На острове мечты

Итак, пожалуй, последняя моя, когда-то казавшаяся совершенно несбыточной, мечта о путешествиях, сбылась. Я побывал с женой и дочкой на острове Кюрасао, расположенном на юге Карибского моря недалко от побережья Венесуэлы. А узнал я про него в далеком 1962 году, когда оттуда приходили репортажи о шахматных баталиях гроссмейстеров, боровшихся за право участвовать в поединке против Михаила Ботвинника за звание чемпиона мира. Руководителем советской делегации и тренером, был гроссмейстер Юрий Авербах, а в матче от СССР участвовали Михаил Таль, Тигран Петросян, Ефим Геллер, Виктор Корчной и Пауль Керес. Я напряженно следил за ходом поединков по газетным публикациям, болел за Таля, но он выбыл из турнира по болезни, а победителем стал Тигран Петросян.

Должен признаться, что читая сводки с турнира, я думал не только о шахматах, но и пытался представить себе тот далёкий, волшебный, тропический остров, где происходило это замечательное действо и страстно мечтал там побывать, с горечью понимая, что это совершенно для меня невозможно. Но и невозможное возможно.

Кстати, совсем недавно, перечитывая информацию о том турнире, наткнулся на один интересный факт: в иностранной печати всех гроссмейстеров из СССР называли русскими, хотя среди них не было ни одного этнически русского человека.

Но это детали, главное же в том, что я оказался на одном из курортов этого острова, который ныне является самоуправляемым государственным образованием, входящим в состав королевства Нидерландов, которое отвечают за внешнюю политику и оборону Кюрасао, все остальные вопросы решает правительство острова во главе с премьер-министром.

Итак, курорт. Как только мы устроились, я первым делом пробежался по его территории. Тропики, пальмы, кактусы, теплое море. Обнаружил несколько бассейнов и отличный песчаный пляж, отгороженной от моря каменной грядой, защищающей его от волн.

Почти сразу наткнулся на табличку из белого металла с двуязычной надписью. В переводе с английского смысл текста таков: “Эта специальная табличка была установлена в память о том, что именно в этом месте во вторник 15 августа 1486 года в 13:45 абсолютно ничего не произошло”. Подумалось, что с юмором здесь дела обстоят неплохо. А еще понравились яркие, размером с воробья, птички, скачущие в траве у входа в наш билдинг. С помощью программы iNaturalist, встроенной в мой телефон, определил, что это были шафрановые вьюрки.

После ужина выпили по коктейлю, посидели за высоким столиком, и уже собрались в свой номер, как до нас донесся барабанный бой и вдалеке появилась церемония почти как с бразильского карнавала: танцующие парни и девушки в экзотических костюмах. По мере приближения грохот барабанов, труб и тромбонов стал почти непереносим, но вызвал большой ажиотаж среди отдыхающих, некоторые из которых бросились пританцовывать тоже. В общем неплохое зрелище.

На следующий день искупавшись в море и не являясь фанатом загара, я отправился за пределы курорта, который фактически располагался в пригороде столицы Кюрасао Виллемстада.

Вышел за ворота, свернул направо и вскоре оказался на мостике, перекинутом через то ли речушку, то ли узкий канал с мутной, серой водой, впадающий в море. С другой стороны мостика воды в канале было мало, и по отмели бегали многочисленные и разные кулички - чем-то кормились.

Прошелся вдоль речушки в сторону океана и увидел там уложенное на постамент из груды камней нечто похожее на большущее, покрашенное серой краской, металлическое яйцо, испещренное многочисленными заклепками, с толстым кольцом наверху и длинной, с крупными звеньями, цепью внизу. Краска кое-где облупилась, и там проступала рыжая ржавчина. Все это оставляло впечатление памятника, но не понятно чему. Я сфотографировал эту штуку, вернулся к мостику и пошел по узкой асфальтированной дорожке дальше вдоль высокого бетонного забора. С другой стороны дороги была пустошь, заросшая кустами. Было жарко. Вскоре показались одноэтажные домики, выкрашенные в светло-синий цвет. Тихая, пустынная улица.

Пройдя еще немного вперед, повернул назад, перешел через дорогу и отправился вдоль пустоши, по краю которой тянулась лишь слегка протоптанная тропинка. Зато там было гораздо интереснее. Увидел и заснял там несколько удививших меня кустов хлопчатника мексиканского или упланда, скорее похожих не на кусты, а на невысокие деревца. От этого упланда произошел тот хлопчатник, из колючих коробочек которого я когда-то выдирал вату с семенами на полях Киргизии в свои студенческие годы. А еще сфотографировал коралловую лиану, густо усыпанную красивыми розовыми цветками.

После возвращения с прогулки я попытался выяснить у сотрудников курорта, что за железяку я сфотографировал. Все удивлялись, спрашивая где я отыскал это чудо, хотя оно находилось буквально за забором курорта. Лишнее подтверждение мысли о том, что пока у человека в голове нет идеи, он не видит факта. Что-то там валяется, но никто не замедлил шага, чтобы взглянуть на это повнимательнее.

Было высказано только одно предположение, что это приспособление для разрушения сносимых зданий. Но я сомневался в том, что это чугунная шар-баба, так как эта штуковина явно была полая внутри. Кроме того, на её поверхности видны были многочисленные остатки от прикреплявшихся к ней морских ракушек.

После поисков в Интернете стало понятно, что это швартовая бочка - плавающее сооружение, обеспечивающее надежную стоянку судов на рейде или в акватории порта. Видимо, когда-то эта оригинальной формы бочка прохудилась, ее вытащили из воды и оставили в виде своеобразного памятника.

Вечером мы пошли в Seafood restaurant, и пока ждали заказанную рыбу, которую здесь называют махи-махи, а за пределами Карибских островов она зовется золотой макрелью или корифеной, увидели, что между столами, которые стояли прямо на песчаном пляже, бродит попрошайка - довольно крупная птица, которую мой iNaturalist идентифицировал как желтоголовую квакву. Цапля неспеша, как-то по-хозяйски прогуливалась в проходах, заглядывала под столы, ничуть не опасаясь людей.

На следующий день я решил побродить по берегу и там среди источенных прибоем ноздреватых камней заметил несколько плоских, коричневого цвета, овальной формы существ, плотно прилепившихся к камням. Я не знал, что это такое. Мои попытки отодрать одного из них от камня, чтобы получше рассмотреть, не увенчались успехом. Мой iNaturalist подсказал мне, что это были панцирные моллюски или хитоны. Самый крупный из найденных мною был длиной сантиметра четыре.

Оказалось, что эти моллюски обычно живут в приливно-отливной зоне морей и океанов и прекрасно себя чувствуют под ударами морского прибоя. Своим плоским снизу телом они накрепко прикрепляются к прибрежным скалам и камням, а их спинная, выпуклая сторона прикрыта раковиной из восьми очень плотных, налегающих друг на друга подобно черепице, известковых щитков, подвижно соединенных между собой. Если оторвать хитона от насиженного места, от тут же свернется в каменный клубок.

Пока возился с хитонами, распугал маленьких рыбок, самые крупные из которых были размером с указательный палец, а их цвет так точно совпадал с цветом песчаного дна, что я сразу их и не разглядел.
А еще среди камней ползали небольшие, шустрые, черные крабы. Один малышка, выброшенный на берег на спину, больно ущипнул меня за палец, когда я попытался его перевернуть. Вот и помогай таким! Но я на него не в обиде. Ведь вокруг было столько интересного. А сколько было ещё впереди!

Квартирники у Людмилы Криворуцкой

Единственная настоящая роскошь -
это роскошь человеческого общения.
Антуан де Сент-Экзюпери

На днях я в очередной раз побывал на вечеринке в квартире у Людмилы Криворуцкой, с которой знаком достаточно давно. Если быть более точным, то у Людмилы была не вечеринка в обычном понимании, а литературно-музыкальный квартирник. Свои квартирники Людмила организует раз в месяц. Обычно собирается небольшая компания из 10-12-ти человек, которые в большинстве своём знакомы друг с другом. Это люди старшего возраста, многие из которых одиноки по разным причинам. Одни овдовели, у других так сложилась жизнь. Но у всех есть взрослые дети, которые живут отдельно, занятые своими делами и проблемами.
Иногда кто-то из постоянных участников квартирника отсутствует по тем или иным причинам, но вместо него или её появляются новые люди. В общем состав гостей непостоянен.
Давно известно, что чем старше люди, тем важнее для них становится возможность общения. Так вот у Людмилы они попадают в круг истинных интеллигентов, у которых много общих интересов и которым есть чем поделиться друг с другом.
Сама Людмила обладает многими талантами. Она пишет стихи и прозу, является автором четырех книг и ожидает пятую, а также, обладая приятным голосом и известным артистизмом, очень хорошо исполняет старинные романсы и музыкальную классику. Но, пожалуй, самый главный и ценный её талант, по-моему, это талант человеческого общения, умение находить интересных людей и поддерживать с ними дружеские отношения. Понятно, что для того, чтобы найти интересного человека, надо быть интересным и самому.
Свои квартирники она обычно открывает коротким рассказом о каком-либо памятном или значимом событии, произошедшим в соответствующем месяце в наши дни или в далеком прошлом. У пристуствующих появляется возможность обсудить сказанное, что-то добавить или подчеркнуть, люди втягиваются в разговор, а новичок, включаясь в беседу, уже не чувствует себя чужим.
После этого Людмила может спеть пару романсов под аккомпанемент пианиста-виртуоза Вадима, который в свое время дал сольный концерт в Карнеги-холл и выступал на многих других престижных сценических площадках, гастролируя по США с Гарлемским балетным театром в качестве концертмейстера и солирующего пианиста.

После выступления Люды он обычно исполняет классическую пьесу для фортепиано из своего репертуара, а потом может просто что-нибудь сымпровизировать. Например, однажды он предложил создать музыкальный портрет для каждого гостя. Естественно, все захотели получить такой портрет и стали по очереди выходить к инструменту, замирая в ожидании некоего чуда. Вадим, глянув на потретируемого, которого, кстати, знал и до этого, рисовал его или ее музыкальный образ, который удивительным образом подходил человеку, характеризуя его с необычной стороны. Все остались довольны, потому что музыкант прекрасно справился с поставленной задачей, а портреты были записаны на видео, благодаря Ефиму, который в свое время был ведущим инженером на одном из крупных предприятий Киева. Сейчас он выступает в роли летописца текущих событий, а пером ему служит видеокамера.

После выступления Людмилы и Вадима слово предоставляется гостям. Очень часто это люди пишущие. Кто-то может почитать свои стихи или прочесть короткий рассказ, кто-то может поведать о своих увлечениях или о впечатлениях от последнего концерта или спектакля, на котором побывал или побывала.
Потом делается короткий перерыв, во время которого можно подойти к столу с несколькими закусками и слегка подкрепиться тем, что приготовила Людмила и принесли с собой гости, а заодно и пообщаться друг с другом уже в совсем неформальной обстановке. Вот так я впервые за долгие годы встретил свою землячку из Новосибирска. Было что вспомнить. К тому же Марина оказалась еще и врачом, так же как и я.
Или вот Наташа, которая работала во французской туристической компании в миссии Франции при ООН. Наташа свободно говорит на английском, французском, истальянском и испанском языках, не считая, конечно, русского. Настоящий полиглот. Она окончила школу с французским уклоном, а завершила образование в Ленинградском институте киноинженеров. А иностранные языки - это её хобби. С ней очень интересно поговорить.
После легкой трапезы на авансцену выходит Неля, которая прекрасно поет под минусовку эстрадные песни, французский шансон и джаз и при этом еще и отлично двигается. Делает это она с таким заразительным азартом, даже куражом, что гости не могут усидеть на месте и пускаются в пляс. Что ж, иногда неплохо тряхнуть стариной! При этом оказалось, что непременная посетительница концертов и театральных представлений Инна танцует так, что люди и помоложе могут ей позавидовать. А она попросила снять ее танец на видео и послала его своим внукам.

И когда все подустали от танцев и присели отдохнуть, Дмитрий с большим чувством спел несколько песен на еврейскую тематику, аккомпанируя себе на гитаре. Особенно лирично и душевно прозвучала в его исполнении песня из репертуара Розенбаума «Мотл, Мотэле, Матвей».

Конечно, я упомянул далеко не всех, кто побывал на квартирниках у Людмилы, но все они люди интересные, обладающие разными талантами, с большим жизненным опытом, которым есть что вспомнить и рассказать. Общаться с такими людьми - настоящее наслаждение и удовольствие.
И в заключение. Написал я этот очерк в надежде на то, что где-то найдутся такие же энтузиасты, как Люмила Криворуцкая и организуют у себя нечто подобное. Пригласят друзей и знакомых в свой небольшой клуб по интересам и тем самым избавятся от одиночества сами и избавят других. Именно поэтому я и взял в качестве эпиграфа к своему очерку замечательное высказывание Антуана де Сент-Экзюпери о роскоши человеческого общения.

Снег первого сорта

Проснувшись утром 18-го февраля жители Нью-Йорка обнаружили, что улицы их города впервые за всю зиму укутаны толстым слоем снега. А в небольшом, но уютном Lew Fidler Park, примостившемся на берегу Sheepshead Bay в Бруклине, и вообще выпал снег первого сорта.

Я узнал об этом, когда пришел в этот парк. В то субботнее утро там было необычно много народа, в основном молодых родителей с детьми. Большинство из них лепили снежных баб, остальные скатывались на санках со склона игровой площадки на центральную поляну или играли в снежки. Вот от одного из этих игроков я и узнал про качество сегодняшнего снега. Он кричал своему дружку: “Снег сегодня первого сорта! Из него легко лепить снежки!” Он был прав, конечно. Снег был действительно лучше некуда - белый, чистый, обильный и липкий. Потому что начинало подтаивать.

Снегом такого качества просто невозможно было не воспользоваться не только для игры в снежки, но и для того, чтобы вылепить из него снежную бабу. И они, разных размеров и степени упитанности, росли, как грибы после дождя, на заснеженной поляне.

А одна мамаша даже закопала свою дочку по грудь в снег, как в песок на пляже, и та кидалась в неё оттуда снежками.

Некоторые дети, оказавшись под деревьями, каждая веточка которых была украшена пушистой белой горжеткой, ловили ртом снежинки, сдуваемые с них легким ветерком. Правда говорят, что прежде чем это делать, следует узнать все ли птицы улетели на юг. Но кто об этом думал, любуясь снегом-однодневкой. Все знали, что завтра он растает.

Глядя на это белоснежное царство, всеобщее радостное возбуждение от возможности барахтаться в снегу, лепить снежки и снеговиков, я вспомнил свое послевоенное детство, которое прошло в большом сибирском городе. Зима была там долгая, почти как в песне: “Колыма, ты Колыма, чудная планета, девять месяцев зима, остальное лето”. Ну, не девять, а поменьше, но снега всегда было, как говорится, выше крыши.
Зимой мы ходили в шапках ушанках с завязочками под подбородком, теплых пальто и пимах, на которые натягивались штанины с тугими резинками по краю. Это позволяло лазить по глубоким сугробам, не набирая при этом снега в свою обувь.

И вот, когда выпадал свежий снег, мы не лепили снеговиков, так как снег зимой в Сибири всегда сухой, а играя во дворе, делали солдатиков. Для этого нужно было свалиться в сугроб на спину, раскинув руки, а потом осторожно встать. Получался глубокий отпечаток. Это и был “солдатик”. Потом эти солдатики под командованием их создателей могли ползти по-пластунски в тыл фашистов, чтобы захватить языка.
После этих игр мы являлись домой в снегу с ног до головы и с замерзшими руками. Чтобы их согреть, бабушка заставляла меня с сестрой, опускать руки в холодную воду, и это было очень неприятно. Но моей сестре, у которой все время были цыпки, после этой процедуры бабушка еще смазывала руки глицерином. И это было больно.

Но в солдатики мы играли не очень часто, потому что уже на следующий день белый снег превращался в серый, а потом и в почти черный, так как во всех двухэтажных домах на нашей улице было печное отопление. На крыше каждого из них красовались кирпичные трубы, из которых валил дым, потому что в каждой квартире была своя печка. Сажа оседала на снег, и он чернел на глазах, превращаясь из первосортного в третьесортный, говоря словами сегодняшнего мальчишки. Падать в него не было никакого желания.

Зато мне долгое время хотелось выкопать пещеру в снежном сугробе, который был выше моего роста. Его наметало на крыше длинного сарая, прижатого к высокому, старому, кирпичному брандмауэру, отделявшему наш двор от соседнего. Я влезал на крышу и руками в рукавицах копал в сугробе пещеру, в которой собирался прятаться, хотя и не знал от кого. К сожалению, когда я уже мог почти целиком залезть в вырытую нору, её крыша обрушилась, и я оказался под толстым слоем снега.
В соответствующем виде я являлся домой, и бабушка каждый раз удивлялась, где это я мог так вывозиться в снегу.

Дело в том, что я предпринял несколько попыток вырыть “пещеру”, но ни одна из них не удалась, и я бросил эту затею.

Зато весной, когда снег обильно таял, а с крыш домов свисали длинные сосульки, я строил тайники. Под каждой большой тающей сосулькой на поверхности сугроба, на который капала вода, образовывалась круглая ледяная корка. Нужно было осторожно её поднять, вырыть под ней ямку и положить корку, как крышку, на место. В тайнике можно было хранить все, что угодно, но по причине того, что я не имел ничего что угодно, в тайнике я хранил обломки всё тех же сосулек, служивших мне заменой хрусталя.

Мы жили, как и все вокруг: бедно и тяжело. Но мне в жизни повезло, и во многом потому, что мой легко раненый и тяжело контуженый отец вернулся с войны домой. У очень многих мальчишек в моем классе не было отцов. Они погибли на фронте. А у меня отец был.

Вскоре бабушка уехала к своей дочери, и мы остались вчетвером: мама, папа, я и моя младшая сестра. Я не понимал тогда, как тяжело работал с утра до вечера отец на трех работах, чтобы прокормить семью, сколько времени и сил отдавала мне и моей сестре мать, работавшая страховым агентом, бегавшая по городу в поисках клиентов и находившая силы при этом, чтобы приготовить нам еду, поддерживать чистоту в квартире и стирать наше бельё. А стирка была тогда тяжелой работой, так как о стиральных машинах никто не слышал, а стирка производилась вручную в ванне со стиральной доской. Мне же нередко поручалось растапливать печку. Сначала нужно было хорошенько разжечь дрова, а потом на них насыпать каменного угля. Но моё детство проходило в нормальной семье, у нас всегда была картошка и квашеная капуста, я никогда не голодал и не представлял себе другой жизни, хотя она была разной вокруг. Так что я был счастливчиком.

Вот с такими мыслями прогуливался я по заснеженному парку, глядя на радостную, оживленную суетню вокруг меня, вызванную выпадением снега первого сорта. Но быстро выбросил из головы видения далекого прошлого. Просто вспомнил о своих поздних, маленьких внуках, которые сегодня тоже радуются обильному снегу. Они живут в другом мире, я бы даже сказал в совершенно иную эпоху, в другой стране, где можно быть по настоящему счастливым.

Зимние мотивы

В позапрошлую субботу в библиотеке Kings Bay Library, расположенной в бруклинском районе Шипсхэд Бей по адресу 3650 Nostrand Avenue состялась презентация очередной выставки, организованной Еврейской Гильдией художников и мастеров прикладного искусства. По первоначальному замыслу она должна была быть посвящена зиме, получив после перебора нескольких вариантов название “Зимние мотивы”. Но так как она была задумана еще осенью, набралось много и осенних пейзажей, а по отношению к новым членам Гильдии и вовсе было сделано исключение, которое позволило им показать свои работы, не относяящиеся к теме. В результате набралось столько картин, что стены выставочного зала оказались увешаными буквально от пола до потолка.

Нельзя сказать, что это затмило основную тематику выставки, отраженную в подавляющем большинстве картин, но придало ей и некоторое разнообразие, где каждый любитель изобразительного искусства мог найти и что-то своё.

Перед началом презентации всем присутствующим был представлен новый менеджер библиотеки Anthony Loum, который пообещал сохранить существующие здесь традиции, заложенные его предшественницами.

Открыл презентацию президент Гильдии Илья Натанзон. Оправдывая некоторую разношерстность выставленных произведений, он вполне справедливо заметил, что по некоторым работам трудно судить о времени года, запечатленном на них, ибо они могли быть созданы в любой из его сезонов, включая и зимний.

Примером такого рода, на мой взгляд, может служить очень красивая фотография “Белые лебеди”, сделанная замечательным фотохудожником Зиновием Генкиным. Она только украсила экспозицию. А его зимние пейзажи заслуживают отдельной похвалы. Еще одним примером того, что иногда трудно определить время года на картине, являются виды пустыни Негев в Израиле, представленные израильятнином Алексом Соловьевым, которая и в зимнее время практически бесснежна, как верно заметил Илья.

В заключение он пожурил некоторых членов Гильдии за то, что отдельные картины, по его выражению, выглядят как “бесхозные”, потому что на них отсутствуют бумажные бирки, где обычно указывается как минимум имя автора и название произведения. И если каждый гильдиец легко распознает по почерку создателя этой работы, то для посетителей выставки оно навсегда останется неведомым.

Это требование, конечно, правильное. Однако, как я написал в начале статьи, стены выставочного зала были увешаны картинами от пола до относительно высокого потолка. И вот те, что наверху, даже если на них есть бирки, как требует того И.Натанзон, может хорошо рассмотреть только михалковский дядя Стёпа. По моим наблюдениям, таковых среди любителей изобразительного искусства пока не было. Правда, наверху в основном висели картины, выбивающиеся из тематического ряда, главные же работы были размещены на уровне глаз, то есть на самых выгодных местах.

Сразу хочу отметить, что техника выполениня экспонируемых произведений была достаточно широкой. Живописные произведения, начиная от акварелей и кончая станковыми работами, выполненными масляными или акриловыми красками на холстах или картоне, сочетались с художественной фотографией, вышитыми и вязаными картинами.

Подавляющее большинство произведений, представленных на этой выставке принадлежит заслуженным корифеям Гилдьдии и отличаются мастерским исполнением, особой лиричностью зимних пейзажей, разнообразностью художестввенных средств и яркой выразительностью. Особо хочется отметить чудесные пейзажи Нонны Селипановой, от которых так и веет зимним холодом, замечательную вышитую картину Марии Абросимовой и вязаные модернистские работы, принадлежащие новому члену Гильдии физику-методисту Галине Тульчинской.

Хочу назвать здесь всех авторов, предоставивших в этот раз на выставку свои произведения специально для того, чтобы показать, что почти через четверть века со дня своего возникновения и несмотря на понесенные естественные потери, ибо люди не вечны, Гильдия жива, а гильдийцы продолжают творить красоту. Вот их имена, помимо вышеупомянутых: Людмила Шамис, Людмила Лейбович, Ася Оранская, Яков Клейнерман, Зинаида Келебеева, Ганна Воловик, Виктор Остапенко, Джеф Берман, Елена Зубок, Татьяна Назаренко.

Кроме них среди участников выставки появились и совершенно новые имена. Расширение списка членов Гильдии, продолжающееся постоянно, обещает ей долгую жизнь на радость всем любителям изобразительного и прикладного искусства. И этот факт можно только приветствовать.

Хотя на выставке, которая продлится до 23 марта, новички представлены достаточно скромно, но их произведения и они сами достойны отдельного внимания. Каждый из них выступил с кратким словом с себе и своих работах. Среди них архитектор Натанель Аронов, показавший, помимо прочего, яркий, привлекательный осенний пейзаж, профессиональный художник Нина Журавель, написавшая красивый букет хризантем и пару портретов симпатичного пса, музыкант и педагог Лидия Калинина, принесшая на выставку несколько своих “зимних” миниатюр. Будем надеяться, что это только начало и пожелаем им стать авторами персональной выставки.

В заключение могу лишь сказать, что сейчас в выставочном зале Kings Bay Library, без сомнения, есть на что посмотреть.

В предзимье

Этот очерк я писал долго. Начал в конце осени, не закончил - отвлекли другие дела. Теперь, в начале зимы, решил вернуться к нему.

Итак, вышел я однажды прохладным, но ясным осенним днем на Plumb Beach, неподалеку от Lew Fidler Park. Вдоль берега гулял ветер и гнал по изгибу излучины невысокие волны. Казалось что они играют в догоняшки, непрерывно бегая одна за другой. Бледно-голубое небо почти полностью было затянуто серыми тучами, слегка моросило. Печально шумела, зажатая между водой и проходщим рядом хайвеем, роща невысоких деревьев и раскидистых кустов, а над ней летела клином стая гусей. Я смотрел на них, пока они не скрылись из вида, и как-то неожиданно, само собой, родилось четверостишие:

Над мокрой, хмурой рощей - странные шумы.
Деревья неспроста наверх кивают,
Там гуси с неба клином вышибают
Остатки осени в преддверии зимы.

Потом по узкой тропинке зашел в рощу. Листва на деревьях и кустах еще держалась, но заметно поредела. Попался на глаза кустик вьющейся жимолости (honeysuckle), на котором среди листвы было еще не только довольно много очень милых, оригинальных, белых и удивительно душистых цветочков, но и черные ягодки, растущие попарно. Есть их нельзя, но существует несколько сортов жимолости, плоды которой, богатые витаминами и микроэлементами, вполне съедобны и вкусны. Их можно купить на некоторых плодово-ягодных плантациях, где такую жимолость фемеры специально выращивают.

Там же увидел еще одну лиану, которую американцы называют bittersweet. И хотя это звучит как оксюморон вроде горячего льда или маленьких великанов, но очень привлекательные на вид, ярко-красные, размером с горошину, окруженные желтыми створками лопнувших коробочек, плодики этой лианы обладают именно таким вкусом. Не стоит проверять это утверждение самостоятельно, нужно просто принять его на веру, так как вкус плодов биттерсвита был определен давно и не нами, но еще важнее то, что они ядовиты для человека. Однако ими любят лакомиться птицы и белки. По-русски эта лиана называется древогубец, что, по-моему, не совсем верно из-за определенной миниатюрности его веточек, хотя он может взбираться на десятиметровую высоту. Я заснял склонившуюся соломинку тростника, обвитую американским древогубцем. А вот более крупный его родственник из Азии, окопавшийся здесь, вполне способен оправдать свое название.

Наткнулся я там и на другого коренного американца, который называется восковица пенсильванская (Northern Bayberry). Этот невысокий кустарник к осени украшает себя гроздями плодов, покрытых толстым слоем голубовато-серого воска. Они держатся на веточках всю зиму. Чаем из листьев восковицы индейцы лечили простуду, да и сейчас этим народным средством пользуются, и не только они.

С момента прогулки, о которой я только что написал, прошло довольно много времени, а зима все грозилась, но не наступала. В один из таких зимних, но только по каледарю, дней, довелось мне попасть в самый настоящий лес.

Вдоль лесной тропинки теснились высокие голые деревья. Верховой ветер шнырял по их макушкам, проверяя не остались ли где еще неопавшие листья.

Вечерело, по голубому небу плыли серые облака, подбитые снизу яркими золотисто-розовыми лентами. Это выглядело необыкновенно красиво. Вокруг царила необыкновенная тишина, нарушаемая лишь легким шумом ветра, редкими барабанными дробями дятлов, и вечерним пересвистом птиц. Я вдыхал свежий, прохладный воздух и смотрел по сторонам. Ясно было, что пришло время разнообразных лишайников, ярко-зеленых пушистых и бархатистых мхов, а также многочисленных трутовиков, разросшихся на валежнике и сухостое.

Удивило давно упавшее дерево, которое когда-то выросло в неудачном месте, и ему пришлось заглотить валун, который, видимо, его в конце концов и погубил.

На что еще можно смотреть в лишенном листвы, прозрачном, предзимнем лесу, застывшем в ожидании снега и холодов? В это время хорошо видны разноцветные ягодки и плоды на кустарниках. Например, красные овальные ягодки барбариса, похожие по форме на крошечные дыньки или мячи для американского футбола или темно-красные, слегка эллиптические, плоды шиповника многоцветкового (rosehip), который иначе называют многоцветковой розой. Этот интродуцированный вид, родом из южного Китая и Японии, давно сбежал из садов и парков и ныне прекрасно себя чувствует в американском лесу.

Вообще в лесу, расположенном на краю небольшого городка, было немало пришельцев, нелегальных и легальных, неплохо устроившихся в новых для себя местах без всякого спроса.

Должен заметить также, что хотя в предзимнем лесу преобладают серые тона, там достаточно и зеленых растений помимо мхов. Таковыми являются, например, некоторые вечнозеленые папоротники, и первые из них это щитовник (marginal shield fern) и многорядник верхоплодный или рождественский папоротник (Christmas fern). Вечнозеленый щитовник благодрая своим ярко-зеленым, кружевным листьям выглядит очень привлекательно на фоне серых, соломенно-желтых или коричневатых завявших трав. Не уступает ему и симпатичный многорядник верхоплодный, который к Рождеству и Новому году не теряет своей темно-зеленой окраски и декоративности. Недаром этот папоротник с давних времен американцы используют для украшения своих домов к этим праздникам, с чем и связано его второе название.

На обратном пути около дома сына, где я гостил в те дни, сфотографировал старый, почерневший от времени пень, посередине которого угнездилась ярко-зелёная клякса мха. Выглядела она фантастически. И я подумал, что вероятно мимо этого пня проходил мужичок-лесовичок с ведерком зеленой краски. Хотел погуще подкрасить сосны и елки к новому году и стряхнул в этом месте лишнюю краску с кисти. Полетели брызги в разные стороны, и одна из них попала на пень, и стал выглядеть он после этого, как полированный обсидиан со вставленным в него чудесным изумрудом.

А еще пока шел, понял, что приятно иногда ходить по лесным тропинкам или пустынным дорожкам парка, проходящим среди соломенно-желтых зарослей увявшего тростника и коричневых сухих стеблей прошлогодней полыни, и ни о чем не думать. Вот просто бесцельно идти, смотреть по сторонам, вдыхать прохладный воздух, смотреть на голубое небо, серые облака или неспокойную, морщинистую воду. Не все же время быть ей зеркально гладкой. Точно так же невозможно все время идти к какой-то цели, решать проблему, искать решение. Нужно иногда расслабиться, отпустить, отложить на потом все дела. И просто спокойно пожить часок-другой. Особенно человеку в возрасте, вроде меня. Я так и сделал. И вспомнил строчки, написанные чешским поэтом Франтишеком Грубином, которые мне очень нравятся:

Я тыщу планов отнесу
На завтра: ничего не поздно.
Мой гроб еще шумит в лесу.
Он - дерево. Он нянчит гнезда.

Дерево с часами

Написать этот очерк меня побудили несколько фотографий деревьев, сделанных мною в разное время в разных частях города. А разыскать их в своем архиве я решил после того, как сфотографировал очередную жертву электрификации, как я называю деревья, у которых спилили верхушку, чтобы пропустить над ней электрические провода.

.
В нормальных условиях дерево растет в ширину и в высоту. Становясь все выше и выше, оно не вытягивается, а увеличивает свой рост за счет новых побегов, появляющихся у него на верхушке. Таким же образом увеличивается и длина его ветвей.

Дерево, лишившееся центральной части своего ствола перестает расти вверх, но рост его ветвей не прекращается. В результате формируется уродец с нелепой кроной, когда кажется будто дерево воздело свои ветви к небу над отсутствующей головой в ужасе от того, что с ним сделали.

Фактически же это означает, что когда-то давно при застройке и озеленении новой улицы не были учтены принципы долгосрочного планирования. Строители не подумали соотнести высоту фонарных столбов с будущей высотой стволов и зрелой кроны саженцев. В результате были выбраны деревья, которым потом пришлось снести головы, машавшие развеске проводов.

А вот другой пример “заботы” людей о деревьях на своей улице. Когда-то давным-давно вокруг молодого деревца соорудили металлическю загородку, чтобы, не дай бог, его не повредили. Соорудили и забыли. А дерево действительно сохранилось и выросло, но судьба его не завидна: оно засохнет. Загородка, которая его защищала, теперь в него впилась и вскоре его задушит.

Как тут не вспомнить про деревья, которые называются фикусы-душители. Они начинают свою жизнь, когда их семена прорастают в трещинах коры других деревьев. Потом молодое растение опускает корни вниз, чтобы они достигли земли. Постепенно фикус сдавливает побегами ствол своей опоры, одновременно стремясь подняться как можно выше, туда, где больше света. Хозяин, не выдержав этого, засыхает, и тогда душитель становится своеобразной кружевной трубой, так как ствол погибшего внутри неё дерева-хозяина со временем сгнивает и полностью разрушается. Но в данном случае на месте одного дерева появлятеся другое. На месте же забытой, из-за людского равнодушия, металлической загородки останется только кучка ржавчины.

Суть в том, что ствол любого дерева становится толще благодаря делению клеток камбия, особого слоя, расположенного между корой и древесиной. Увеличиваясь в диаметре, дерево способно, постепенно вбирать в себя прижатые к нему предметы.

Это можно увидеть и на нашем дереве: железные полосы, идущие параллельно стволу, частично им поглощены, а вот обруч, стягивающий ствол по кругу, дерево погубит, действуя как удавка, нарушающая поток соков от корней к листьям и от них к корням. Именно так действует и фикус-душитель.

Но самым вопиющим примером бесчеловечного отношения к нашим зеленым друзьям, по-моему, может служить дерево, которое я называю “платан с табличкой во рту”. На выцветшей от времени металлической табличке написано “Clean up after your dog”, а ниже указан размер штрафа за нарушение этого правила - $100. Некто, заботящийся о чистоте и порядке на своей улице, приколошматил эту табличку к живому платану и тот ее наполовину заглотил. Теперь она торчит у него изо “рта”, как у собаки, которой выдали команду “апорт”, но вместо палки бросили металлическую пластинку. И вот она принесла ее хозяину, стоя на задних лапках, не в состоянии её выплюнуть ему под ноги. Невольно возникает вопрос, а каким должен быть штраф за приколоченный к живому дереву кусок металла?

Однако, не хочется писать только о грустном. Надобно потихоньку переходить к чему-то более веселому.

Для начала хочу показать дерево “с часами”, которое я сфотографировал в одном из городских парков. Не знаю уж по какой причине, но когда-то от него был отпилен очень толстый сук. Рана засохла, и на ней появлись две трещины, похожие на стрелки часов, показывающих время: двадцать минут первого. Правда, циферблат этих часов немного растёкся, как на картинах Дали и они стоят, но, как известно, два раза в сутки всё же показывают правильное время.

А в начале осени, когда начался обильный листопад, застукал около Marine Park молодую зеленую арчу, густо усыпанную принесенными ветром, желтыми листьями с соседих осин и кленов. И стояла она в них, как модница в чужом наряде.

Но некоторые деревья сбрасывают не только листву, но и старую кору. Вот так на отрезке Voorhies Avenue между Haring Street и Nostrand Avenue заснял зеленые лужайки перед домами, заваленные отслоившейся корой платанов. Деревья там дружно меняли кожу, устроив настоящий “коропад”.

Могу упомянуть еще и крепкий дуб, ствол которого, судя по волнам на коре, будто кто-то повернул вдоль продольной оси. Непонятно, как это могло произойти. Может когда деревце было молодым, оно слегка вращалось вокруг оси вслед за солнцем? Как головка подсолнуха или ныне снесенный преемником памятник Туркменбаши в Ашхабаде?

Завершить свой очерк о деревьях я хочу рассказом о маленькой пальме, которая растет в горшке у меня дома.

Однажды засиделся я за компьютером. В один момент решил сделать паузу, чтобы немного размяться. Вышел в зал и тут, не знаю уж почему, вспомнился мне детский стишок про деревья: “Нам в дождь и зной поможет друг, зелёный и хороший. Протянет нам десятки рук и тысячи ладошек”.

Пробормотал его себе под нос, и здесь мой взгляд упал на нашу бамбуковую пальму или, если поточнее, на хамедорею. Несколько лет назад нам её подарили, была она маленькой и довольно чахлой. Через некоторое время мы пересадили её в большой горошок и вскоре она превратилась в пышный, образованный многочисленными густо расположенными тонкими стеблями, куст высотой метра в полтора и диаметром около двух. Каждый стебель в нём усажен длинными, перистыми светло-зелёными листочками. Стоит у нас этот куст в сторонке, почти в углу комнаты.

И вот, проходя около этой домашней пальмы, я подумал, что может мечтает она сейчас о какой-нибудь бабочке, пчеле или мухе, чтобы те пощекотали её листочки. Но нет у нас в квартире не только бабочек или пчел, но и мух тоже.

А еще мне подумалось, что может быть она хочет, чтобы ее тонкие веточки потрепал ветерок или задела хвостиком какая-нибудь зверушка, или села на ее веточку маленькая птичка. А она стоит в углу, будто наказана за что-то, куда даже сквозняк не залетает. И я погладил ее узкие, зелёные листочки, чтобы она не чувствовала себя совсем одинокой. А потом стал это делать всякий раз, когда проходил мимо.
И что же? Примерно через пару недель моя хамедорея выбросила цветочную стрелку, украшенную мелкими, светло-жёлтыми цветками, собранными в метельчатые соцветия.

Скорее всего это просто совпадение, но я склонен расценивать это как знак благодарности мне со стороны хамедореи.
Любите деревья, и они полюбят и отблагодарят вас.

Старьё

Как-то в один из последних теплых, осенних дней поехал я в Gerritsen Neighborhood и там на берегу Plumb Beach Channel в районе Tamaqua Bar & Marina наткнулся на старые товарные весы, ржавая платформа которых вросла в землю и густо обросла травой. Эта неожиданная находка стремительно вернула меня но много лет назад, в моё послевоенное детство.

Во дворе бывшего купеческого дома, в котором тогда проживало четырнадцать семей, включая нашу, кроме двух флигелей была еще большая, пустовавшая, с провалившейся крышей, конюшня. После войны в ней оборудовали склад скобяных изделий, и его заведующим и единственным работником был добродушный толстяк дядя Вася. К нам во двор часто заезжали полуторки и трехтонки, что-то привозили и выгружали, а что-то загружали и увозили. Но когда грузовиков не было, дядя Вася легко пускал дворовую малышню в свой склад. Вот там я и видел подобные весы, на которых завскладом и отвешивал заказчикам свои железяки. Мне в этих весах особенно нравились разных размеров подвесные гири в виде толстых блинов, в которых кто-то выел кусочек с палец толщиной от края до середины. Нам всем хотелось взвеситься на этих дяди Васиных весах, но он говорил, что мы слишком легкие для них.

Много позже я узнал, что они назывались товарные шкально-гирные весы со стойкой и гиредержателем. Теперь, наверное, они могли бы быть музейным экспонатом, так как заменены электронными, хотя не исключено, что где-то ими пользуются до сих пор.

Отчасти похожие на те складские весы я много раз видел в бане. Поход в баню с папой, вернувшимся с фронта, был для меня празником. Там в предбаннике, где мы раздевались, тоже стояли весы с платформой и стойкой с передвижной гирей, на которых мы с папой взвешивались. При этом он всегда заранее ставил гирю на 72 килограмма, и только после этого вставал на платформу. И весы уравновешивались, а папа был доволен своим стабильным весом. А я на всю жизнь запомнил эту цифру - 72.

Вот такая встреча со старой вещью, пробудившей столько воспоминаний.

Кстати, заодно вспомнил, что во время своего недавнего визита во дворец Вандербилта в Ньюпорте видел там весы для взвешивания хозяев этой летней резиденции семейства, сделанные в виде мягкого кресла. А еще наблюдал, как работник этого музея обмахивал пипидастром мелкие вещицы на столе. Вспомнил этот момент, чтобы щегольнуть редким словечком, которое означает легкую метелку для смахивания пыли.

А совсем недавно оказался я на окраине небольшого коннектикутского городка Реддинг и сфотографировал там на груде камней старый, сплошь покрытый коричневой ржавчиной, почтовый ящик, приоткрытая дверца которого то ли приглашала бросить в него письмецо в адрес леса, на краю которого он стоит, то ли безмоловно взывала о помощи.

Старые вещи умирают тихо.

На Floyd Bennett Field легко найти примеры того, как быстро деградируют человеческие постройки и другие сооружения, оставленные без людского присмотра.

Там много домов, настолько заросших лианами и кустами, что за ними их почти не видно, причем и сами постройки рушатся из-за падения проржавевших строительных конструкций. Зеленые втроженцы активно обживают внутренние помещения старых ангаров, благо свет легко туда проникает сквозь проваленные крыши и пустые глазницы окон, лишившихся остекления.

Более того, там можно увидеть, что иногда дерево оказывается более живучим и надежным материалом, чем железные ограждения. Оно гниёт дольше, чем ржавеют и рассыпаются железяки.

Однако я полагаю, что это же самое относится не только к рукотворным предметам и вещам, но и к созданиям природы. Происходит это по-разному.

Вот старая деревянная свая, которая стоит в череде себе подобных, укрепляющих берег Jamaica Bay на только что названном Поле. Её середина за долгие годы полностью выгнила, и в образовавшейся чаше уютно устроился зеленый пучок разного вида трав. Сам по себе возник своеобразный вазон.

А в лесу полно других примеров. К счастью, я имею возможность довольно часто совершать прогулки по девственным лесам Коннектикута.

Вот так шел я совсем недавно по Norwalk River Valley Trail, фотографировал осеннюю листву и старый сухостой, который иногда выглядит весьма причудливо: то в виде головы оленя с обломанным рогом, то сбросив кору для наглядной демонстрации многочисленных круглых дыр в стволе, как причину своей гибели, то, напротив, сохранив длинные куски коры, свисающие, как полотенца, вывешенные для просушки, а иногда в виде изогнувшейся, словно приготовившейся к атаке, с широко разинутой пастью, кобре, шкура которой покрыта белыми пятнами проросших сквозь неё трутовиков.

Помимо сухостоя, по обе стороны тропинки местами грудились завалы валежника и бурелома, который остался нетронутым при её строительстве, так как он толст и тяжел. А скорее всего его оставили потому, что прорастая грибами, покрываясь лишайниками и мхами, древесина постепенно превращается в прах, служащий прекрасным удобрением для молодой лесной поросли. Неизбежная и необходимая смена поколений.
И там же грелись на солнце старые валуны, притащенные сюда 10 тысяч лет назад оступающим ледником. Теперь, высунув свои горбы из земли, они стали удобным пристанищем для многочисленных лишайников, покрывших их серыми и бледно-зелеными кляксами.

Их вид неожиданно навел меня на мысль о стариках. Кожа старых людей со временем тоже покрывается наростами - кератомами и пигментными пятнами, особенно заметными на коже головы у лысых мужчин. Их головы уподобляются старым валунам, покрывающимися с каждым годом все большим количеством разнообразных лишайников. Увы, старость не красит. Однако придаёт старикам монументальность и солидность, вызывающие чувство уважения к ним, как к древним архитектурным сооружениям, памятникам или кладовым, хранящим вкусы, мудрость и притягательность уходящей эпохи.
Хотя, к сожалению, не всегда это так.

А в общем, как старьё дел рук человеческих, так и матери-природы есть лишнее напоминание нам о том, что поезд времени неумолимо мчится вперед, а мы “стоим на полустаночке” и машем ему на прощание рукой.

Следы

Я назвал свой очерк “Следы”, подумав о том, что все оставляют следы на Земле. Доисторический динозавр, живший более ста миллионов лет назад оставил следы своих лап в окаменевшей грязи на берегу бывшего водоема. Больше ему нечего было предъявить.

Первобытные люди эпохи палеолита оставили после себя пещерные рисунки, и это уже было искусство. Древние египтяне оставили пирамиды, древние греки - Парфенон, а римляне - Колизей.
Соединенные Штаты Америки оставили человеческие следы на Луне, а Российская Федерация наследила в Буче и стертого с лица Земли Бахмута, а совсем недавно Хамас крупно наследил в израильских кибуцах. Каждый следит, как может.

Но это я хватил глобально. Не берусь освещать эту тему. А вот о том, что и каждый из нас, любой наш современник, оставляет следы своего пребывания в этом бренном мире поговорить могу.

Начать хочу с напоминания о надписях, вырубленных на скалах и камнях по приказу древних царей и фараонов, чтобы оповестить мир о своих победах над соседями.

Стремление заявить о своем присутствии в этом мире существовало у людей всегда. И это относится не только к царствующим особам, но и к простым людям тоже. Именно поэтому надпись типа «Здесь был Вася» можно найти практически повсеместно на всех языках мира, на одних чаще, на других реже.

Некоторые наши современники не заморачиваясь вырубанием своих инициалов или полных имен в камне, оставили свои надписи и подписи на бетонных плитах тротуаров, сделав их пальцем или прутиком, пока залитый в опалубку бетон еще не застыл. Таким образом они удовлетворяли свое тщеславное желание оставить свой след в мире. На улицах нашего города таких плит полным-полно. Каждый из нас попирал их ногами множество раз, не обращая на них ни малейшего внимания.

Я для примера сфотографировал одну из таких плит, потому что на ней помимо имен и инициалов стояла еще и дата. Некие Gina и Sophia признались друг другу в любви, расписавшись пальцем, судя по закругленным краям канавок, в еще не высохшей бетонной плите тротуара. Это событие произошло в мае 2011 года, так как рядом с надписью Джины и Софии анонимные D+N оставили дату - 5.8.11. С той поры прошло более 12-ти лет, и не известно сохранились ли какие-нибудь чувства между этими двумя девицами. Может быть они давным-давно поссорились, расстались, разъехались и живут в разных концах нашей страны. Как тут не вспомнить поговорку: «Что написано пером, то не вырубишь топором». В нашем случае написанное пальцем пришлось бы вырубать топором в прямом смысле. Но до этого дело еще не дошло. Но их автографы когда-нибудь без всякого сожаления снесут отбойным молотком при очередном ремонте тротуара, хотя они, вероятнее всего, просуществуют ещё довольно долгое время.

Это не Бехистунская надпись, благодаря которой удалось прочитать клинописные таблички и не Розеттский камень, обнаружение которого способствовало расшифровке древнеегипетских иероглифов.

Другой человеческий след я увидел, когда летом нынешнего года прогуливался в Bensonhurst Park вдоль набережной. В самом ее начале увидел и сфотографировал большую кучу батонов и булок, выброшенных на прибрежные камни. Причем в кадр вошло делеко не всё, что было выброшено.

Где-то бьются за продолжение зерновой сделки, чтобы спасти детей в какой-нибудь африканской стране от голодной смерти, а здесь можно просто взять и выкинуть мешок хлеба. Как-то совестно.

В другой раз я был в расположенном в районе Sheepshead Bay, Lew Fidler Park. Я часто туда хожу, потому что живу недалеко от него. Из парка свернул на тропинку, ведущую на Plumb Beach. Пробираясь сквозь заросли кустов и высоких полузасохших трав, наткнулся там на брошенное лежбище бомжа. Картина была крайне неприглядная. Множество пустых разнокалиберных бутылок, большинство из-под спиртных напитков, включая водку. Валяющиеся вокруг остатки картонных и пластмассовых коробок из-под еды, обрывки газет и каких-то бумаг, грязные тряпки и кучи мусора непонятного происхождения. Как назвать увиденную картину? Когда мы описываем животный мир какого-нибудь леса, мы говорим, что в этом лесу обитают медведи, волки, лисы, зайцы и другая живность. На берегу пляжа тоже обитал, а не жил, представитель вида Homo sapiens, но совершенно одичавший, судя по его брошенному логову. У меня есть фотография этого места, но я не думаю, что её стоит публиковать.

Я не имею желания осуждать людей, ставших бездомными. Жизнь всяко может обернуться. Но даже в таких обстоятельствах следует оставаться человеком.

И еще об одном следе в тех же местах. Это был красный конус, один из тех, что применяются в качестве ограждения при производстве дорожных работ. Я его заметил высоко на дереве примерно год назад, когда вышел из парка и отправился вдоль въезда на Belt Parkway по Jamaica Bay Greenway. Должен заметить, что дорожный конус довольно тяжелая штука. Даже хорошенько размахнувшись его на забросишь слишком высоко, да еще так, чтобы он там и остался. Значит, чтобы конус подвесить в кроне дерева, надо было на него взобраться, привязав каким-то образом конус к себе, чтобы руки остались свободными. Не иначе это сделал какой-то альпинист-древолаз. Не исключено, что это было задумано, как инсталляция. А может это сотворил акционист. Пригласил друзей и на их глазах совершил подъем конуса на дерево. Но меня в числе зрителей этого акта творения не было. Поэтому я могу только гадать, что, как и зачем это было сделано. Одно можно утверждать наверняка: работа была выполнена добросовестно. Конус, который я впервые сфотографировал год назад, попрежнему висит на дереве, не смотря на сезонные капризы погоды: ливни, снега и ветры.

Однако уверен, что под этим деревом стоять не стоит: вдруг эта штука упадет на голову.

Ну и в заключение, как изюминку на торте, хочу преподнести оригинальный след, который в августе этого года случайно увидел на соединяющем параллельные Brighton 10th Ct и Neptune Avenue, Gray Court, который имеет вид неширокого прохода между домами. В начале этого узкого переулка прохудившееся асфальтовое покрытие застлано коврами и паласами. Шикарно!

Шагая по этой брошенной под ноги необычной подстилке, я сначала подумал, что здесь когда-то принимали дорогого гостя и в его честь устлали дорожку коврами. Но почти сразу отбросил это свое предположение вспомнив о том, что американцы в своей массе не страдают синдромом гоголевского Плюшкина и без сожаления расстаются со старыми вещами, выбрасывают и забывают о них. Так и тут. Возможно в каком-то из домов, расположенных в этом переулке, недавно поселился новый хозяин и, производя капитальный ремонт своего жилища, выкинул из него все старые вещи, в том числе ковры и паласы.

Видно, что дорожку не поддерживают в приличном состоянии, ковры испачканы грязью и покрыты мусором. А можно было бы их и подмести, выглядело бы все более оригинально и привлекательно. Хотя и сейчас все выглядит неплохо. Но, думаю, ненадолго.

Концерт “Памяти кумиров”

В воскресенье 15 октября в Еврейском центре на Брайтон Бич состоялся организованный Одесским землячеством Нью-Йорка концерт под названием “Памяти кумиров”. Он был посвящен двум замечательным еврейским певцам - Эмилю Горовцу и Вадиму Мулерману. Большой зал на 550 мест был полон. Буквально яблоку негде было упасть.

Концерт вел президент землячества Игорь Казацкер. Он сказал, что идея концерта родилась давно, подготовительная работа по её реализации заняла достаточно много времени, но в последний момент в связи с последними событиями в Израиле возник сакраментальный вопрос: “Быть или не быть?” И решили - “Быть!” - вопреки и наперекор всему, чтобы показать всем врагам и недоброжелателям Израиля единство еврейского народа в его борьбе с мировым злом.

Забегая вперед, следует сказать, что это было совершенно правильное решение, ибо замечательные участники концерта без преувеличения вызвали духоподъёмное, оптимистическое настроение у всех присутствующих в зале.

Представление началось с того, что все, стоя, почтили минутой молчания память погибших израильтян и пожелали победы Израилю. В этот торжественный момент звучал гимн Израиля Ха-Тиква.
Затем выступили с краткими приветствиями и словами поддержки народа Израиля политики Ари Каган и Алек Брук-Красный.

После этого Игорь представил почетных гостей концерта - жену Горовца Ирину и жену Мулермана Светлану и кратко напомнил историю жизни этих двух кумиров советской эстрады.

Обоих певцов советская власть очень не любила, но поначалу терпела. А между тем Эмиль Горовец был первым, кто спел такие известные и любимые в народе песни как знаменитые «Дрозды» Владимира Шаинского, а также «Голубые города» и «Я шагаю по Москве» Андрея Петрова, хотя в его репертуаре большое место занимали еврейские песни.

К Вадиму Мулерману известность пришла после того, как на Всесоюзном конкурсе он исполнил песню “Король-победитель”, а закрепил он свой успех исполнением таких шлягеров как «Лада», «Трус не играет в хоккей» и «Как хорошо быть генералом». Вадим много гастролировал и включал в программы своих концертов еврейские песни.

За эти прегрешения и Э.Горовца, и В.Мулермана начали гнобить. А в 1971 году по указанию зоологического антисемита председателя Гостелерадио Лапина была запрещена трансляция творчества артистов еврейской национальности. Оправданием такого решения служили плохие отношения с Израилем. Им запретили и концертную деятельность.

Однако, советской власти сломить их еврейский дух не удалось, но выдавить их из страны у неё получилось.

После такого вступления на сцену вышла замечательная певица Светлана Портнянская и исполнила а капелла еврейскую молитву “Ерушалаим”. И пока она пела, на меня временами накатывало необыкновенное чувство. Я ощущал себя членом гигантской семьи, где каждый, сидящий в этом огромном зале, был моим близким родственником, родным человеком, которого я бесконечно люблю. Уверен, что подобное чувство испытывал не только я. Оглядываясь в зал, я видел прекрасные лица людей с замиранием сердца слушавших нашу древнюю и великую народную музыку.

Сменивший её на сцене певец и радио- и телеведущий Олег Фриш, который рассказал, как вскоре после эмиграции он в квартире у композитора Терлецкого встретил Эмиля Горовца, и тот помог ему на первых порах. Свое выступление О.Фриш закончил исполнением песни “Иду Белградом” из репертуара Э.Горовца.

Подошедший после него к микрофону музыкант и, обладающий прекрасным голосом, певец Семен Гринберг поделился воспоминаниями о том, как он работал вместе с Э.Горовцом и В.Мулерманом, а затем в его исполнении прозвучала “Абу ми зейцах”, а также песня в память Эмиля Горовца и премьера песни “Если мы встретились” в память Вадима Мулермана.

Вслед за С.Гринбергом выступала актриса и певица Ирина Фогельман. Она тоже вспомнила, как пройдя пробу получила возможность участвовать в музыкальном спектакле вместе с Горовцом и Гринбергом. А затем танцевала и пела еврейские песни, в том числе такие популярные как “Купите бублики” и “Ба мир бис ду шейн”.

На мелодию последней песни существует множество вариантов текста на русском языке. Например, “Сарра не спеша дорожку перешла”, а я вспомнил, как эту песню исполняла Людмила Петрушевская на собственный текст, в котором к старушке привязались сотрудники ГБДД, требуя с неё штаф. Так вот там у неё есть такие слова: “Старушка не спеша достала ППШ” (на всякий случай: ППШ - это пистолет-пулемёт Шпагина, являвшийся основным автоматом советских воруженных сил в годы Второй мировой войны) и сказала, что на фронте была снайпером и сейчас их укокошит. Те мгновенно ретировались. И мне подумалось, как было бы здорово, если бы старушки из израильских кибуцов встретили хамасовских бандитов не криками о помощи, а автоматными очередями. Но что случилось, то случилось. Уверен, что ЦАХАЛ достанет что-нибудь покруче ППШ, чтобы искоренить зло, засевшее в Газе.

После Ирины Фогельсон сцена была предоставлена в распоряжение Людмилы Фесенко и Сергея Побединского. Они сказали, что горды быть земляками Горовца и Мулермана. Сергей вспомнил, как в начале своей карьеры пел в еврейском театре, а Людмила назвала себя “продуктом Мулермана”. После такого вступления они замечательно пели дуэтом и по отдельности. Сергей спел песню из репертуара Э.Горовца “Голубые города”, а Людмила “Гуцулочку”, посвятив ее Мулерману.

После них скрипач Яков Конвисер сыграл попурри из румынских мелодий, включив в свое исполнение и парочку оригинальных номеров.

Его на сцене сменила младшая дочь Мулермана Эмилия. Еще будучи девочкой, она открывала Международные детские фестивали им. Мулермана, организуемые Одесским землячеством Нью-Йорка по идее вице-президента Землячества Наталии Нейжмаковой. Сейчас она пианистка. Сыграла “Музыкальный момент №4 ми-минор” Рахманинова, а потом попурри из песег своего отца.

Прошу прощения у читателей за то, что мой рассказ об этом событии изложен телеграфным стилем. Далеко не обо всем сказано и не всё упомянуто. Однако в рамках газетной статьи рассказать полностью о трехчасовом концерте просто невозможно.

Под занавес вышла на сцену прекрасная Светлана Портянянская и спела на украинском языке песню “Моя Украина”, а также Шабат Шалом и Тода аль коль.

Концерт закончился чудесной песней “Лехаим” в замечательном исполнении Семена Гринберга. Лехаим! За жизнь! Да, мы за свободную. прекрасную, мирную ЖИЗНЬ!

Люди уходили с концерта с просветленными лицами и твердой верой в победу Добра над Злом.

Светло и солнечно

Субботний день 14 октября выдался хмурым, пасмурным и дождливым. Однако, несмотря на непогоду, выставочный зал в Kings Bay Library, расположенной в бруклинском районе Шипсхэд Бей по адресу 3650 Nostrand Avenue, был практически полон. В этот день там состялась презентация очередной выставки, организованной Еврейской Гильдией художников и мастеров прикладного искусства. На ней были представлены работы новых членов Гильдии Елены Зубок и Виктора Остапенко.

Как обычно в организации выставки активное участие приняла координатор выставочной деятельности Гильдии Нина Цыпина, и она же её и открыла.

Сразу хочу сказать, что гильдийцы провели много замечательных выставок, но эта была одна из лучших.

Первой было предоставлено слово бывшей киевлянке Елене Зубок. Говоря о себе, Елена сказала, что по образованию она инженер-связист, в Америке двадцать лет отработала программистом, а когда вышла на пенсию, увлеклась художественным творчеством. Она создает свои произведения из ракушек и кораллов, но по большей части работает с полимерной глиной.

Собравшимся она была представлена как мастер прикладного искусства. Я бы немного расширил это определение после того, как посмотрел её работы. Она действительно мастер, но не просто прикладного искусства, а декоративно-прикладного искусства, потому что она создает не только красивые утилитарные вещи в виде керамических ваз разных форм и расцветок, но и подлинные произведения, как это говорят, чистого искусства, предназначенные для удовлетворения эстетического чувства человека. Я не могу иначе расценить её прекрасные картины, при создании которых она использует объемно-пространственные формы, как, например лепестки красных маков, вылепленные из полимерной глины. И таких работ у неё много. В них она несомненно выступает, как художник.

Пара слов о полимерной глине - это пластичная, самозатвердевающая масса, основным компонентом которой является поливнилхлорид. По внешнему виду она похожа на пластилин и широко используется в декоративно-прикладном искусстве, в частности применяется для изготовления букетов и цветочных композиций.

В процессе подготовки к реализации своей очередной идеи, Елена сначала лепит из глины отдельные компоненты будущей картины. После того, как они высохнут, она собирает их в единую композицию, приклеивая к твердой основе, которой могут служить картон или фанера с нанесенным на них акрилом цветового фона, а также стекло, например, зеркало. Причем первоначальный замысел в процессе его реализации может усовершенствоваться и меняться. В результате рождаются изысканные, замечательные по красоте, произведения.

Вторым получил слово профессиональный художник Виктор Остапенко. Его замечательные, написанные маслом картины, не оставляют сомнения в высоком мастерстве их автора.

Виктор вырос в Кисловодске, мальчишкой любил бегать в парк смотреть, как там пишут картины художники. Паренька заметили и позвали в художественную студию, где он получил первые уроки рисования, определившие всю его дальнейшую судьбу. Потом было художественное училище в Махачкале, служба в армии и институт дизайна в Харькове. После его окончания Виктор работал как монуменалист в клубах и домах культуры, создавал крупноформатные панно и росписи, мозаики, выполнял работы по металлу. Потом уехал в Ленинград и целиком посвятил себя станковой живописи.

Меня просто очаровали его лирические пейзажи. Особенно зимние с сугробами и санями с запряженными в них лошадьми. При первом взгляде они напомнили мне картину И.Левитана “Март”, когда зима только начинает отступать, вокруг лежат высокие сугробы, но худая лошаденка, запряженная в сани, уже греется в солнечных лучах.

Но присмотревшись повнимательнее к зимним пейзажам Виктора, я понял, чем они меня так тронули и задели.

Я родился в Новосибирске, там прошли мои детство и юность. Я хорошо помню первые послевоенные годы и нескончаемые сибирские зимы: высоченные сугробы, в которых мы любили выкапывать небольшие пещеры, узкие протоптанные в снегу тропинки на улицах и укатанные дороги, по которым скользили сани со впряженными в них лошадьми. Ностальгические и такие дорогие воспоминания о моем холодном и скудном детстве.

Сочетание белого, синего и зеленого цветов в зимних пейзажах Виктора создают точное представление о зимнем морозце. Именно морозце, потому что трескучий мороз сдернул бы желтую листву с зазевавшейся осины, не успевшей её вовремя сбросить.

Летние же пейзажи написаны яркими, сочными красками. Глядя на них, очень хочется прогуляться по местам, изображенным художником. Однако Виктор пишет не только реалистические пейзажи, он написал много картин, в которых отдал дань абстракционизму, а также создал множество акварелей.

Обоим героям презенации было задано множество вопросов, так как их работы вызвали большой интерес.

Общее впечатление от выставки яркое и оптимистичное. Виктор принёс на выставку двадцать своих картин, а Елена около пятидесяти разнообразных произведений. И все их работы излучают добро и тепло. Недаром было замечено, что если на улице сегодня царит ненастье, то в помещении выставки, где нет окон, светло и солнечно. Приходите и убедитесь сами.

В заключение нужно сказать, что все гильдийцы и подавляющее большинство их друзей и поклонников - русскоговорящие люди. Но вот на этой презентации появился новый художник, желающий вступить в ее ряды. Это был Джефри Берман, который показал присутствующим несколько очень интересных своих работ, выполненных пастелью или восковыми карандашами на больших ватманских листах. Это моментальные зарисовки, сделанные на улице или в поезде метро. Интересные моменты жизни, выхваченные из потока времени.

Джефри рассказал, что его предки бежали от погромов в России еще до революции 17-го года. Он не говорит по русски, так как дома в ходу был только идиш.

Сам он сейчас в Еврейском Центре на W 37th Street около Сигейта ведёт арт-класс. Не сомневаюсь, что он будет принят в члены этого достойного союза. Двери еврейской Гильдии художников и мастеров прикладного искусства открыты для ВСЕХ желающих, способных создавать произведения соответствующего уровня любого вида изобразительного искусства.

И последнее. После окончания презентации члены Гильдии, их друзья, поклонники и гости остались в библиотеке, чтобы проводить на пенсию её, теперь уже бывшего, директора Лиану Алавердову. Восемнадцать лет назад гильдийцы оказались бездомными и тогда им на помощь пришла Нелли Разран, которая тогда была менеджером в библиотеке. Она предоставила в их распоряжение библиотечную Community Room. Через некоторое время туда директором была назначена Лиана, и тесное сотрудничество с Гильдией продолжилось. Теперь гильдийцы торжественно и с благодарностью проводили Лиану на заслуженный отдых. Хочется верить, что сотрудничество Гильдии и Kings Bay Library продолжится к обоюдной пользе.

В столице Род-Айленда

В одном из своих предудущих очерков я писал о посещении со своей семьёй Ньюпорта. Но вообще-то главной целью той поездки был визит в Провиденс.

За почти тридцать лет, прожитых в США, мне удалось побывать со многих региональных столицах на севере, юге, западе и востоке страны. Иногда туда надо было лететь на самолете, иногда долгими часами ехать в туристическом автобусе. А вот в столице штата Род-Айленд, до которой можно доехать на собственной машине, я никогда не был, но посмотреть на этот город мне давно хотелось. И вот недавно это свое желание мне удалось осуществить.

Доехали мы туда из Бруклина без особых приключений с остановкой на обед и прогулку в столице Конектикута Хартфорде.

В Провиденсе заселились в Hampton Inn, расположенную в центре города, получили комнату на шестом этаже, отдохнули и отоспались. Утром отправились гулять. Совсем рядом с гостиницей протекает неширокая и короткая, длиною всего в восемь миль, река Провиденс, берега которой одеты в гранит. В результате по обеим её сторонам тянутся красивые набережные. Через реку перекинуты многочисленные, разные по архитектуре, симпатичные мосты, перейдя через один из которых мы оказались в замечательном Мемориальном парке.

Первой там бросается в глаза очень высокая, гранитная, каннелированная колонна, на вершине которой стоит женская фигура, символизирующая Мир. Этот монумент был воздвигнут в 1929 году в память о воинах, участвовавших в сражениях на полях Первой мировой войны. Он был разработан известным архитектором Полом Кретом и увенчан скульптурой, созданной по проекту знаменитого мастера архитектурной скульптуры Пола Дженневейна, работы которого есть и в Нью-Йорке. Примером могут служить два высоких каменных пилона по бокам входа в Центральную Бруклинскую библиотеку, украшенных рельефными позолоченными фигурами, выполненными в древнеегипетском стиле и изображающими эволюцию искусства и науки.

Вокруг подножия колонны в Провиденсе расположены бронзовые пластины с изображением орудий, судов и самолетов, которые использовались в ходе войны.

Хочу заметить, что в разных городах США я видел немало памятников, посвященных воинам - участникам Мировой войны, возведенных в 20-30-х годах прошлого века и обратил внимание на то, что нигде на них не было слов Первой мировой. Не является исключением и этот.

Люди тогда не могли предположить, что всего через 23 года после окончания страшной войны, унесшей более 21-го миллиона человеческих жизней, начнется еще одна, более ужасная, мировая война. Точно так же как сейчас мы не хотим думать о том, что в наше время может разразиться Третья мировая война, способная стереть с лица Земли человеческую цивилизацию. Но, к сожалению, мы живем в эпоху локальных войн.
Неподалеку от вышеописанной колонны, находится Мемориал, посвященный памяти шести миллионов евреев, убитых нацистами во время Второй мировой войны.

Композиционно Мемориал жертвам Холокоста решен строго и очень символично. От входа на его территрорию ведет дугообразная, выложенная светлосерым гранитом, тропа, с выгравированными на ней шпалами и рельсами участка железной дороги, по которой евреев из всех оккупированных фашистами стран Европы свозили в лагеря смерти. Дорога упирается в круглую площадку покрытую светлосерыми гранитными плитами, с лежащим на ней, выточенным из такого же, почти белого, гранита, выпуклым овальным диском. С другой строны символической дороги, стоят шесть темносерых каменных столбов, увеличивающихся от одного к другому по высоте. Они напоминают о шести миллионах евреев, погибших в концентрационных лагерях. А белый овальный диск - это Камень памяти, резко контрастирующий по цвету со столбами, и символизирующий тот самый камешек, который в иудаизме принято класть на могилу близких людей в знак того, что о них не забыли, что их помнят.

Есть там и памятник ветеранам Корейской войны и Мемориал в память о голоде в Ирландии.

Я уверен, что сама речная набережная в Провиденсе вполне заслуживает того, чтобы просто по ней прогуляться. Она очень красива, а по реке там плавают туристические лодки и настоящие, изготовленные в Италии, гондолы. Гондольеру остается только запеть, чтобы прохожие на берегу почувствовали себя прогуливающимися вдоль одного из каналов Венеции.

Если свернуть с набережной чуть в сторону, то можно увидеть украшенную высоким шпилем первую баптистскую церковь в Америке, основанную Роджером Уильямсом в 1638 году, бежавшим в Род-Айленд из соседнего Массачусетса в поисках религиозной свободы. Он выступал за справедливое отношение к коренным американцам, изучал индейские языки и написал первую книгу о языке наррагансеттов. Нынешнее здание церкви было построено в 1774-75 годах.

Гуляя по центральным улицам города, я совершенно случайно обратил внимание на небольшую бронзовую табличку, прикрепленную к стене старого большого здания. И с удивлением узнал, что она показывает уровень стояния воды в этом месте 21 сентября 1938 года. Мне вода была бы по горло. Трудно было представить, что центр города был так сильно затоплен.

Обнаруженная информация побудила меня прямо на месте заглянуть в Интернет, и я узнал, что в тот день 1938 года на Лонг-Айленд, Нью-Йорк и Новую Англию обрушился один из самых смертоносных и разрушительных тропических циклонов. Штормовая волна была особенно сильной у берегов Род-Айленда. Продвигаясь на север через Наррагансетт-Бэй, она поднялась почти на пять метров выше нормальных весенних приливов, снося всё на своем пути, причинив тем самым громадный материальный ущерб. Вот тогда она и затопила Провиденс, на некоторых улицах которого уровень воды достиг четырех метров. Несколько автомобилистов утонули в своих машинах.

Когда мы вернулись в гостиницу, я сказал о своей находке девушке, скучавшей за стойкой администратора. “Да, я знаю, - оживилась она, - наш отель тогда тоже затопило”, -и выскочив из-за стойки подвела нас к стене в коридоре, где мы увидели табличку, похожую на ту, что обнаружили на улице. Потом она показала нам старинный почтовый ящик внутри помещения и сказала, что он тоже был затоплен, но работает до сих пор. “Каждый день к нам заходит почтальон и забирает из него почту”, - с гордостью сообщила она.

На бронзовой дверце ящика, закрытой на висячий замок, было много надписей, одна из которых под эмблемой с орлом гласила: US Mail Chute.

В конце XIX века, когда дома в Америке стали расти в высоту в Почтовом демартаменте решили, что для людей, работающих в таких зданиях, будет гораздо удобнее отправлять письма прямо со своего этажа, чем спускаться каждый раз на улицу. Идея построить жёлоб, по которому письма со всех этажей попадали в один ящик, расположенный на первом этаже, впервые была реализована в 1884 году в одном из зданий Рочестера, находящегося в штате Нью-Йорк. Нововведение оказалось очень удачным и в начале ХХ века все офисные здания и гостиницы выше пяти этажей, оборудовались таким желобами.

Ящик в нашем отеле, несомненно, был оставлен, как дань прошлому, чтобы подчеркнуть солидность заведения. Думаю, что почтальону лишь очень редко доводится извлечь из этого ящика какую-нибудь открытку. Вряд ли в наши дни гости отеля пишут кому-то письма, сейчас все шлют друг другу эсэмэски.

Посетили мы, конечно, и местный Капитолий или Род-Айлендский Государственный Дом (Rhode Island State House), как его здесь называют. Но это отдельная история, о которой может быть напишу позже. Одно лишь могу заметить, что Капитолий в столице Коннектикута Хартфорде мне понравился больше. Но сам Провиденс очень и очень симпатичный, и его посещение оставило самое приятное впечатление.

Странные люди

Дядя Лёва

В один из первых, сырых и прохладных апрельских дней прошлого года отправился я по исхоженному маршруту в Lew Fidler Park. Но сначала по Bragg Street вышел на берег Sheepshead Bay, посмотрел на открывшийся простор залива, выглядевшего как полированное зеркало из-за полного штиля. Потом завернул к веранде на воде и сделал оттуда несколько снимков рыбаков на пирсе.

Когда выходил обратно, увидел приближающегося колоритного деда с шикарной седой бородой. Внешне он походил на библейского персонажа. Я притормозил. Он вышел на берег и помахал мне рукой. Я ему тоже. Дед подошел и спросил по-русски: “Ну что, рыбаки там ловят рыбу?” Я ответил, что ловят, а вот насчет улова ничего сказать не могу. Тогда он предложил: “Пойдем, посмотрим.” И мы пошли, но я почти сразу остановился и сказал, что хочу его сфотографировать. Он легко согласился. Я сделал пару фотографий, и мы двинулись дальше. “Как вас зовут”, - спросил я. Кареглазо, остро, с лукавинкой глянув на меня, он ответил: “Дядя Лёва”. “Ну, а меня - дядя Боря”, - усмехнулся я. Мне было совершенно ясно, что я старше его минимум лет на десять.

“Вы где-то здесь живете?” - поинтересовался я. “Да, тут недалеко,” - и он неопределенно махнул рукой.

По пути дядя Лёва сообщил мне, что он тоже рыбак, и сейчас его приятели дадут ему рыбки, а он поделится ею со мной. При этом он по ходу дела подхватил с земли выброшенную кем-то синюю сумку с оторванной ручкой.

Было в нем что-то странноватое - какая-то неухоженность, одежда с чужого плеча, обувь не по размеру, скрытая бедность. Но в то же время был он мне симпатичен своей вроде бы открытостью, легкостью в общении, готовностью поделиться “рыбкой”.

Мы подошли к парку. Я давно знал, что проход на причал из парка всю зиму был закрыт и оставался таковым и в апреле. Поэтому попасть на него к спиннингистам можно было только вскарабкавшись по камням к доскам, приставленным к его бетонной стенке, и уже по ним подняться на причал.

Дядя Лева легко преодолел эти препятствия, а я отказался от этой затеи и пошел в парк. Оттуда хорошо просматривался причал за высокой металлической решеткой с рыбаками и дядей Левой, скромно сидевшем на краешке стенки с синей сумкой в руках в ожидании рыбки. Больше я его никогда не видел.

Изобретатель

Гулял я как-то майским днем со своим другом по достаточно узкой тропинке, идущей вдоль выезда на Belt Parkway с Emmons Avenue. Идём, разговариваем и вдруг слышим позади себя металлический звук, похожий на цоканье копыт, но не лошади, а маленькой лошадки. Например, пони. Оглядываемся и видим, что над нами возвышается мужчина средних лет, стоящий на высоком, похожем на велосипедное, колесе с педалями по сторонам. И при этом опирается на асфальт двумя длинными, телескопическими, металлическими тростями. Мужчина стоял и, как мне показалось, слегка улыбался, видя, как мы ошарашены. Мы расступились, и он с мелким цоканьем, поочередно отталкиваясь тросточками от асфальта и сильно вихляя из стороны в сторону, двинулся вперед. Я не могу сказать, что он поехал, он именно двинулся, работая педалями и поддерживая равновесие с помощью тростей. Я настолько растерялся от увиденного, что чуть не забыл про свой телефон, но все же успел сфотографировать его со спины. Двигался он быстрее, чем мы шли, и потому быстро скрылся за поворотом тропинки.

Думаю, что колесо ему досталось от прадедушки, который был владельцем велосипеда, называемого сейчас пенни-фартинг. Эти велосипеды появились в 80-х годах позапрошлого века и имели одно большое ведущее колесо и заднее маленькое.

Вероятно, от этого велосипеда наследнику досталось только ведущее колесо. Он нашел его где-нибудь у себя на чердаке и дополнив тростями, решил на нем прокатнуться, надев при этом шорты в цветах американского флага, из-под которых выглядывали штанины спортивного костюма, прикрывавшие голени до середины. Спортивные штаны несли явно защитную функцию, так как болтающееся между ног колесо периодически прикасалось то к левому, то к правому бедру, а шорты, возможно, были надеты для того, чтобы застолбить идею за Америкой.

Но я сильно сомневаюсь в том, что у нашего изобретателя найдутся последователи, а тем более конкуренты. Уж больно нелепо выглядела езда на колесе без седла с помощью тросточек. Но зрелище было весьма впечатляющим. Нет предела человеческой смекалке! Полагаю, мы воочию видели кандидата на получение Шнобелевской премии. Не каждому везет.

Однако шутки шутками, а в 2020 году размер Шнобелевской премии равнялся десяти триллионам долларов. Правда, не американских, а зимбабвийских. В пересчете на американскую валюту это составляло около десяти баксов. А такие деньги, как известно, тоже на земле то не валяются.

Шпагат

В один из теплых сентябрьских дней прошлого года поехал я Owl’s Head парк, в котором одно время довольно часто бывал из-за красивых видов на пролив и обширной роще шикарных, старых и могучих европейских буков. Поднялся наверх по пологому склону холма, на котором раскинулся парк, и вышел к невысокому каменному заборчику, за которым начинался крутой, обрывистый спуск к заливу. Вокруг не было ни души, но вдруг неожиданно для себя я увидел около него молодую девицу, сидящую на земле в поперечном шпагате. Я и не заметил ее сразу. В ушах у неё были наушники, и она увлеченно читала какую-то толстую книгу. Я подошел уже совсем близко, когда она заметила меня с телефоном в руках. Пробурчав что-то нечленораздельное в мой адрес, она вскочила и с крайне недовольным видом быстро удалилась. Помешал ей сочетать приятное с полезным - чтение с растяжкой.

Если бы она сидела на скамеечке и читала книгу, я бы не стал её фотографировать, а так - заснял. Очень уж странная поза для чтения. Хотя, наверное, можно читать и стоя на голове. На фото я специально замазал её лицо, так как в том случае действовал почти как папарацци, на самом деле им не являясь.

Крутой

Однажды пару с лишком лет назад гулял я по бордвоку, что делал достаточно редко. Утро того апрельского дня было ветреным и прохладным. Людей на бордвоке было немного, они кутались в куртки под свежим ветерком. И на их фоне звездой первой величины сиял обнаженный по пояс мужичок, ростом в метр с кепкой. Он явно упивался производимым эффектом на прохожих, тем более, что вся его грудь, спина и руки были покрыты разнообразными татуировками. Вобщем вся из себя ходячая картинная галерея - крутой мужик, которому все нипочем. Так совпало, что в тот день по бордвоку ходили двое молодых ребят, представлявшихся журналистами из Украины. Один из них брал короткие интервью у прохожих, а другой снимал все это на камеру. Пройти мимо этого чудика они, конечно, не могли, и побеседовали с ним. Тот, я уверен, был счастлив. Этот момент я и заснял. При этом прошу обратить внимание, для сравнения, на то, как одет интервьюер. О чем они говорили, не знаю. Неудобно было подойти поближе.

Маленькое путешествие

Недавно я с женой и дочкой съездил в Ньюпорт. Я много раз бывал в этом городе. Но это было досточно давно, более двадцати дет назад. В то время я работал на part time в American Museum of Natural History и в свободные дни подрабатывал гидом. Когда мне выпадало вести экскурсию в Бостон, мы заодно посещали и особняк (The Breakers) Вандербильта в Ньюпорте. И ничего больше. Через город мы только проезжали, так что я видел его лишь из окна автобуса.

В этот раз я приехал туда с семьей сам, и у меня было время поездить и погулять по городу. Конечно, мы посетили поместье Вандербильта, тем более, что мои жена и дочь там никогда не бывали. Рассказывать про этот кричащий роскошью дворец с его мраморными стенами, колоннами и полами, лепниной, позолотой, художественными росписями потолков, картинами, художественным литьём и гигантскими люстрами из богемского стекла я не стану, потому что это много раз описано, сфотографировано и показано.

Помимо посещения The Breakers мы собирались проплыть на кораблике вдоль побережья и просто погулять по городу.

Разъезжая по центральным улицам без особого плана, мы остановились около Туро парка, в котором заметили несколько интересных памятников и каменную башню.

В первую очередь мое внимание привлек великолепный памятник уроженцу Род-Айленда адмиралу Мэтью Перри (Matthew Perry), который особенно прославился тем, что используя силовую дипломатию, добился от изоляционистской Японии подписания в 1854 году договора об использовании Соединенными Штатами двух японских портов, что поспособствовало развитию торговых отношений с этой страной. Монумент был создан в 1868 году знаменитым американским скульптором Джоном Уордом (John Ward), а замечательный постамент - его другом и не менее знаменитым архитектором Ричардом Моррисом Хантом (Richard Morris Hunt).

Есть там и оригинальная, необычная, высокая каменная башня, построенная согласно радиоуглеродному анализу между 1635 и 1698 годами, предназначение которой остается неясным до сих пор, хотя большинство местных краеведов склоняется к мысли о том, что это была ветряная мельница.

В парке можно посидеть на металлической скамейке с прикрепленной к ней табличкой, на которой указано, что она поставлена в память об Иуде Торо (Judah Touro).

И здесь, думаю, будет уместно сказать несколько слов об этом замечательном человеке. Его отец Исаак в 1762 году был избран хазаном в сефрдской синагоге Ньюпорта, которая ныне носит название Торо синагога. Это самая старая синагога на территории Соединенных Штатов. Стоит отметить, что именно её прихожанам было направлено письмо Джорджа Вашингтона, которое стало манифестом религиозной терпимости.

Сын Исаака Иуда был удачливым бизнесменом, который вошел в историю, как выдающийся филантроп, жертовавший большие деньги как еврейским, так и христианским организациям. Именно в результате его благотворительной деятельности, в частности, в Нью -Йорке 1852 году был основан один из самых крупных и престижных в США Маунт Синай госпиталь, а также хорошо известный эмигрантам из бывшего СССР и стран СНГ Торо колледж.

Однако, вернемся в Торо парк. По соседству с мемориальной скамейкой там на зеленой поляне стоит абстрактная скульптура из стали и бронзы, похожая на большую амёбу. Её создатель Майкл Хэнсел (Michael Hansel) назвал её “Reconfiguration”. На заднем плане снимка с “Реконфигурацией” хорошо видно здание музея.

Я перечисляю по пороядку эти свои находки потому, что двигаясь от одной из них к другой, мы наткнулись на стрелку с надписью “Newport Art Museum”. Мы и раньше заметили совсем близко от себя большой особняк, который привлекал внимание своим незаурядным архитектурным внешним обликом. Оказалось, что как раз в нем и размещается музей. Это была неожиданная и приятная находка, которой мы не преминули воспользоваться.

Купив билеты и войдя внутрь, еще не видя музейную экспозицию, я был восхищен интерьерами особняка со стенами отделанными богатыми дубовыми панелями с резьбой по дереву и с шикарными наборными паркетными полами.

Не сдержав любопытства, я спросил у служителя музея когда и кем был построен этот особняк. И он сказал, что этот дом был построен в 1864 году в американском Stick Stile по заказу Джона Грисуолда (John Griswold), разбогатевшего на торговле с Китаем. Причем дом был спроектирован знаменитым архитектором Ричардом Моррисом Хантом, о котором я уже упоминал выше. В заключение он сообщил, что в 2000 году этот особняк был признан Национальным историческим памятником и написал мне имя бывшего хозяина дома на листке бумаги.

Позднее, вернувшись в гостиницу, я нашел в Интернете довольно интересную, на мой взгляд, информацию об американском архитектурном Stick Stile.

Дома в этом стиле практически всегда полностью возводились из дерева, причем брусья, выступающие из внешней поверхности стен, выполняли здесь лишь декоративные функции. А я подумал, что это делает их похожими на фахверковые дома, которые видел каждый, кто побывал в городах Центральной и Северной Европы.

Оригинальный и очень красивый дом Джона Грисуолда был одним из первых, построенных в этом стиле, и практически первым проектом Р.Ханта, осуществленным в Ньюпорте, где он построил впоследствии еще несколько особняков, в том числе и знаменитый The Breakers Вандербильта.

Экспозиция музея оказалась не менее интересной, чем само здание, в которой она размещалась. Для городка с населением в 25 тысяч человек она была просто великолепной. Наверное сказалось богатое в прямом и переносном смысле его прошлое. Кроме работ таких знаменитостей, как Дейл Чихули и Рой Лихтенштейн здесь есть в постоянной экспозиции произведения современных американских художников и скульпторов, а также изделия мастеров народного творчества вроде замечательного квилта, сшитого в 1885 году женщинами из семьи Палмер.

В обновляемой экспозиции мне особенно понравились произведения Аны Флорес (Ana Flores), которая бежала с семьей с Кубы. Сейчас она живет в городке Чарлстаун на юге Род-Айленда. Ее произведения созданы в большинстве своём из найденных природных объектов и были показаны на выставках в городах США, а также в Канаде, Италии, Новой Зеландии и на Карибах.

Тем не менее я уверен, что названных примеров достаточно, чтобы побудить некоторых читателей газеты, желающих увидеть что-нибудь новое и интересное, сесть за руль и съездить на несколько дней куда-нибудь недалеко, например, в Ньюпорт.

Брошенные и забытые

В наше время на выставках современного искусства нередко можно увидеть произведения, созданные с использованием обычных вещей, которые чуть ли не вчера, да и сравнительно давно тоже, присутствовали практически в каждом доме.

Вид этих предметов, включенных в общую композицию коллажа, инсталляции или ассамбляжа способен вызвать у зрителя воспоминания детства, ощущение легкой ностальгии по навсегда исчезнувшему прошлому. А иногда и чувство некоторой жалости к неодушевленным вещам и предметам, которые когда-то были нужны, изготовлены и проданы, а теперь забыты и выброшены. Но потом какой-то художник их нашел и дал им новую жизнь, и они вдруг приобрели новый смысл, звучание и значение, побуждая человека задуматься, включить фантазию и домыслить увиденное.

Но не всем вещам так повезло, потому что есть выброшенные и никогда не найденные, и есть заброшенные и забытые.

Но при всём при том, я полагаю, что иногда сама жизнь, случай и время создают из таких предметов композиции, возникающие без всякого специального замысла и умысла.

Например, на углу Plumb 3rd Street и Shore Parkway доживает свой век жестяной краб-бокоход на деревянном телеграфном столбе. Видимо, когда-то он рекламировал находящийся поблизости в тупиковой части Emmons Avenue “Clemente’s Maryland Crab House”. Но о крабе забыли. А выше краба к тому же столбу прикреплены три указателя, направленные в три разные стороны.

Глядя на эту пространственную композицию, созданную неведомым творцом, я вспомнил картину Виктора Васнецова “Витязь на распутье”. Понурившись, сидит он в задумчивости на коне перед Вещим камнем. Куда ни поедешь - везде плохо. Вот и краб-тугодум, глядя на стрелки, так долго размышлял, где же тот самый Crab House, что кусок жести, из которой он был сделан, изрядно проржавел, из-за чего бедолага уже лишился одной ноги, да и краска с него во многих местах слезла.

Мораль проста: нельзя думать слишком медленно и долго - решайся! Иначе заржавеешь.

А буквально через несколько дней, надо же такому случиться, я увидел в другом месте нечто подобное, хотя и не совсем. Гуляя по Emmons Avenue вдоль канала, свернул я, ведомый каким-то шестым чувством, на третий пирс и там увидел прибитый к свае скелет крупного, с сохранёнными перепонками между ребрами и плавниками, морского окуня. Наверное, рыбак таким образом решил оповестить всех о своём отличном улове и последовавшем за этим пиршестве.

Этот ассамбляж из сваи с приколоченным к ней гвоздями рыбьим скелетом, напомнил мне натюрморт Оскара Рабина с рыбой и газетой “Правда”. И тут и там - напоминание о трапезе. Только у Рабина селедку еще только собираются съесть, предвкушая грядущее событие. Мне всегда представлялось, когда я смотрел на эту картину, что сейчас хозяин селёдки, который прихватив в Красном уголке своего завода газету “Правда”, используемую им исключительно в качестве скатёрки, расстелет её на скамеечке, достанет “чекушку” водки, вытащит из кармана заранее приготовленную головку лука и завернутую в обрывок той же газеты горбушку ржаного хлебца, выпьет и отлично закусит. Но скорее всего он пригласит к застолью двоих своих товарищей, те добавят водочки, и они втроём всесторонне и основательно обсудят ход перевыполнения текущей пятилетки.

А на нашинском причале, в отличие от картины Рабина, окуня уже съели. Это финиш трапезы. И сухой, но выразительный объедок - наглядное тому подтверждение. А также своеобразное выражение некоего эстетического чувства, возникшего на сытый желудок.

В другой раз шагая по дорожке вдоль Avenue U, я заснял там заброшенный информационный щит, а потом и скамейку под сакурой. На краю скамейки лежал маленький букетик и висел белый мешочек, из которого выглядывал край чёрной коробки.

Такие вещи вызывают во мне ностальгическое чувство. И щит зачем-то был установлен, и на скамейке кто-то сидел с букетиком и ждал кого-то с гостинцем в мешочке, но не дождался.

А потом я вспомнил о яхте, выброшенной в начале нынешнего года на Plumb Beach недалеко от нового Lew Fidler Park. Она так и стоит там до сих пор, хозяин ее не нашелся.

Понятно, что любые вещи со временем стареют, но здесь время явно полетело с невообразимой скоростью, опровергая теорию относительности Эйнштейна, а заодно и теорию Большого Взрыва. Этот факт должен заинтересовать физиков-теоретиков, но может быть в первую очередь, как где-то говорилось, культпросветработников.

Этот реди-мейд (вспомним “Фонтан” Марселя Дюшана) трудно притащить на какую-либо выставку из-за его размеров, но посмотреть на него может каждый, кто выйдет на берег в районе упомянутого мною парка.
Дело в том, что когда я впервые увидел эту яхту, она являла собой солидное судно с поднятым парусом, которое стояло на мели, сильно накренившись. Его днище ниже ватерлинии, киль и судовой руль густо обросли водорослями и ракушками. В тот день на берег порывами налетал ветер, белый парус то вздувался, то опадал и казалось, что яхта тяжело вздыхает, печалясь о своей участи.

Через неделю парус был спущен, а иллюминаторы разбиты. Потом яхту развернуло приливом и ветром на 180 градусов. Затем парус исчез и было выломано бортовое ограждение на носу. Пропуская дальнейшие стадии её разгрома, могу сказать, что к сегодняшнему дню яхта основательно раздолбана, она лишилась мачты, а весь ее корпус разрисован граффити. Теперь яхта выглядит ярко и празднично. Возрадуйтесь, люди!

Однако мне хочется завершить свой очерк на оптимистической ноте. Другим воспоминанием.

Однажды я забрел в укромный уголок Marine Park’а, где на краю небольшой спортивной площадки, стояла низенькая трибуна для зрителей. На верхней ее скамейке висели два зонтика - черный и красный. И никого вокруг. Глядя на этот ассамбляж, я легко представил себе, что недавно здесь сидели Он и Она. Она была стройная, тоненькая хохотушка-оптимистка в легком красном платьице, прихватившая на прогулку красный зонтик, чтобы спрятаться под ним от солнца. А Он мощный и коренастый, спортивного вида, но пессимист по натуре. Взял с собой черный, складной зонт от дождя, потому что синоптики предсказали пятидесятипроцентную вероятность грозы.

Меж тем по небу плыли редкие, белые отблака, светило солнце, они сидели по разным краям скамьи, но постепенно разговорились, и их неудержимо потянуло друг к другу. Ведь противоположности притягиваются, как плюс и минус или разные полюса магнита. И вот они уже сидят рядом, а потом, забыв обо всем на свете, ушли в будущее.

А зонтики остались, как память об их встрече.

Жизнь - это путешествие

«Жизнь - это путешествие, наслаждайтесь каждым шагом», - сказал однажды немецкий писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе Герман Гессе. Я недаром вынес в заголовок своего очерка первую часть этого афоризма, потому что задолго до того, как однажды его вычитал, интуитивно относился к жизни именно так и в прямом, и в переносном смысле.

И сейчас, дожив до весьма солидного возраста и давно отойдя от профессиональной деятельности, я путешествую каждый день: прогуливаюсь по книжным страницам, зависаю во Всемирной паутине (WWW, World Wide Web), или просто хожу по городским улицам и паркам. И последнее занятие особенно часто поддерживает мой интерес к жизни, приносит мне радость и удовольствие, дает возможность увидеть и узнать что-то новое.

Для того, чтобы превратить свою жизнь в путешествие совсем не обязательно лететь за тридевять земель на самолёте или плыть на корабле к экзотическим островам.

Можно ходить по одним и тем же соседним улицам или не раз хоженым местам, просто нужно каждый раз ставить перед собой разную цель: в один день можно обращать главное внимание на деревья на улицах, в другой на архитектуру, в третий на произведения стрит арта (граффити) или странные следы человеческой деятельности и т.д.

А можно сесть в машину, отъехать от дома на пару-другую миль от своего дома и попасть фактически в другой город, на незнакомые улицы, по которым ни разу не ходил.

Главное ШАГАТЬ по жизни, ибо движение - это жизнь. Можно бродить по залам музея, а можно по паркам, в которых в нашем городе часто устраиваются выставки скульпторов или художников под открытым небом.
Вот так недавно поехал я на American Veterans Memorial Pier, чтобы посмотреть и послушать The Underground Sound Project, представленный там Nikki Lindt. Смотреть было нечего, просто следовало сфотографировать QR code на свой телефон, а потом слушать, как под шум и плеск волн рассуждают разные мужские голоса об экологии прибрежных вод Бэй Риджа. Там же была прикреплена маленькая картинка “Field Mark”, которую изготовила Rita Leduc. Собственно это был один из четырех подобных коллажей, размещенных в разных частях Бэй Риджа, приглашающих людей, согласно тексту на прикрепленной рядом табличке, поразмышлять над двойственностью событий и их изменениях. Но это как-то, на мой взгляд, слишком неопределенно. Там же сообщалось, что отдельно подобный коллаж размещен в находящемся поблизости Owl’s Head Park.

Я туда не пошел, но вспомнил как осенью прошлого года поехал в этот парк, чтобы посмотреть на работу Эйрини Линдардаки (Eirini Lindardaki) под названием “Raised - the Floating Playground”, размещенную там по программе Art in the Parks. По замыслу автора эта инсталляция должна была поведать историю иммигрантов, приплывших водами нью-йоркского залива в эти места США. К сожалению, найдя эту инсталляцию, созданную из дерева, полиэфирной смолы и некоторых предметов мебели, предназначенных для утилизации и переработки, я увидел, что над ней изрядно потрудились вандалы: выломали из композиции и бросили рядом ящик от комода и растерзали почти все шары. Для комментариев у меня не было тогда печатных слов.

Однако вернемся к коллажу Риты Ледук. Рядом с ним висело большое полотно, а точнее жикле, созданное Петером Эдлундом (Peter Edlund), на котором изображен вид береговой линии Бэй Рижда до ХХ века, когда началось интенсивное освоение этой территории. На табличке, прикрепленной рядом, указано название картины: “Тем, кто будет поддерживать вторженцев”. Картина двуцветна и выполнена в голубых и коричневых тонах. Художник объясняет этот прием тем, что хочет выделить среди коренных, написанных голубым цветом, растений этой местности, множество инородных, нарисованных коричневым, видов, появившихся здесь в результате деятельности человека. Таким образом, инвазивные виды стали обычными обитателями здешних мест, губительно влияя на экологию окружающей среды.

Первостепенную роль в картине автор отдал, расположенному на переднем её плане, молодому деревцу сассафраса с трехлопастными листьями. С его помощью Петер Эдлунд подчеркивает значимость местной флоры для прежних обитателей этих земель - индейцев племени ленапе, ибо сассафрас является символом их родины.

Все три перечисленных автора являются участниками уже названной мною выше программы “Art in Parks”, но мне больше понравились две инсталляции в Narrows Botanical Garden, авторство которых нигде и никак не обозначено. Скорее всего, по моему мнению, их сотворили работники парка, украшая его территорию. Первую из этих инсталляций я бы назвал “Парад скворечников”, так как скворечники там выстроились в ряд один за другим, а вторую - “Приглашение на жительство”, в которой разноцветные скворечники расположились тесным кружком, чтобы каждая птичка могла выбрать домик своего любимого цвета.

Эти рукотворные сооружения отлично дополняют природный ландшафт сада, хоть и не названы произведениями искусства. А они, по-моему, ничем не хуже. Стоит однако отметить, что я не видел ни одной птахи, поселившейся в этом жилищном кооперативе. Вероятно, он построен слишком близко к пешеходной дорожке, по которой очень часто прогуливаются люди. Беспокойное место. А может птицы не желают жить в кооперативе, а хотят поселиться подальше друг от друга, или же они предпочитают готовым домикам, так сказать, “собственноручно” построенные гнезда, мест для которых предостаточно, как в самом саду, так и в соседнем Shore Road Park.

Думаю, уважаемые читатели, вы уже догадались, что мое путешествие в тот день было посвящено знакомству с произведениями, выставленными на открытом воздухе по программе “Art in Parks”, а также тем моим находкам, которые были мною самим туда добавлены. Мне было интересно. Присоединяйтесь.