел на низенькую скамеечку, поставил подойник. Еще не успел взяться за вымя, как корова, отгоняя мух, так огрела меня хвостом по голове, что от неожиданности я чуть не свалился со скамейки. Почесав ушибленное место, я неумело потянул за сосок. Брызнула тонкая струйка. Дело вроде бы пошло, на дне ведра набралось немного молока. Но буренке видимо не нравилось, как я ее дою. Она стала переминаться с ноги на ногу, а потом просто ступила на полшага вперед и ее грязная задняя нога оказалась в подойнике. Еле я его вызволил. Молоко пришлось вылить.
Запомнился мне еще один случай, связанный с домашней живностью. Дело было к вечеру. Корова только зашла во двор. Незадолго до этого из хлева выпустили здоровенного борова, которого мы любили иногда почесать. Тетя Шура заканчивала приготовление для него еды из отрубей и картофельных очисток. Боров в нетерпении громко хрюкал и метался по двору. На мгновение он остановился позади коровы, и в это время она начала мочиться. Мощная струя падала точно на свиное рыло. Брызги летели во все стороны. Но боров и не думал сдвигаться с места, он явно блаженствовал. Но тут подоспело корыто с отрубями. Забыв про водные процедуры, боров кинулся к корыту. Стал жадно, громко чавкая, есть. Куры, которые бродили по двору, пытались улучить момент и выхватить что-нибудь из корыта. Но боров свирепо их отгонял, ни одной не досталось даже крошки. Когда корыто опустело, подобревший боров улегся посреди двора и закрыл глаза. У него на рыле между щетиной застряли отруби. Куры сначала робко, а потом все нахальнее выклевывали их, подходя к нему все ближе и ближе. Боров все это время оставался неподвижен. Наконец они просто принялись расхаживать по нему, как по бревну, а потом уселись на его боку рядком.
Осенью мы ездили с дядей и тетей на сенокос. Тете Шуре давали в колхозе лошадь и телегу, и мы отправлялись косить траву на лесных полянах. До сих пор помню лесную дорогу с еле заметной колеей. Прямо на этой дороге среди редкой травы, как необыкновенные цветы стояли красные, фиолетовые, зеленоватые, сероватые и желтые сыроежки. Пока доедешь до сенокосного места, наберешь полную корзинку грибов на жарёху. А однажды тетя Шура в старой неглубокой яме в лесу набрала целое ведро лисичек - упругих, цвета яичного желтка, грибочков, особенностью которых является то, что они никогда не бывают червивыми. Поездки на сенокос вдохновили меня на такое стихотворение:
По ложбинкам, горкам
Еду в даль лесную,
Ветерок прогорклый
Чуть заметно дует.
Эх, моя лошадка
Ветра не обгонит,
Хоть и дремлет сладко
Ветерок-засоня.
На лужках смущенно
Нежатся гвоздики,
Солнечной короной
Цвет ромашек диких.
На лесных покосах
Солнце золотится,
Утренние росы
Моют травам лица.
После работы дядя Боря мог взять в свои жесткие, словно железные, руки балалайку и лихо наигрывать русские народные песни. Я удивлялся, как он может так шустро шевелить своими заскорузлыми пальцами, которые, как мне казалось, и вовсе не гнулись от тяжелой работы.
По вечерам мы с сестрой ходили играть в волейбол и на танцы в поселок. Молодежи там было не очень много, но все равно было весело. Жила там одна девочка Нина Курская, маленького росточка, которой я очень нравился. Мы с ней целовались после танцев.
Ноябрь 2, 2010 @ 07:01
Прочитала, и сразу вспомнились детсво, и бабушкина деревня, и всяческие виды сельскохозяйственных работ. А вообще хорошо так поработать иногда, ведь правда? Жалко, что тут у нас никакой родни, у которой была бы своя ферма со всеми прелестями такой жизни (сама бы я так жить, впрочем, не хотела — слишком тяжело на ежедневной основе).
Ноябрь 3, 2010 @ 12:22
Да,я тоже согласен был бы иногда поработать на земле, помахать косой, прополоть грядку, особенно если знать, что осенью тебя до этой грядки допустят - похрустеть зеленым огурчиком или набрать толстеньких стручков гороха.
Оставить комментарий