Не свистит и не стоит

С самого начала хочу признаться в одной своей слабости: я люблю ходить на блошиные рынки, а попросту говоря на барахолки. Обычно я там ничего не покупаю, но на таких толкучках, где обычно бывает довольно много русскоязычных продавцов и покупателей, можно увидеть забавные сценки, услышать какой-нибудь анекдот или узнать интересную историю.

В летнее время я чаще всего бываю на одном из двух рынков под открытым небом: один кипит на углу Voorhies и Ocean Avenues, а другой бурлит на углу Bay Parkway и 82-й улицы. Оба размещаются на территориях, прилегающих к церквям. Зимой хожу иногда на рынок, который работает в помещении католической школы при храме на углу Bath Avenue & Bay 20th Street. Видимо, продавая торговые места на своей территории, церкви пополняют свою казну.

Торгуют там чаще всего одни и те же люди, профессиональные барахольщики. Однако, это не значит, что они продают какое-то барахло, хотя и это тоже есть. Чаще всего там, как ни странно, предлагают купить или совершенно новые вещи, или же наоборот антиквариат. Это относится, конечно, далеко не ко всем, но такие дельцы встречаются не так уж редко. Где они это все берут, для меня остается загадкой. Особенно это касается новых вещей.

Настоящий антиквариат попадается нечасто, но если отнести к нему награды времен Второй мировой войны, старые лотерейные билеты и значки, монеты, бумажные деньги, открытки и фотографии начала прошлого века, а также «depression glass», то есть отдельные стеклянные чашки, тарелки, блюдца, молочницы и прочую посуду, изготовленную на американских стекольных фабриках в годы Великой депрессии, то для человека, интересующегося чем-либо из этого, отыскать кое-что можно.

Но это, как говорится, только присказака. Сказка будет впереди. Причиной, побудившей меня написать этот очерк, послужила забавная сценка, увиденная мною на одном из этих торжищ.

Сначала я просто услышал громкую русскую речь. Потом понял, что сыр-бор разгорелся между супругами, которые остановились около стола, заправски управляющейся с товаром, латиноамериканки. На вид ему было немного за шестьдесят. Довольно высокий еврей, средней комплекции, в бейсболке, роговых очках и с «утиным» носом. Она - здоровенная русская баба, чуть помоложе, выше его на полголовы, с выступающим, впереди мощной груди, животом, крашеными рыжеватыми волосами, носом «картошкой» и резким голосом.

У каждого в руках было по два больших, полиэтиленовых пакета, набитых футболками, кофтами, рубашками и прочими шмотками, купленными здесь же. У латиноамериканки он воспылал желанием прикупить большую деревянную ложку и такую же вилку по доллару за штуку.

«Зачем они нам, Ося»? – спросила жена, но с интонацией, в которой ясно проступало что-то вроде: «Что за чушь ты несешь»?

- Повесим их на кухне, Мусенька, - ответил он ей, - дай мне два доллара.

- Ни у кого ЭТО не висит, не свистит и не стоит! – с нажимом ответила ему женушка.

- Это все устарело и нам не нужно!- громким генеральским голосом завершила она разговор, ничуть не смущаясь стоящих вокруг людей.

- Я разменяю пятьдесят долларов! – выкрикнул Ося таким тоном, будто прямо сейчас отправится на Бруклинский мост и прыгнет оттуда в воды Ист-Ривер. Не увидев никакой реакции со стороны жены, он продолжил уже не так решительно: - Ты покупаешь все что хочешь! Могу и я купить хоть что-нибудь понравившееся мне?

- Иосиф! Нам это не нужно! - тоном не допускающим возражений, рявкнула жена и ушла в другой ряд, где на столах горами были навалены джинсы, футболки, кофты, блузки и тому подобный «стаф».

Бедный Иосиф, опустив пакеты на землю, долго перекладывал из руки в руку ложку и вилку, щупал и рассматривал их со всех сторон, потом смущенно улыбаясь вернул их торговке. Осуществить свою угрозу и разменять полсотню он так и не решился и поплелся со своими переполненными пакетами к жене, которая разгребала очередную кучу вещей, пытаясь найти в ней жемчужное зерно.

Как всегда на своем месте сидела баба Фаня, которая торговала неплохими изделиями из стекла, фаянса и мельхиора. Я застал ее во время еды с вареной сосиской в руке. С царственным видом она откусывала от сосиски по маленькому кусочку, а потом тщательно его пережевывала поджимая рот, украшенный щеточкой седых усиков.

Около лотка постоянного персонажа каждой субботней барахолки Миши, как обычно кучковался народ. Михаил очень общительный крепкий мужчина, за семьдесят, наделен своеобразным чувством юмора, что и привлекает к нему не только покупателей, но и весь остальной люд. Когда-то он имел антикварный магазин в Манхэттене. В этот раз он принес на продажу множество открыток и фотографий с изображениями Гитлера, Муссолини и офицеров вермахта в военной форме, а также документов вроде рабочих карточек и аусвайсов времен фашистской Германии. Смотреть на все это мне было немного жутковато, но сами по себе эти вещи, вероятно, представляют какой-то исторический интерес.

Я спросил его, откуда у него это все, не привез ли это он с собой из Союза в чемодане, когда эмигрировал в Штаты.

- Ничего я не привез. Все приобретено здесь. Я покупаю, а потом перепродаю и при этом стараюсь заработать, - сообщил мне Миша с видом человека, открывающего мне свою сокровенную тайну.

- Однако, заработать удается не всегда, - вдруг спохватился он, - и тем не менее позавчера я ел мороженое, вчера я позволил себе курицу, а сегодня прикупил здесь пяток новеньких презервативов. Правда, он обозвал их по-другому.

– Так что кое-какую роскошь я могу себе позволить, - заключил он.

Во время нашей с Мишей беседы, к нему подошел молодой парень и передал два узких прямоугольных листка бумаги с каким-то текстом, напечатанным с ятями и ерами. Миша охотно мне их показал. Один листок оказался прокламацией 1905 года «К солдатамъ», в которой солдаты призывались не стрелять в трудовой народ. На листовке стояла синяя печать Бунда. Другая бумажка была программкой спекталя, дававшегося в 1904 году для заключенных Моршанской тюрьмы.

На соседнем с мишиным лотком столе покоилась скульптура, грубо изваянная из красноватого камня, покрытого облезлой бронзовой краской. Она изображала толстую обнаженную женщину с «мощными прелестями». Какая-то покупательница заинтересовалась этим произведением.

- Кто автор? – спросила она. - Генри Мур, – ничтоже сумняшеся сообщил продавец.

- Сколько?

- 150 долларов.

Я стоял рядом, наблюдая эту сцену. Мне было хорошо известно, что в принципе любое произведение этого всемирно известного английского скульптора стоит на несколько порядков дороже. Присмотревшись к скульптуре, я обратил внимание на то, что ее облик кого-то мне очень напоминает. И тут меня осенило. Моделью, с которой ваял свое бесценное произведение наш доморощенный Генри Мур, явно была та самая, полчаса назад мною виденная, Мусенька. Да может и сам Генри, скрываюшийся под псевдонимом Ося, таскал за ней полиэтиленовые пакеты, а я не сподобился попросить у него автограф. Но время было бесповоротно упущено.

Между тем, дама пожелала было взять каменную бабу в руки, но не смогла оторвать ее от стола.

- Тяжелая, - довольно ухмыльнулся продавец, - там снизу выцарапана подпись автора.

- Я тоже могу выцарапать, - засомневалась покупательница.

- Ну, выцарапывай и продавай, - посоветовал хозяин неподъемной скульптуры, оскорбленный в своих лучших чувствах подозрительностью дамы.

Время, отведенное на торговлю, близилось к концу. И покупатели, и продавцы потихоньку разбредались по домам. Все уже не шумело и не свистело. Но еще стояло…