Убийство

В тот день Брускин устал, как никогда. И не столько физически, сколько морально и психологически. Но все осталось позади и заняв место в салоне самолета у окна, он привалился к стенке и закрыл глаза с чувством человека, свалившего гору с плеч. Сразу после взлета Брускин погрузился в теплый, обволакивающий океан долгожданного сна. До этого момента он сутки не спал.

- Мужчина, мужчина! - скорей не услышал, а почувствовал он. Кто-то сильно толкал его в плечо. С трудом разомкнув веки, он увидел стюардессу.

- Пристегнитесь, пожалуйста, мы идем на посадку. Вам плохо? - обеспокоенно спросила она.

- Нет, мне хорошо. Брускин помотал головой, выбираясь на поверхность из глубины не желающего выпускать его из своих цепких пут сна, и застегнул ремень. Вскоре самолет, мягко коснувшись земли, остановился у аэровокзала. Брускин поднялся с места, снял с полки кейс и вышел на трап.

В густых сумерках ярко горели огни аэропорта. Вдохнув пропитанный керосиновой гарью воздух, Брускин спустился на поле аэродрома и зашагал к переливающемуся голубым неоновым светом транспаранту “Выход в город”, за которым его ждала машина санитарной авиации.

Республиканская санавиация, посылая врачей по вызовам в области, часто пользовалась рейсовыми самолетами. Вот и Брускин вернулся из Намангана в Ташкент на обычном самолете.

А улетел он вчера вечером. В тот день по графику, утвержденному на кафедре акушерства и гинекологии, где работал ассистентом кандидат медицинских наук Михаил Семенович Брускин, было его дежурство. Вызов мог поступить, но его могло и не быть. Лететь никуда не хотелось, потому что всегда это было связано с нервотрепкой и массой других неудобств. Брускин вообще считал службу санитарной авиации в том виде, в каком она существовала, не столько полезной и необходимой, сколько просто вредной. Он был убежден, что санавиация – это скорая помощь для безграмотных врачей, желающих переложить ответственность с себя на других. Брускин начал дежурить по санавиации, будучи еще совсем молодым специалистом, и ему много раз приходилось консультировать врачей много старше себя, которые должны были бы сами, судя по их возрасту и стажу, быть ему учителями. Но нет. Зато они с готовностью выполняли его рекомендации, если он назначал консервативное лечение, и без особого энтузиазма, а часто и с откровенным нежеланием вставали к операционному столу, чтобы ему проассистировать. И причина была проста: если сегодня проассистировал, то может быть завтра придется делать подобную операцию самому и не будет повода сослаться на то, что, мол, техникой этой операции я не владею. А значит придется брать ответственность за решение оперировать и за исход хирургического вмешательства на себя. А зачем это нужно, если можно неплохо жить, умея делать только аборты?

Заступая на дежурство, Брускин очень надеялся, что, авось, пронесет. Вызовы поступали довольно часто, но все же не каждый день. Однако, не повезло. В реанимационном отделении одной из центральных районных больниц Наманганской области ухудшилось состояние больной после кесарева сечения. Заподозрив перитонит, что означает в случае подтверждения диагноза необходимость большой и сложной операции, местные врачи запросили помощи.

Брускин хорошо знал акушеров-гинекологов этой больницы – двух многодетных женщин, которые с грехом пополам могли прооперировать в случае внематочной беременности или сделать кесарево сечение. Иначе говоря, они владели парой самых простых в техническом отношении операций, да и те в их больнице делались обычно только по экстренным показаниям. Правда, по ходу хирургического вмешательства любая из них могла и неприятный сюрприз преподнести в самый неподходящий момент.

Недавно одна из акушеров-гинекологов этой больницы просила присвоить ей вторую врачебную категорию, ссылаясь на продолжительность своего рабочего стажа, который перевалил уже за 10 лет. Однако, она забыла о том, что из этих десяти лет она работала года три, да и то не подряд, так как постоянно находилась в дородовом или послеродовом отпуске, а остальное время была на больничном по уходу за детьми. Когда их дома семеро, то обязательно один из них болеет. За годы сидения дома она забыла даже то, чему ее научили в мединституте. На помощь таким «специалистам» и летал Михаил Семенович.

Этот район Брускин хорошо помнил еще и потому, что однажды там во время консультативного приема он познакомился с уникальной женщиной, которая за всю свою жизнь не имела ни одной менструации, но зато сподобилась родить одиннадцать детей. Сама она была родом из высокогорного кишлака, откуда в 14 лет, когда у нее еще не было месячных, ее выдали замуж. Через полтора года после этого события у нее начал расти живот и свое шестнадцатилетие она встретила, уже будучи молодой матерью. Своего первенца она, естественно, кормила грудью и, когда тому исполнился год, обнаружила, что снова беременна. С тех пор так и пошло. Но своего одиннадцатого ребенка она не отнимала от груди чуть не до пяти лет. И все это время ни менструаций у нее не было, ни беременность не наступала. Наконец, она бросила его кормить и, воспользовавшись случаем, пришла к заезжему специалисту на прием, чтобы узнать, почему же очередная беременность не наступает, так как до сорока ей еще было далеко. Вот тут-то Брускин и выяснил, что у его пациентки так называемая лактационная аменорея плавно перешла в атрофию матки из-за длительного гормонального дисбаланса в организме. Детородная функция матери-героини на этом закончилась. Она вступила в менопаузу.

——— о ———-

- Отметьте в истории родов, что выделения имеют гнойный характер, - сказал Брускин, стягивая с руки резиновую перчатку после внутреннего исследования. Указательный и средний ее пальцы были измазаны кровянистой слизью. Повесив перчатку на край раковины, Брускин уставился на свои руки, будто не решаясь сунуть их под холодную воду, тонкой, прерывистой струйкой еле бежавшей из крана, потянулся за обмылком и неожиданно для всех громко рявкнул, чтоб ему подали спирт на руки.

- Даже консультанту умудряетесь всучить дырявую перчатку!

———- о ———-

В маленькой реанимационной палате было сумрачно и тесно. В небольшое окно еле сочился свет раннего, пасмурного, осеннего утра. Под потолком неярко горела засиженная мухами, пятидесятиваттная лампочка без абажура, от которой не было никакого толка. В углу комнаты стоял медицинский шкаф с какими-то коробочками, ампулами и флакончиками, которые был положены туда по всей видимости с десяток лет назад и потому давно покрылись пылью и пришли в негодность. У окна застыл небольшой дыхательный апппарат, а в центре комнаты, слегка наискосок стояла старая функциональная кровать, на которой лежала худая, бледная женщина с полузакрытими глазами.

Вокруг скучились трое врачей, медсестра и акушерка, не считая Брускина, заняв все свободное пространство палаты. Беззвучно падали капли в стеклянной трубке, которая своим резиновым продолжением с иглой на конце впилась в вену на тонкой, желтой руке.

Больная, казалось, дремала.

- Как дела? – бодренько спросил Брускин, приподняв вялую руку и с трудом разыскав тонкий, как ниточка, пульс.
- Якши, - тихо ответила женщина.

– Да уж, - подумал Брускин,- лучше некуда, - и откинул одеяло. Рубашки на больной не было. Где-то между ребер на совершенно плоской круди торчали два острых, темнокоричневых соска.

Привычно переставляя фонэндоскоп с одного места на другое, Брускин вслушивался в слабые, частые тоны сердца и разнообразные хрипы в легких. Впалый в обычное время живот, сейчас был немного вздут. Грубый шов, наложенный толстыми шелковыми нитками, тянулся от лона до пупка. Сквозь тонкую, как газетная бумага, брюшную стенку хорошо прощупывалась плотная, почти безболезненная матка.

- Слава богу, похоже перитонита нет,- подумал Брускин, - сейчас займемся кишечником и, авось, обойдемся без повторной операции. - Я должен сделать внутреннее исследование, надо убедиться в правильности диагноза, - сказал он.

Акушерка торопливо убрала пропитанную кровянистыми выделениями большую, серую подкладную пеленку.

- Пеленку нужно только прикладывать, чтобы имелась возможность оттока, - сказал он назидательно дежурному врачу. А вы сделали из нее затычку, из-за этого в половых путях копятся выделения, способствуя развитию инфекции.

Больная была плохо подмыта, и это еще больше разозлило Брускина.

Отправив акушерку за раствором марганцовки, он потребовал привести больную в порядок, а затем натянул на руку услужливо поданную, свежевскипяченную резиновую перчатку, которая по размеру могла налезть и на руку Гулливера, до того она была разварена после многочисленных употреблений и последующих кипячений.

———– о ———–

Тщательно вымыв руки с мылом и протерев их спиртом, Брускин отправился делать запись в истории родов. В уютной ординаторской с веселыми шторками в желтеньких цветочках, стоял раскладной диван, на котором спал по ночам дежурный врач, в углу на тумбочке что-то черно-белое показывал старый цветной телевизор, а в центре разместились два стола, на одном из которых стоял большой ляган с остатками плова. На стульях, столах и диване лежали в беспорядке папки с историями болезней.

Брускин сел за стол, полистал историю.

- Думаю, пока инфекция не вышла за пределы матки. Надо помочь женщине выкарабкаться, хотя она-то себя совсем не бережет. Но и вы хороши. Куда смотрите? Брускин садился на своего любимого конька. - Женщина не бездонная бочка, чтобы из нее каждый год вынимать по здоровому ребенку. Нужен перерыв между беременностями, отдых для восстановления ресурсов и сил организма матери, которые она израсходовала во время вынашивания предыдущего своего дитя. А у вас она постоянно беременна и при этом у нее еще целый букет хронических болезней. Кстати, - опять возмутился он, - я не вижу здесь записи терапевта, каковы его рекомендации?

———— о ———–

- Какой въедливый тип, - подумал с раздражением Касымов – заведующий реанимационным отделением больницы. Легко ему рассуждать, сидя в городе. А вслух сказал: - Да, у нас в райцентре почти каждая семья многодетна.
– Знаю, знаю, - осторожно ответил Брускин, - здесь чем больше детей, тем значительней выглядит глава семьи в глазах окружающих и своих собственных. Многочисленное потомство – предмет его гордости. И не удержавшись добавил, - когда нечем больше гордиться. И неважно, что дети его хилые и чахлые, а жена выглядит старухой к сорока годам. Традиция. Любовь к детям. Бог дал, бог взял. А о противозачаточных средствах никто и слышать не хочет. Вот и с этой Маликой так же. Ведь наверняка знает, что почки у нее больны и печень не в порядке после перенесенного недавно вирусного гепатита. Уверен, что говорили ей не раз – подлечись, предохраняйся. Но что она может сделать, если муж в доме хозяин. Менять психологию людей надо.

- Ну, да ладно, - остановил сам себя Брускин, - сейчас об этом говорить, что после драки кулаками махать. Что имеем, то имеем.

- Да, уж, - согласился Касымов и рассказал про свое последнее ночное дежурство. Было относительно спокойно. Но около полуночи привезли на скорой в родильное отделение беременную. И почти сразу оттуда прибежали перепуганные акушеры-гинекологи. У женщины восьмимесячная беременность, сильное кровотечение из-за преждевременной отслойки плаценты на фоне целого букета хронических заболеваний. Давление падает, сердцебиение плода почти не выслушивается. Пришлось в пожарном порядке брать ее на операционный стол. Конечно, если мы были вынуждены разрезать ей живот по экстренным показаниям, то выглядеть как огурчик в послеоперационном периоде она не может, - добавил он, как бы оправдываясь, - а не оперировать было нельзя, без кесарева сечения она бы умерла от кровопотери. Вот и прооперировали.

———– о ————

Малика Самедова была хорошо известна местным врачам. Много раз они предлагали ей прервать беременность. Убеждали ее. – Ты же не вылазишь из больницы. Когда будешь воспитывать детей? Дома пятеро мальчишек под присмотром старой бабки. Муж целыми днями на работе.

Малика уходила домой почти согласившись, но в больницу не возвращалась. Лишь когда становилось совсем плохо, приходила на прием со своими объяснениями.

- Не разрешает мне муж сделать аборт, Сапарбай хочет девочку. Я ему жаловалась на свое здоровье, но он говорит, что у нас мало детей. Он очень их любит, мечтает о дочке.

———– о ————

Густые сумерки спустились на зеленые берега шумной, горной речки Падыша-ата-сай. Почти сразу черная ночь зажгла россыпи звезд на небе. Затих, засыпая дом отдыха «Пахтачи», куда увезли Брускина отужинать после консультации. На противоположном берегу реки гирляндами засветились окна в почти невидимых домах.
Директор дома отдыха Сапарбай Самедов или Сашка, как он сам представился, выпив стакан водки «за знакомство» и закусив ароматным жирным пловом, принялся расхваливать красоты здешних мест.

Блестящие, на выкате глаза, лукаво жмурились. Хитрый толстяк, притворявшийся простачком. Дом отдыха «Пахтачи» был местом, куда постоянно приезжали партийные бонзы районного и даже областного масштаба, в том числе и для приятного времяпрепровождения в интимной компании. Такие визиты и частые застолья давали Сапарбаю много информации, но отрицательно сказались на его фигуре: вес за центнер при маленьком росте. Толстые щеки, двойной подбородок и шляпа, надвинутая почти на самые глаза. После второго стакана водки и пятой пиалы чая, Сапарбай снял шляпу, чтобы вытереть пот. Под ней неожиданно ничего не оказалось. Весь объем головы занимал лицевой череп. Однако, это не мешало ему верно оценивать ситуацию: это сейчас я Сашка, летом буду Сапарбай-ака, - хитро улыбаясь говорил он. В сезон много людей хочет отдохнуть в наших местах.

——— о ———-

Сапарбай прекрасно знал, что здоровье у жены его Малики плохое, она вынуждена была часто ложиться в больницу. Дома оставались пятеро мальчишек мал-мала меньше, да его старая мать. Мать Сапарбай жалел, а жену ненавидел, но вниманием не обделял. Она снова была беременной. Разыгрывая роль заботливого мужа и чадолюбивого отца, он всем говорил, что хочет девочку.

И когда Малика в очередной раз вернувшись из больницы, сказала ему, что врачи настаивают на немедленном прерывании беременности из-за ее плохого здоровья, Сапарбай категорически отказался дать согласие на эту операцию.

– Что? Убить моего ребенка? Я не позволю это сделать! – кричал он, сидя на топчане в чайхане. Наливая себе в пиалу подкрашенную чаем водку из заварного чайника, он выпивал ее махом и закусывал, отщипывая куски от лепешки. При этом Сапарбай прекрасно понимал, что каждая беременность для его жены почти равносильна смертному приговору. – Мне дочка нужна, да и ислам запрещает, и что скажут родственники и соседи? – работая на публику, заводил он сам себя все больше и больше, ничуть не беспокоясь о том, что пить ислам тоже запрещает.
А про себя думал – хоть бы скорей она умерла, возьму себе новую жену, помоложе и поздоровей.

——- о ——-

В первые дни после операции состояние Малики было критическим, но Сапарбай ни разу не появился в роддоме, хотя врачи через акушерку приглашали его не раз. Пришла лишь сестра Малики, посидела немного, повздыхала и ушла.
Врачи еле выходили свою подопечную, и когда она пришла домой, ее возвращению были рады только дети. Сапарбай был зол и несчастен. А ведь если бы Малика умерла в роддоме, кричал бы на каждом углу, что ее убили акушеры-гинекологи. Может жалобу бы написал на всякий случай, чтоб покрасивей выглядеть в глазах родственников и соседей.

В первую же ночь Сапарбай настроил свое орудие убийства и с ненавистью вонзил его в тело жены. К удивлению врачей Малика вскоре снова забеременела. На шестом месяце этой своей седьмой беременности она умерла.