Миниатюры

Гений

У нас дома в Новосибирске было большое старинное зеркало в резной деревянной раме с разными завитушками и полочками в виде узеньких ступенек. Однажды зачем-то его сняли со стены и поставили на комод. Я влез на комод, а потом по приступочкам на зеркало и любуясь собой сочинил стишок:

Боря - умник, Боря – гений,
Боря – светоч всех учений.

В то время я еще в школу не ходил. Но про гения всех времен и народов слышал по радио каждый день. Мне тоже хотелось быть гением.

У Пейсахова

В наши дни в Нью-Йорке, я думаю, очень трудно, если не бесполезно, пытаться найти фотоателье, куда можно было бы прийти всей семьей, чтобы сделать обычный снимок на память. Теперь в таких заведениях трудятся профессионалы, работы которых стоят достаточно дорого, поэтому к ним обращаются исключительно по каким-то очень важным семейным торжествам. Для запечатления ежедневных ситуаций и событий сейчас у всех есть цифровые камеры, с помощью которых можно нащелкать уйму, правда, любительских фотографий.

Однако, я хорошо помню время, когда различных фотоателье или просто фотографий в городах страны нашего прежнего проживания было достаточно много. Другое дело, что в таких фотосалонах, как они позже стали называться, далеко не всегда работали профессионалы, часто там сидели просто не очень умелые ремесленники и даже халтурщики. По этой причине фотографироваться ходили к одному и тому же мастеру, профессионализм которого был проверен и подтвержден годами его работы. Когда мы жили в Новосибирске, вплоть до нашего отъезда в Среднюю Азию в 1960 году, мы всегда, желая сняться на память, ходили только в фотографию к Пейсахову, который был настоящим мастером своего дела.

У меня в памяти остался образ пожилого человека с усами, который рассадив нас, спешил к большой, установленной на треноге, фотокамере, чтобы заглянуть туда, прикрыв голову черной матерчатой накидкой. Потом быстро подходил к нам снова, менял поворот и наклон головы у одного, пересаживал другого, подкладывал подушечку под третьего, самого маленького, переставлял светильники и двигал маленький белый экран. Затем снова шел к аппарату и убедившись, что все рассаждены композиционно правильно, вставлял в камеру кассету, поднимал в ней задвижку и с видом фокуснка снимал черный колпачок с объектива, театральным движением опускал его на уровень собственного живота и плавным круговым движением возвращал назад. Все! После этого мы могли расслабиться и через несколько дней забрать у Пейсахова отличные фотографии. Но это воспоминания более позднего времени.

А первое запомнившееся мне посещение фотографии Пейсахова, находившейся относительно недалеко от нашего дома на Сталинском проспекте напротив цирка шапито, произошло в июне 1943 года, видимо вскоре после дня рождения моей сестры. Ей тогда исполнилось 3 года, а я был на полтора года старше. Мама решила сфотографироваться с нами, чтобы послать снимок папе на фронт. К тому времени он не видел нас уже два года, и мы, конечно же, подросли и изменились.

Перед тем, как пойти фотографироваться, надо было приодеться. Я помню, как во время сборов завидовал сестре, когда ей завязали на голове бантик, и потребовал того же для себя. Но так как я был подстрижен под машинку, бантик не к чему было прикрепить. И тогда бабушка завязала мне ленточку на голове, протянув ее из-под подбородка за ушами на макушку. Но так бантик не смотрелся, и на этом основании меня убедили отказался от своей затеи. Однако настроение было испорчено.

Тем не менее все шло неплохо до тех пор, пока мы не пришли в фотографию. Не знаю почему, но я чего-то испугался и наотрез отказался сниматься. Мне казалось, что дядька с усами непременно сделает мне больно. Я устроил грандиозный рёв, чем изрядно напугал свою маленькую сестричку. Однако, она вела себя героически и не уронила ни слезинки. Видя это, и я немного успокоился и после долгих уговоров согласился, наконец, замереть на несколько мгновений перед страшным фотоаппаратом. Поэтому на фотографии мама так серьезна и напряжена. Она прижимает меня рукой к себе, чтоб я не дергался, а у моей маленькой сестрички испуганное выражение лица.

В наши дни вряд ли какого ребенка можно испугать ставшей банальной процедурой фотографирования, но в свое оправдание хочу заметить, что во времена раннего моего детства это было необычным, редким, непонятным событием, и потому могло вызвать неадекватную реакцию. Это факт и одна из примет того времени.

И еще. Если бы я не устроил тогда «концерта» в фотографии, то вполне вероятно это событие не осталось бы в памяти ни у меня, ни у сестры. А так она помнит наше посещение фотографии по сей день, несмотря на то, что тогда ей едва исполнилось 3 года. Нет, не зря я пролил у Пейсахова ручьи слез!

Отрывной календарь

Впервые я увидел отрывной календарь году, наверное в 1947-м, когда папа принес новую покупку домой. Я тогда учился во втором классе. Перед тем, как повесить календарь на стену, папа его просмотрел и отметил на соответствующих листочках даты наших семейных праздников: дни рождений и день своей свадьбы с мамой. Как только папа ушел, я принялся листать календарь, на каждой страничке которого была какая-нибудь картинка. Чаще всего это были портреты разных знаменитых людей – писателей, художников, композиторов, ученых и, конечно, партийных деятелей. Но были и странички с изображением мостов, зданий и с другими нейтральными картинками. И вот я с нетерпением открываю страничку 18 ноября – мой день рождения, и вижу на ней портрет М.В. Ломоносова, который родился 19 ноября 1711 года. Помню, как я был страшно огорчен тем, что место на страничке занято. А я так надеялся, что со временем сам займу на ней почетное место. Но тягаться с самим Ломоносовым мне представлялось невозможным. Единственно теплилась маленькая надежда, что он все же родился на день позже и сможет перебраться на свою страничку, освободив место для моего портрета.

Город на букву Н

Однажды, когда я учился в третьем классе новосибирской семилетней школы № 3, учительница предложила нам записать все города на букву Н, какие мы только сможем вспомнить. Первым в голову мне пришел, да и не только мне, конечно же, мой родной Новосибирск. Вторым был Новгород, а дальше дело застопорилось. Я надолго задумался и вдруг меня осенило – а самый большой город в Америке! Я знал, что название его состоит из двух частей, пишущихся через черточку. Но неожиданно возникла непредвиденная трудность, где эту черточку поставить. Посомневавшись некоторое время, я решительно написал Ньюй-Орк. Я не мог тогда и помыслить, что какое-то слово может начинаться на И краткое.

Нечто похожее было у меня и со знаменитым романом Сервантеса, о котором я услышал, задолго до того, как смог впервые взять книгу в руки. На слух его название я воспринимал, как «Донкий Ход». Значения слова «донкий» я не знал, но предполагал, что имеется в виду какой-то «хитроумный», «тонкий» ход неизвестного мне храброго разведчика в тылу врага. И был очень удивлен, когда позднее обнаружил, что книга называется «Дон Кихот».

Дорогая Валья!

Когда я учился в школе, классные собрания, проводимые по разным поводам, но обычно накануне какого-нибудь официального праздника, были рядовым явлением. Ни одно их них мне не запомнилось, за единственным исключением.

Это было в самом начале пятидесятых, когда я учился в пятом классе мужской семилетней школы № 3 города Новосибирска. Наша классная руководительница собрала нас для того, чтобы зачитать нам письмо, которое написал один наш соученик (имя его я забыл, но помню, что был он маленький и тихий) какой-то своей знакомой девочке. Эта девочка ему нравилась, об этом и было письмо. Вот его-то учительница нам и зачитывала. Начиналось оно с обращения: «Дорогая Валья!» Не знаю уж как там было написано, но учительница именно так произносила имя этой девочки. Все слушали и дружно смеялись. А сжавшийся в комочек мальчишка сидел, опустив голову, и не мог поднять глаза.

Не знаю почему это собрание врезалось мне в пямять на всю жизнь. Может где-то в глубине души, подсознательно, я чувствовал всю мерзостность происходящего, хотя отчетливо этого не понимал. Ведь мне тоже уже нравилась одна соседская девочка, правда, записочек я ей не писал.

Никто из нас тогда и подумать не мог, что читать чужие письма нельзя. Никого не заинтересовало, как оно попало к нашей учителке. И что же крамольного было в том письме? Что было плохого или противоестественного в том, что девочка понравилась мальчику? А нам это преподносилось, как позорное явление.

До чего же была гнусная жизнь в то время. До какой степени были извращены понятия добра и зла. И чему же нас учили в школе? Вскрывать чужие письма. Прилюдно плевать людям в душу. Смеяться над добрыми чувствами.

Игра в прятки

Мой папа любил поиграть со своим пятилетним внуком в прятки, а тот это дело обожал. Игра происходила дома, в гостиной, где стоял большой диван. Папа на нем лежал, а внук обычно прятался за плотной оконной шторой, которая не доставала до пола. Поэтому его ноги всегда хорошо были видны. И вот папа, лежа на диване начинал поиск.

- Так, ну-ка посмотрим под столом. Н-да, что-то там его не видно. Ага, значит он за шкафом! - «догадывался» дедушка, не вставая с места. Внук громко пыхтел за шторой, стараясь сдержать довольный смех.

- Как, и за шкафом его нет! – удивленно восклицал дедушка. Ну, тогда я знаю, ты в углу между сервантом и пианино, больше тебе негде быть! Все ты мне попался! Сейчас проверим.

- И тут его нет, - говорил он усталым голосом, засыпая. - Ну, ты меня загонял! Сдаюсь, выходи.

И внук с гиканьем и радостным хохотом выскакивал из-за шторы, любуясь эффектом своего неожиданного появления.

Затем игра повторялась снова, и внук опять на цыпочках, пока дед лежал с закрытыми глазами, скрывался за той же самой шторой.

Лось с лопатой

Второклассник Даня учился подбирать проверочные слова. Цветик – цветок, числа – число, мост – мосты, - зудил он.

- А какое проверочное слово можно найти для слова лопата? – вдруг задумчиво спросил он сам у себя.

- Лось! – не задумываясь ответила его младшая сестричка Лина, - слово лопата пишется через О!

Дядя Моня в Харбине

Это может показаться странным, но папин брат дядя Моня, которого я никогда не видел, потому что он погиб в 1937 году еще до моего рождения, занимает большое место в моих детских и особенно юношеских воспоминаниях. Вероятнее всего это произошло по той причине, что его судьба была незаживающей раной в истории нашей семьи. У нас дома сохранилось всего несколько его фотографий, причем все они были сделаны в середине 30-х годов прошлого столетия в китайском городе Харбин, когда дядя учился там в политехническом институте. Все они неважного качества, но некоторые из них я часто и подолгу рассматривал.

Сами отпечатки мы сделали с папой дома, где-то в начале 50-х годов с чудом сохранившихся, местами пожелтевших от времени, пленочных негативов размером 6 на 9 см.

Когда я смотрел на эти старые фотографии, где был запечатлен дядя Моня со своими друзьями, мне казалось, что я перемещаюсь в другой мир, который мне никогда не суждено увидеть. Я завидовал этим людям, хотя и знал горькую судьбу своего дяди. Я всматривался в лица, но еще больше в детали второго плана, желая разглядеть за ними приметы заграницы.

Вот дядя с неизвестной мне девушкой сидит на скамейке. Рядом стоит еще один неизвестный мне молодой человек в соломенной шляпе с низкой тульей и прямыми узкими полями. Дядино же канотье девушка держит на коленях, а у него в правой руке - ее веер. Они обменялись этими вещицами перед тем, как сфотографироваться, видимо желая подчеркнуть существующую между ними близость.

На заднем плане этого снимка кто-то случайно попавший в кадр стоит в белой рубашке или блузе около деревца, а еще дальше виден деревянный забор с четырьмя рядами горизонтальных перекладин. Вид у этого простейшего сооружения явно иностранный, потому что у нас в Новосибирске таких заборов не делали. Наши загородки обычно были с двумя перекладинами в верхней и нижней их частях. Больше ничего «иностранного» на этом фото, как впрочем и на другом, сделанном на какой-то спортивной площадке, я углядеть не мог.

Но вот на третьей, где дядя был снят в большой компании молодых людей, видимо, где-то на загородной даче, в объектив случайно попал край стола, на котором стояла странного вида большая виктрола. Этим словом у нас дома бабушка называла любой патефон.

И я всматривался в эту виктролу, в деревянные шезлонги, стул и скамью, на которых сидели девушки и их кавалеры, пытаясь представить, какую музыку они слушали и что могли видеть за пределами того, что запечатлел фотоаппарат. Моя фантазия получала сильнейший толчок, и я видел дома необычной архитектуры, людей, одетых по западной моде и магазины, где продавали устриц и необыкновенные овощи и фрукты.

Про пропердин

В 2005 году на одной из интернетовских страниц я вычитал, что террористы при организации взрывов в Лондонском метро воспользовались взрывчатым веществом на основе пероксида, именуемым HMDT, полное химическое название которого звучит как гексаметилен трипероксид диамин. Второе слово в этом заковыристом наименовании читается как три-пероксид, но можно прочесть и как трипер-оксид.

Вообще в химической терминологии можно найти немало словечек, звучащих по меньшей мере странно для русскоязычного человека. Например, пропердин. Впервые о пропердине я услышал, когда учился в медицинском институте. Словечко резануло ухо, но наш доцент был совершенно серьезен, объясняя нам, что глобулярный белок пропердин играет важную роль в обеспечении врожденнего иммунитета. Наши сокурсницы краснели и не поднимая головы усиленно записывали лекцию в тетради. На следующий день мы приставали к ним с просьбами дать разъяснения про пропердины, так как мы чего-то там недопоняли. И с наслажением изучали их реакцию на моментально заученную нами новую терминологию.

Должен заметить, что смущение наших сокурсниц было вполне натуральным, а не наигранным. В конце пятидесятых годов, когда я учился в институте, мораль была очень строгой. Если в быту мат был обыденным явлением, то ни в печати, ни по радио не то что матерщины, но даже вполне невинных по нынешним временам грубых слов ни услышать, ни прочитать было невозможно. Например, в собрании сочинений А.С.Пушкина, куда была помещена его эпиграмма на князя М.Дондукова-Корсакова, слово «жопа» было заменено точками.

Интрига

Один из нью-йоркских еженедельников выходит в свет по четвергам. Там у меня лежит семь статей разной величины и на разные темы. И вот я жду очередного четверга, как манны небесной, чтобы открыть газету и увидеть там свою статью. Но одну неделю ее нет, вторую… А я все жду, ведь редактор обещал. Скорее бы уже следующий четверг наступил. И так вот жизнь и проходит от одного четверга до другого в нетерпеливом ожидании. А сколько у меня всего-то четвергов осталось? Может уже и вообще ничего ждать не надо, все придет само, когда и не ждешь. А все равно жду.

Как-то вечером у подъезда нашего дома я увидел дочь супера. Она была на сносях. Скоро будет рожать второй раз. Суперша с радостью мне сообщила, что у ее дочери теперь будет девочка. Первым был мальчик.

Раньше, ожидая появления ребенка, все гадали, а кто же родится? Существовала интрига. Теперь же с появлением сонографии она исчезла, все известно задолго до родов.

А у меня с газетой существует интрига. Я остаюсь в неведении до выхода в свет очередного номера.

Десять су

Когда-то во Франции имели хождение монеты, которые назывались су. Во Вьетнаме в 1953 году чеканилась монета в 10 су. Так вот, как правильно сказать: десятисуйная монета или десятисуевая?

Седина

Как-то летом сижу я в шортах и смотрю на свои ноги. Волосы на них темнорусого цвета. А голова у меня вся седая. Почему такая несправедливость? Я предпочел бы иметь темнорусую голову, как когда-то, и седые ноги.

Чтение мыслей

Есть проницательные люди, способные в процессе общения читать или по крайней мере достаточно точно угадывать мысли других. У меня все наоборот: каждый может прочитать мои мысли.

Лиля Брик

При покупке книги В. Катаняна «Лиля Брик» я не заметил, что этот экземпляр был сброшюрован неправильно. Под первой страницей картонной ламинированной обложки с большим портретом Л.Брик находилась последняя страница текста. Поэтому чтобы книгу читать сначала, надо было перевернуть ее вверх ногами. Мой сосед увидев, что я держу книгу столь необычным образом, сильно удивился.

- Что с тобой? Ты в своем уме? Или ты только делаешь вид, что читаешь?

- Да, нет, - ответил я, - просто решил попробовать читать книги, держа их таким образом, и, как ни странно, это у меня неплохо получается. Может генетическая память заговорила, ведь мои предки веками читали справа налево.

GODIZLOV

Однажды, вскоре после приезда в Америку, мы увидели на одной из легковых машин номерной знак с надписью «GODIZLOV». Что за странная фамилия Годизлов, - подумали мы. По форме похожа на русскую, но Годизла, от которого она могла бы происходить, мы в русском языке не встречали. Кто-то предположил, что может буквы перепутали местами, и в машине едет Годзилов – русскоязычный шутник, желающий намекнуть на свое родство с Годзиллой. Когда машина поравнялись с нами, мы увидели за рулем молодую черную женщину. К России она явно не имела никакого отношения. И только позже мы догадались, что надпись на номерном знаке означала «God is love».

Хобби

Человек, у которого много хобби, сделал ошибку в выборе профессии. Теперь он удовлетворяет свои внутренние потребности в увлечениях, оставаясь дилетантом там, где мог бы быть замечательным профессионалом.

Поцелуй

На праздничном столе по краям блюда с зеленью и солениями лежали красивые, тугие, сочные, красные маринованные помидоры. Мой сосед, любуясь, осторожно взял один из них. Нежно, словно для поцелуя, прикоснувшись к помидору губами, он легонько надкусил его тонкую кожицу и медленно, с наслаждением высосал из него весь сок.

Вот так какой-нибудь человек может тебе мило улыбаться и в то же время незаметно для других пить из тебя кровь.

Quebecois

По пути в город Квебек - столицу франкоговорящей провинции Канады, мы заблудились, и в какой-то забытой Богом деревушке я зашел в крошечное кафе, чтобы узнать дорогу. – Вы говорите по английски, - спросил я молодого парня, дремавшего за прилавком. – Нет, - ответил он равнодушно и отвернулся. – Я тоже не говорю, - сказал я ему. На лице парня появилось выражение некоторого удивления. – Мой родной язык – русский, пояснил я, - еду посмотреть на город Квебек, но заблудился. Парень заулыбался, вышел из спячки и с тяжелым французским акцентом рассказал мне по-английски, как выехать на правильную дорогу.